И запах матушкин, горелого жира, луковой мази, тела немытого…
- Вот поглядишь, заплачешь, а поздно будет…
…поздно, как есть поздно. Таннис стряхнула воду.
Уже плачет. Хорошо, что не видит никто…
- Тише, - широкая ладонь зажала рот. - Я пришел тебя вытащить. Понимаешь? Кивни, если понимаешь.
Таннис кивнула, но отпустить ее не отпустили.
- Меня Райдо звать. Хотелось бы думать, что младшенький обо мне упоминал.
Младшенький?
Райдо?
Кейрен.
- Ну а реветь еще рано… - руку он убрал.
- Почему? - Таннис всхлипнула, скорее от облегчения, чем от страха.
- Потому, что отсюда выбраться надо. Вот выберешься, тогда и поревешь вволю.
- Тогда-то зачем? - глаза, странное дело, высохли. Таннис терла их, думая лишь о том, что место для знакомства совершенно неподходящее. И наверное, этот пес, огромный, на голову выше Кейрена и вдвое шире, и вовсе на Кейрена не похожий, думает, что она, Таннис, по жизни только и умеет, что слезы лить.
- Для порядку. Я вообще не знаю, зачем женщины плачут, - Райдо потер щеку, располосованную шрамами. - Просто потом тебе будет удобней, чем сейчас.
И добавил, окинув Таннис насмешливым взглядом.
- Времени больше.
Она фыркнула… времени…
…время уходило.
И скоро Освальд потеряет терпение, он никогда-то им не отличался, а сейчас, когда мечта исполнялась…
- А теперь, девочка, послушай меня внимательно.
Райдо присел на корточки, и теперь смотрел на Таннис снизу вверх. Во взгляде его не было ни презрения, ни раздражения.
И хороший взгляд, открытый.
- Времени у нас не так и много. Ты сюда вернулась…
- Переодеться.
- Хорошо, переодевайся. Все должно выглядеть естественно. Тебе помочь? По-родственному…
А улыбка знакомая, шальная. И сердце сжимается от беспокойства, если пришел Райдо, то Кейрен… спросить? Он и без вопроса понял.
- Жить будет.
Будет.
Жить. Это хорошо, это правильно, и надо взять себя в руки. Поплачет Таннис и вправду потом, когда свободного времени у нее больше станет. А ведь когда-нибудь и станет… Сейчас думать о платье… пуговицы по лифу, непослушные какие… много пуговиц. Райдо вежливо к окну повернулся…
- Ты вернешься и постараешься вести себя, словно ничего не произошло. Сумеешь?
Сумеет. Платье падает черной грязной грудой.
- Посидишь еще час… или сама посмотришь, но не торопись. Спешить нам некуда.
Ложь, но Таннис поверит.
…и платье на платье, черное на черное. Закрытое под горло с жесткими ломкими складками, которые помогает расправить Райдо.
- Насколько я знаю человеческие церемонии, то вслед за молебном состоится прощальный ужин. Вот с него-то ты и уйдешь. Сошлешься на дурноту…
Ей и вправду дурно.
- Вернешься к себе… даже если дверь запрут, то ничего страшного. Мы выберемся. Веришь мне, девочка?
Верит.
Потому что он пришел от Кейрена.
А Кейрен обещал, что не бросит… он хороший, бестолковый только… и вновь куда-то влип, но ведь будет жить. Райдо не стал бы обманывать.
Будет.
Жить.
- Перчатки возьми, - Райдо протянул кружевную пару. - И ничего не бойся.
Она постарается.
Но до чего же не хочется дверь открывать…
- Сейчас нельзя, Таннис. Я не смогу тебя спустить по стене. А за дверью четверо… - он втянул носом воздух. - Или пятеро…
…не стоило рассчитывать, что Освальд останется без охраны.
- Идти на пролом можно, но я не хочу рисковать тобой. Поэтому подождем, ладно? Ты храбрая девочка. И столько ждала. Уже недолго осталось…
Таннис кивает.
Недолго. И она найдет в себе силы не обернуться, шагнуть навстречу Освальду, принять предложенную им руку. Опереться.
- Тебе не идет черный, - он придирчиво осматривает Таннис, и та чувствует странную радость, понимая, что он - всего-навсего человек, и нюх его слаб.
…и дверь он запер, точно опасаясь, что Таннис вернется в комнату, спрячется в ней.
И вернется.
И спрячется, но позже.
Освальд держал крепко и шел быстро, Таннис пришлось подхватить юбки, чтобы успевать за ним. Звук собственных шагов таял в тишине коридора.
…охрана незаметна, но… тело убрали, и лужу крови присыпали песком. Кто и когда?
- Не смотри туда, - попросил Освальд. - Не стоит. Он давно заслуживал смерти… ты знаешь.
- Знаю.
- Я никому не позволю тебя обидеть, малявка. Веришь?
- Конечно.
Ложь. Он сам убьет Таннис, просто пока ему нравится играть с нею…
…или это все-таки не игра?
Запуталась.
А в зале все по-прежнему. Постамент. Полотно. Гирлянды белых роз, запах которых мешается с ароматами мирры и ладана, свечным воском и кровью. Освальд не счел нужным переодеваться. Но никто не посмеет заострить внимание на таком пустяке, как пятна на манжетах.
- Садись, - он подвел Таннис к креслу. - Уже недолго осталось.
Двери дома заперты. На мертвом лице герцогини Шеффолк застыла улыбка. Она, оттуда, с другой стороны, смеется надо всеми. Над тем, кого называла сыном, над женой его, что застыла изваянием и не шелохнулась, даже когда Освальд коснулся волос ее. Он же, наклонившись, прошептал что-то…
…о смерти Грента рассказал?
Вуаль защищает, и все же Таннис мерещится, что и сквозь нее она видит притворно-равнодушную улыбку.
Сидеть.
Глядеть. Думать о Кейрене…
…жив и жить будет.
И Таннис выберется, потому что за ней пришли…
Дом вздрогнул, и закачались свечи, грозя оборвать нити огня. Люди зашептались, не смея уйти, они ждали… чего?
- Этот день, - холодный голос Освальда взрезал тишину, - войдет в историю.
…он готовился.
И держался с королевской прямотой, хотя, конечно, Таннис не доводилось встречать королей.
К счастью.
А в висках стучало: самозванец. Неужели никто не видит? Все эти люди, мужчины и женщины… ложный траур, не то по герцогине Шеффолк - вот бы она позлорадствовала - не то по миру, который горит…
- Сегодня люди обретут свободу. И своего короля…
Шепоток.
И в нем Таннис видится сомнение. Освальд тоже слышит и, наверняка, куда яснее, чем Таннис. Он обводит собравшихся взглядом, и губы его кривятся.
Ответит?
Нет, он подымает руку, медленный жест, ленивый. Раскрытая ладонь, и пальцы шевелятся, словно к ним привязаны нити, которые никто, кроме Освальда, не видит.
Кукольник?
Или все-таки кукла? Он ненавидел кукольные представления, а вот Таннис нравилось, в толпе было легко карманы подрезать… а он смотрел на сцену и выражение лица было вот таким же, надменно-презрительным. Он видел и замызганные декорации, и нити, которые заставляли кукол двигаться. И пьяноватых кукольников, они ведь тоже люди, замерзали, грелись, чем придется. Тот театр - невзаправду. А нынешний… нынешний создан им и для себя же.
