Оба эти случая были записаны в тетрадь, которая получила у жителей название «Загадочная книга».
Вскоре поселок взбудоражило еще одно событие, которое напугало своей необъяснимостью.
— Пелагея Петровна, — крикнули с крыльца, — вы дома?
За дверью стояла пара молодоженов, на чьей свадьбе весь поселок гулял весной. У Василисы были заплаканные глаза, за спиной мялся муж. Я широким жестом показала направление куда идти. Карповы нерешительно прошли в комнату, где ба сучила козью шерсть. Увидев гостей, она остановила веретено и сняла с колен мешочек с пухом. Чета села на диван, Антон обнял жену за плечи. Та сгорбилась и заплакала.
— Кира, принеси воды, — сказала бабушка мне, и уже гостье, — Василиса, перестань плакать, ребеночку вредно.
Тут женщина зарыдала в голос и сквозь слезы крикнула:
— Нет ребеночка, нет!
— Кира, захвати отвар валерианы и пустырника! — я тут же взяла бутыль и, зачерпнув воду в ведре, поспешила в комнату. Ба сидела на диване и утешала Василису. Налив четверть стакана отвара, разбавила его водой и протянула плачущей. Женщина взяла трясущимися руками и поднесла ко рту. Не сразу смогла выпить, прорывающиеся рыдания не позволяли сделать глоток. Наконец допив, постепенно стала затихать, склонив голову к плечу мужа. Тот погладил ее по руке и начал говорить.
— Мы так радовались, что у нас будет ребенок, он уже шевелился, и я начал мастерить кроватку.
— Говорила, говорила тебе, что не надо ничего заранее делать, примета плохая, — простонала Василиса.
Мужчина поморщился и продолжил.
— Он перестал шевелиться. Сначала мы думали, что это от испуга Василисы после взрыва, но потом живот стал уменьшаться, и вот теперь мы вообще не уверены, была ли беременность.
Василиса опять заплакала:
— Как такое может быть, а?
Бабуля покачала головой:
— Не знаю. Если вы связываете это с взрывом и туманом, то нужно опросить женщин. В поселке были другие беременные.
Потом взяла тетрадку и сделала запись под номером 36: «28 августа 1941 г., Василиса Карпова, 20 лет, предполагает, что беременность прервалась (рассосалась)».
После обеда женщины штаба пошли в амбулаторию. Я увязалась с ними. Фельдшера не было, он еще до взрыва уехал в отпуск к родне, но так и не вернулся. Мы нашли книгу с записями и вскоре выяснили, что в поселке должны быть еще три беременные, причем одна из них — жена аккордеониста.
Мы обошли всех по очереди. Картина была удручающая — ни у одной из них беременность не развивалась. По разным причинам они не стали делиться этим открытием, но когда мы рассказали, что они не одни такие, то получили исчерпывающую картину — не было кровотечения, ничего не болело, просто было ощущение, что кто-то пустил время вспять и беременность исчезла.
Так в бабулиной «Загадочной книге» появились еще три записи.
Лето заканчивалось, стало холодать. Не было дождей, просто ветер перестал быть теплым. Яблочки в нашем саду так и не вызрели, но их все равно собрали.
Появилась проблема, как быть с теплой одеждой. Постоянные жители поселка оказались в преимущественном положении, а вот приезжие «дачники» не имели ни обуви, ни пальто. В списках сельпо значились фуфайки в количестве пяти штук, демисезонное пальто мужское одна штука и женское — две штуки. Брюки, шаровары, сапоги кирзовые, яловые, боты, галоши, валенки тоже были на складе, но все в ограниченном количестве. Поэтому штаб сделал списки нуждающихся, и каждое утро, как в магазине восстанавливалось количество выданного вчера, очередники получали свою одежду. Понятно, что размеры не изменялись, и все вещи перешивалось, переделывалось под человека. Вот с обувью дела обстояли сложнее, но и здесь находился выход, большое — не маленькое, носить можно.
Пробовали на ночь в магазине оставлять свои вещи, в надежде, что и они начнут появляться утром, как остальное, не получилось. Прирастало только то, что было в сельпо на момент взрыва.
Началась осень и заговорили о том, что детям нужно учиться. Школа осталась за пределами тумана, поэтому в конторе поселкового совета сделали один класс, собрали туда все книги и учебники, карандаши и бумагу, которые нашли по домам и в магазине, переписали детей и собрали их по группам. Добровольцы из числа жителей вызвались преподавать школьные науки. Я тоже попала в список и теперь вставала еще раньше, чтобы до школы обойти владения и проверить границы тумана.
В беседку я ходила в любую погоду. Холодно, море штормит, ветер, обжигающий морозом до костей — ничто не могло помешать. Я и Дик, как часовые, несли свою вахту с пяти часов утра. Иногда не могла сидеть на каменных ледяных скамейках, тогда описывала круги, стараясь унять озноб. Но чаще я обнимала Дика, зарываясь руками в шерсть. Собачье тепло не давало замерзнуть.
Бабушка знала о моих посиделках и переживала, что я заболею, но с этой боязнью пришло осознание еще одного чуда. За все время в поселке никто не захворал. Не было ни одного чиха! Даже старики не жаловались на ломоту в костях при смене погоды. Дед Матвей перестал хромать и брал клюку только для того, чтобы отгонять собак.
Зимними вечерами, когда серость рано превращалась в темноту, все поселковые разделялись на группы по интересам. У кого-то в доме пели. Песня «Катюша» — самая любимая. У аккордеониста устраивались танцы, но его небольшой дом вмещал мало людей, поэтому там собиралась в основном молодежь. В нашем доме проводили вечера люди постарше. Бабушка откуда-то достала переносной патефон в виде чемоданчика и несколько граммофонных пластинок, с которыми обращалась очень бережно, как со стеклом. Заводился этот английский агрегат с помощью вращающейся ручки, и, благодаря этому, мы могли слушать песни и арии Шаляпина, Собинова и разную оркестровую музыку. «Эх, дубинушка, ухнем», — шипел, хрипел и орал патефон, громкость которого не регулировалась. Но зато летом, когда чемоданчик выставлялся на подоконник, вся улица могла танцевать под «Брызги шампанского».
Ты говорила,
Что не забудешь
Ласковых, радостных встреч.
«Синий платочек» Музыка Ежи Петерсбургский, слова Яков Галицкий
Мы с бабушкой, как и большинство жителей, старались быть занятыми делами в поселке, помогать людям, поддерживать и подбадривать нуждающихся в утешении. Некоторые отчаялись от этой серости, безысходности. Солнца не хватало всем.
Иногда и нас накрывало. Тогда мы плакали, скрываясь друг от друга, боясь вызвать ответную душевную боль. Особенно тосковали по маме. Если в первое время была надежда, что родители вот-вот появятся, то потом пришло понимание: если не смогли прорваться они, то никто этого не сделает. Мамина энергия и папины возможности раньше казались мне безграничными. Но, увы… Страшилась думать, что родных нет в живых, как и тех, кто ушел из поселка. Какая сила могла сотворить такое? Но вопреки всему сердце верило — существует такой человек, который прорвет пелену тумана.
