— Почему? — не понял Аид.
Царица с досадой подумала, что Лета всё же продолжает действовать:
— Да потому, что там творится какая-то хрень.
— Хрень?! — безмерно удивился Владыка. — Без меня?! А ну-ка, пойдем.
Персефона кратко ввела его в курс дела и выслушала в ответ несколько скифских слов с труднопереводимым смыслом. Подумала даже, что нужно было сразу обо всём рассказать, а не Пасифаю обсуждать. Но Аид развеял её сомнения — он сказал, что можно не торопиться: учитывая, сколько они плескались в озере, пару минут уже ничего не решат.
— Точно? — с сомнением уточнила царица. — Там всё же моя сестра. И этот балбес.
По мнению экс-царя, то, что маскировалось под него и отправляло Гермеса с докладом к «хозяевам», не планировало нападать в открытую.
— Думаю, это какой-то оборотень. Не из сильных, — предположил Аид.
— Как же достали эти проклятые оборотни! — прошипела царица, она ещё не совсем отошла после истории с «Гекатой». — Сначала Гермес, а теперь это!
Она решила сохранить в тайне свои размышления о том, что Минта, кажется, уже ухитрилась влюбиться в «это» — подумала, что царю будет не очень приятно услышать, что какая-то неумелая подделка под него очаровывает молоденьких нимф.
Впрочем, сестра никогда не отличалась хорошим вкусом. Кроме того, с её точки зрения, тот мужчина, который не бросал все свои дела при виде обнажённого женского тела, вовсе не должен был называться мужчиной.
— Постарайся вспомнить, кто из твоих подземных подружек способен менять внешность, — строго спросил Владыка. — И пол.
Она принялась перечислять.
Аид многозначительно хмыкал, сопоставлял свои воспоминания о подземных с воспоминаниями Персефоны, оценивая возможного противника, а она никак не могла отделаться от одной мысли — одновременно радостной и досадной.
О том, чем могло закончиться купание в чёрном озере, окажись на месте Аида кто-то другой.
8
Персефона
Когда царица вернулась к костру, ночь ещё не уступила свои права утру, и луну-Селену не сменил на посту Гелиос. Было тихо и прохладно, почти как в Подземном мире. Да, там тоже была своя ночь, тёмная и ласковая, но она пахла асфоделями, полынью и мёдом, тогда как ночь верхнего мира — свежей травой, дымом и, немного, забвением.
За забвение отвечало озеро с тонким ароматом Леты.
В Подземном мире у Леты старались не ходить без особой нужды. От неё поднимался туман, надышавшись которого можно было забыть, куда шёл. Впрочем, находились тени, которым нравилось вдыхать забвение — обычно они получались из смертных с тяжёлой судьбой или из любителей определённых растений. И если первых царица могла пожалеть, то вторые однозначно направлялась на принудительные сельскохозяйственные работы.
Сутки напролёт полоть пшеницу или ухаживать за оливковыми деревьями было особенно мучительно для тех, кто уже не мог потреблять пищу смертных. Эта кара родилась в результате полёта творческой мысли царя Мидаса, который сдружился с Эаком и изредка давал ему советы.
Персефона на миг задумалась — как там её вотчина? — но тут же заставила себя вернуться к насущным проблемам.
Главная из которых имела наглость выследить покинувшую Подземный мир делегацию, отравить озеро водой из Леты и после всего этого назваться Аидом.
В данный момент лже-Владыка сидел у костра и ворошил палкой подёрнувшиеся пеплом угли. В неровном оранжевом свете огня он показался таким грустным и одиноким, что Персефоне даже стало жаль его — всего на минуточку.
В следующий миг удививший её проблеск сочувствия сменился щекочущим нервы предвкушением.
Улыбаясь, царица опустилась на землю с противоположной стороны от «Аида».
— А где остальные?.. — спросила она.
Чем занимается нимфа, не понял бы только тупой, но надо же было как-то начать разговор. Персефона достаточно смутно помнила времена до похищения Аресом, но, по рассказам Минты, которой, в свою очередь, рассказывала Деметра, тогда она разговаривала даже с цветами. Десять веков спустя задача «поговорить ни о чём» казалась сложнее, чем превратить кого-нибудь в дерево.
Окажись на её месте Аид, он уже полчаса обсуждал бы какую-нибудь ерунду вроде нарядов.
Впрочем, жалкое существо, изображающее Владыку, предпочитало загадочно молчать. Оно, очевидно, считало, что Подземный царь должен быть немногословным. И, дохлые мойры свидетели, Персефона была такого же мнения.
А ещё он не должен одеваться как варвар, заплетать волосы в косы, драться со всеми подряд и держаться как простой воин. Ещё ему желательно не заслонять собой всяких придурков, которых царица хочет прибить, и не пить этот мерзкий кумыс. А ещё — не давать опрометчивых клятв насчёт Кронового серпа, и не лезть в озеро, которое могут отравить водой из Леты.
Впрочем, та несомненно царственная черта, которая всё же имелась у Владыки — а именно, привычка плевать на чужое мнение — Персефоне тоже не нравилась.
Но всё, что так не подобало мрачному Владыке Подземного мира, вполне шло Аиду как человеку. То есть как богу, или как варвару.
А вот «Аид», устроившийся у костра, ничем подобным не обладал. Он просто пытался изобразить подземного царя так, как сам его представлял.
Вот и сейчас он пожал плечами с едва заметной досадой:
— Когда ты пошла купаться, Минта сказала Гермесу, что им нужно что-то срочно обсудить во-он в тех кустах, и их до сих пор нет.
Указанные кусты шевелились, временами из них доносилось хихиканье и взвизги темпераментной нимфы.
Персефона посмотрела в ту сторону и недовольно подумала, что сестричка опять ухитрилась затащить кого-то в свою постель, а у неё даже поцеловать никого не выходит.
А, впрочем, стоит ли сравнивать Гермеса с Аидом?
И стоит ли думать о поцелуях, когда на носу война?
Непросто было признать, но, глядя тогда в тёмные глаза Владыки, ей в первую очередь нужно было думать о том, как отомстить за дочь, уничтожить Ареса, найти Зевса и Посейдона, раскрыть заговор подземных и олимпийцев и наказать виновных, и только потом о чёрной озерной глади, серебристом свете луны, отражающимся в волосах экс-царя, и его улыбке.
— …конечно, ему непросто, но…
Персефона поймала на себе странный взгляд лже-Владыки и поспешила убрать улыбку. Псевдо-Аид как раз рассуждал о страданиях Гермеса, и её улыбка выглядела издевательски.
— Не знаю, как тебе, а мне его не жаль, — заявила царица. — Гекату да, а его нет.
Тут фальшивый Аид взялся её переубеждать, и за словами про Гермесово одиночество ощущалась мука. Чувствовалось, что рассказчик сам много пережил, выстрадал в странствиях…
В общем, существо, маскирующееся под Аида, ужасно переигрывало. Когда они были вчетвером, это не бросалось в глаза, но теперь Персефона знала, на что обратить внимание. По любви к театральным эффектам безошибочно идентифицировалась Эмпуса — кровожадная бестия, в своём естественном облике изрядно напоминающая плод любви Геры и Пана, с объёмом талии, сопоставимым с плечами Геракла, и с ослиными ногами. Причём правление настоящего Аида она не застала, и теперь старательно подбирала образ — иногда попадая, а иногда совершенно не вписываясь в образ, как тогда, когда Персефона впервые её заподозрила.
Определённо, с такой любовью к патетике ей следовало изображать не Аида, а Гермеса в депрессии.
Персефона попыталась представить Эмпусу, изображающую Гермеса, изображающего Гекату, и поняла, что её сознание просто не в состоянии вместить этот шизофренический бред.
Поэтому она решила быстрее вернуться к первоначальному плану.
— Там, в озере, был какой-то голый мужик. Утверждал, что Аид, — небрежным тоном сказала она, разглядывая даже не тёмные глаза «Аида» (с её точки зрения они все равно были недостаточно тёмными), а оранжевые отблески пламени на его острых скулах.
Эмпуса под личиной Владыки явно занервничала, чем снова выдала себя. Настоящего Аида такой мелочью точно было не пронять.
