Ревик покачал головой, прищёлкнув языком.
— Не превращай это в нечто благородное, — пробормотал он. — Это не была какая-то рассудительная защита тебя… моей беременной жены. Я слетел с катушек и напал на него. Я почувствовал угрозу, потому что другой мужчина признавался в любви моей жене, и я напал на него, Элли.
Я умолкла, всматриваясь в его лицо.
Я не хотела спорить с ним об этом.
Я также знала, что в некотором отношении он прав.
С другой стороны, я понимала, что он наверняка до сих пор видит в подслушанных словах то, чего там не было. Какой-то части меня хотелось поправить его, заставить отпустить то, что он, по его мнению, подслушал.
В то же время, учитывая то, что мы собирались сделать, это наверняка не имело значения.
Когда Ревик так и не посмотрел мне в глаза, я убрала волосы с его лица, отбросив их за его плечо. Я пропускала пряди через пальцы, вновь осознавая, какими длинными они сделались.
Его плечи казались мне такими широкими. Я видела, как по утрам он за неимением спортзала с оборудованием делает отжимания и подтягивания. Я видела, что он и на лодке Атвара старался тренировать свои мышцы и поддерживать тело в оптимальном состоянии, даже посреди океана.
Массируя его плечо и грудь, я другой рукой обвила его шею.
— Я сказала ему, что ребёнок не от него, — произнесла я. — Вот и всё. Думаю, это единственное хорошее, что вышло из этой встречи, — фыркнув, я взглянула в его лицо. — Признаюсь, я немного рассердилась, что никто ему не сказал. Теперь кажется логичным, что он психовал из-за всей ситуации, думая, будто я лишаю его родительских прав.
Ревик кивнул, всё ещё не глядя на меня.
Я чувствовала вопросы, шепотками сновавшие в его свете.
Я чувствовала там и злость, но она не казалась адресованной мне. Во всяком случае, «злость» могло быть не подходящим словом для того, что я чувствовала. Смятение, раздражение, боль, сожаление. Я чувствовала угрызения совести в той его части, что всё ещё считала его ответственным за это.
— Я и ответственен за это, — сказал он отрывистым тоном.
Я покачала головой, мягко щёлкнув языком.
— Ревик. Мы это обсуждали…
— Нет, — он покачал головой. — Твой отец прав. Я прав. А ты здесь не права, жена, — он лёг обратно на постель, запустив пальцы в свои волосы, чтобы убрать их с лица. — Здесь ты не права, Элли.
Глядя на его профиль, я со вздохом сдалась.
— Ладно. Я не согласна, но ладно.
Последовала очередная пауза.
Я видела, как Ревик закрывает глаза на несколько секунд.
— Я знаю, что мне нужно увидеть, — сказал он. — Я этого не хочу, но нам надо посмотреть на это. Нам надо посмотреть на всё… и нам нужно сделать это в первую очередь. Потом мы можем вернуться назад и посмотреть на другие вещи, если хочешь, или если кто-то из нас почувствует, что в других частях нашей совместной жизни осталось что-то незавершённое… но, думаю, нам нужно посмотреть на это и только потом делать всё остальное.
Он повернул голову, лежавшую на коровьей шкуре, и его прозрачные глаза смотрели серьёзно.
— …Я хочу посмотреть на это, пока у нас не закончилось время.
Изучая его лицо, я медленно кивнула.
Я была рада, что в этот раз он не сказал «пока мы оба не погибли», но я знала, что он имел это в виду. Мы оба знали, что он имел это в виду.
Но на сей раз я смогла посмотреть этой правде в глаза, не разозлившись.
Прильнув к его боку, я положила голову на его грудь, закрыв глаза.
На сей раз он не спрашивал. Он даже не говорил мне, что собирается сделать.
С другой стороны, пришёл его черед показывать первым.
Ревик почти нежно притянул меня в свой свет и разум, возвращая в ночь больше года назад в Бангкоке, где мы вместе находились на крыше жилого здания, откуда открывался вид на остатки человеческого города.
Освещённый бассейн и джакузи источали пар на уровень ниже места, где мы сидели в окружении большинства наших друзей, за столом с едой, алкоголем и свечами.
В то время мы знали, что это наша последняя ночь вместе — возможно, мы увидимся ещё не скоро.
Как и сегодняшняя ночь могла стать нашей самой последней ночью вместе, если события пойдут не по плану.
Почувствовав его там, видя, как сцена разворачивается вокруг меня, я не противилась.
Возможно, там жило смирение, но я подчинилась и этому тоже, открыла свой свет, позволила ему забрать меня в ту ночь, за несколько часов до того, как я проснулась на крыше того же жилого здания и обнаружила, что мой муж ушёл.
Прогремел выстрел…
Мои глаза распахнулись.
Я лежала там, тяжело дыша, как парализованная, силясь перевести дыхание и глядя на мерцающий свет органического yisso-факела, который по-прежнему торчал в держателе у двери. Закрыв глаза, я обхватила рукой живот, стараясь дышать, втягивать достаточно кислорода в лёгкие.
Образ головы той маленькой девочки, разлетевшейся от выстрела, всё ещё отдавался отголосками в моём сознании.
Я снова застонала, не желая видеть Лили в личике той малышки, в её свете, но в то же время не в силах не видеть этого — точно так же, как Ревик видел Лили в секундах перед её смертью.
Испытывая тошноту от боли, от парализующей боли, нацеленной на всё и ни на что, я могла лишь лежать там, с усилием втягивая каждый вдох в лёгкие. Следование за Ревиком через его время с Менлимом, сколько бы времени мы ни провели там, напоминало пребывание в аду. Мне казалось, что я видела слишком много, что я видела и чувствовала больше, чем моё тело, свет или разум могли принять и переварить за такой короткий отрезок времени.
Он трахнул Чарли.
По какой-то причине это шокировало меня сильнее, чем череда других, с которыми он перепихнулся, пока был заперт в Запретном Городе. Я чувствовала, что она пыталась облегчить его состояние. Я чувствовала её сострадание к нему, её чувство вины из-за того, что делали со мной, когда я жила в тех стенах.
Конечно, она знала, кто он.
Она знала, кто его жена.
Я закрыла глаза, испытывая почти всепоглощающее горе.
Она была одной из моих немногих настоящих друзей, пока я жила там в Запретном Городе. Я знала её дочь, пусть и поверхностно. Она была моложе, когда я знала её, но я все же была с ней знакома. Я помнила её стеснительную улыбку, и то, как она просила раскрашивать с ней картинки, как она держала меня за руку, пока мы гуляли по садам за апартаментами наложниц.
Мысль о том, что маленькая дочка Чарли мертва, что они обе теперь мертвы, казалась почти невыносимой.
Я чувствовала, что Ревик на каком-то уровне знал, что мы с Чарли знакомы. Я чувствовала, что он не хотел знать. Я также чувствовала, как он отчаянно использовал это, чтобы соединиться со мной.
К тому времени он поистине пребывал в отчаянии.
На протяжении этих воспоминаний он испытывал ужас. Ужас из-за того, что потерял меня. Ужас из-за того, что потерял Лили. Он боялся, что никогда не сбежит, а это означало, что он также потерял свою жизнь… убил нас даже после того, как проиграл, уступив нас Джему, Дренгам, собственной неспособности перехитрить Менлима.
Он не нашёл выход, когда лёг в постель с Чарли во второй раз.
Он не нашёл ничего правдоподобного, что можно было бы использовать и убедить Менлима подсоединить его к сети. Он не нашёл правдоподобной черты, которую можно было бы переступить, чтобы Менлим забыл обо всех причинах, по которым не стоит подключать Ревика к сети.
У него заканчивались идеи.
И я только усложняла ему задачу думать обо всём этом.
Тем же утром, будучи полусонным и страдая от похмелья, он почувствовал, как я открыла свой свет для Джема. Он почувствовал нас в разгаре секса и ощутил, как мой свет открылся. Он почувствовал реакцию Джема. Он почувствовал мою реакцию. Он ощутил, как это изменило отношения между нами.
