Когда мы с Виленом напялили на себя свои традиционные маски, и вошли через черный ход в «дом интимных услуг Единого города», мне резко захотелось выпить, и я заказал себе бутылку виски. Комната Крисси — единственная на этаже, и предназначена для очень состоятельных клиентов.
Пока Крисси крутила передо мной голым задом, я методично осушал содержимое бутылки. На ее плаксивое «Ну же, милый, пойдем в кроватку», я поднимал бутылку, показывая ей, что кроватка нам не светит, пока я не прикончу виски.
Для меня не существует предела выпитого. Я никогда не экспериментировал, но даже десяти таких бутылок для моего организма будет недостаточно, чтобы сбить меня с ног, или довести до беспамятства.
Я лег на спину, не раздеваясь. Крис уселась сверху и стала расстегивать на мне рубашку, тереться о меня голыми сиськами. Боже, почему я раньше не замечал, насколько от нее дурно пахнет? Крисси залезла мне в штаны, начала играть моим стояком, ласкать его, а я, вместо удовольствия, почувствовал дикое отвращение к той, кто это делает, и к тому, что и как она делает.
Я отшвырнул Крисси в сторону, и… взбесился из-за нахлынувших на меня непонятных необъяснимых ощущений. Я почувствовал… отвращение. Впервые за пятьсот десять лет. Мой зверь вышел из-под контроля, и я дал ему возможность порезвиться, чтобы справиться с этим новым ощущением.
Когда Вилен вбежал в комнату, в ней уже не осталось ни одного целого предмета мебели.
Он благоразумно промолчал, и вышел вслед за мной. Единственный вопрос, который он позволил себе задать, касался того, жива ли девушка. После моего утвердительного ответа, Вилен ни разу не затронул тему происшествия в комнате Крисси.
Мы вернулись хорошо за полночь.
Я зашел в спальню, и меня окутал запах Бэмби…
Мне сразу расхотелось идти к себе. Моим единственным желанием (как будто от этого может как-то зависеть моя жизнь?!), было оставаться здесь до утра. Я сел с прижатыми к груди коленями на пол возле двери ванной, и оперся спиной о стену. Буквально через минуту Бэмби включила свет, и подошла ко мне. Не успел я подняться на ноги, как она уже присела на корточки рядом со мной. У нее было встревоженное выражение лица. Она посмотрела на мои окровавленные пальцы, и потянулась к ним. Мне не хотелось, чтобы она запачкалась, поэтому я опустил свои руки и сказал:
— Все хорошо, Бэмби. Не волнуйся, ложись спать. Я сейчас приму душ, и буду в норме.
У меня сбилось дыхание от того, что произошло в следующее мгновение. Она… погладила меня по щеке. Это было ее первое проявление ласки по отношению ко мне.
Я прижал ее ладошку, чтобы продлить ощущение невероятного тепла. Мы так просидели еще несколько секунд, и Бэмби прижалась своим лобиком к моим коленям. Я погладил ее волосы, и прошептал: «Спасибо».
Затем все произошло настолько быстро, что не поддается моему описанию. Вот она поворачивает голову ко мне, вот ее лицо прижимается к моей груди, и я обнимаю ее за плечи, вот она вырывается из моих объятий и резко вскакивает на ноги. Стучит пяткой по ковру (я еще подумал, хорошо, что он — мягкий, и она не может пораниться), при этом указывает на меня рукой в обвиняющем жесте. Я встал и спросил:
— Девочка моя, что случилось?
Она хватает мою руку, прижимается носом к рубашке, делает вдох и закатывает глаза. Боже, она показывает мне, что от меня разит женщиной. Она почувствовала этот запах и выразила свой протест.
Следующими ее действиями были — открывание двери ванной и заталкивание меня внутрь.
Я подумал, что мне стоит вернуться, и объяснить ей все. Но что бы я ей сказал? «Бэмби — это не то, что ты думаешь/ Бэмби, да, я лежал в кровати с женщиной, но не трахал ее/ Бэмби, я не понимаю, почему тебя это вообще должно волновать/ Бэмби, я, кажется, влюбился, как мальчишка, и не могу ни о ком, кроме тебя думать». И решил, что не стоит рисковать и выходить, пока на мне все еще этот, взбесивший ее, запах.
После душа я зашел к себе, оделся в чистые штаны, и вернулся в спальню. Бэмби открыла глаза сразу, как только услышала мое приближение, указала мне на мою дверь, и демонстративно отвернулась.
Три дня… Три дня Бэмби не смотрит в мою сторону, и при этом избегает мой взгляд… демонстративно отвергает любые попытки заговорить с ней… и, самое страшное — во время сегодняшнего ночного кошмара, она благодарно кивнула мне за то, что я ее разбудил, но оттолкнула меня сразу, как только я попытался ее обнять и успокоить.
Вот как, на хрен, рассказать все это Вилену, а?
— Рэд, почему мне приходится так часто заряжать наши Иллюзоры?
Потому что я превратился в сталкера, следующего по пятам за своей женой. Нет, скорее, в проклятого маньяка, который каждую свободную минуту посвящает тому, чтобы насладиться и впитать в себя каждую черточку, каждый нюанс, каждое мимолетное движение и даже каждый вздох предмета своего преследования…
— Не твое дело.
Встаю, показывая, что разговор окончен, и нам пора спускаться к ужину.
Мой брат откладывает в сторону какие-то бумаги, и уже берется за подлокотники кресла, как в комнату без стука влетает один из рабов. Увидев меня, он реагирует вполне естественно — падает ничком на пол:
— Ничтожнейший не знал, что Вы здесь. Простите, Прим Рэд, простите.
Я перешагиваю через его распластанное у моих ног тело, и выхожу за порог.
Слышу, как Вилен спрашивает раба:
— Встань и скажи, что случилось.
— Мастер Вилен, там Прима.
Дальше я уже ничего не слышал, кубарем скатился по лестнице, и выбежал в сад.
Мне потребовалось одно мгновение на то, чтобы оценить ситуацию.
Бэмби держит на руках зареванного мальчишку, который обхватывает ее ногами за талию.
Этот мальчик — единственный, проживающий в нашем доме, ребенок. Месяц назад у него в Едином городе умерла мать, и его отец — наш раб, попросил у Вилена разрешения посвятить его сына в рабы, и поселить его с ним в пристройке для прислуги. Трехлетних в рабы не берут — какой от них прок? И мой брат, естественно, послал того ко всем чертям. Но при этом разговоре присутствовала Бэмби. Она сложила свои ручки и… Вилен сразу сдался. Интересно, мы с братом можем ей хоть в чем-то отказать?
С тех пор, как этот ребенок появился в доме, Бэмби часто гуляет с ним в общем саду — играет с ним, рисует ему…
Сейчас перед моей женой стоит на коленях отец ребенка и молит о прощении. Бэмби испуганно смотрит на меня, и жестами показывает рабу встать.
У моей девочки рассечен угол рта, и тонкая струйка крови течет по подбородку.
Я сжимаю кулаки, чтобы не убивать в ее присутствии раба, и спрашиваю:
