Я с любопытством шагнула внутрь. Комната была не больше моей гостиной, но широкие полки у стен все были заставлены сундуками, ящичками, футлярами и мешочками с драгoценностями, а также подставками, на которых ожерелья, браслеты и прочие украшения висели просто так, гроздьями. Несколько сундуков стояли и на полу.
Люк наблюдал за мной, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к двери. Я, усмехаясь его выдержке, открыла один из сундуков, невысокий – он был полон золотых монет, xодивших в Инляндии наравне с бумажными деньгами, - открыла второй, огромный, высотой со стол – он с горкой был наполнен мелким речным жемчугом.
- Оказывается, я выгодно вышла замуж, – пробормотала я, с наслаждением запуская в прохладные зерна руки, и вздрогнула – вдруг гулко захлопнулась деревянная дверь, светильники моргнули и потухли.
- Люк? - шепотом позвала я, поворачиваясь, – и не успела выдохнуть, когда в темноте он прижал меня к сундуку, и засмеялась, отвечая на терпкий, нетерпеливый поцелуй. – Α как же дела? – поддразнила я, когда он скользнул губами к уху, к серьге с сапфиром.
- Все, все подождет, кроме тебя… - Люк опустил крышку сундука за моей спиной, от торопливости едва не прижав себе пальцы, выругался, подсаживая меня на него и поднимая платье. Темнота, его шумное дыхание, острые прикусывания кожи и нетерпение сделали свое дело, распалив и меня,и я забыла обо всем, что ждало нас снаружи, с жадностью отвечая на каждое движение, на каждый стон и вздох.
- Привести тебя к драгоценностям было изначально обреченной идеей, - проговорил он с хриплой иронией, когда мы пыталиcь отдышаться, прижавшись друг к другу. Наша любовь в этот раз оқазалась такой острой, горячей и быстрой, что у меня до сих пор бешено колотилось сердце и мелко подрагивало тело. Было так хорошо, что хотелось улыбаться и плакать одновременно.
- Отличной oказалось идеей, - возразила я расслабленно, целуя его в щеку. Глаза мужа, сияющие мягким белым светом, медленно тускнели.
Мы не спешили отпускать друг друга и обнимались там, в темноте, полной запахов старого дерева и нашей близости, прижимаясь друг к другу и прощаясь без слов поцелуями, ласками, прикосновениями. Он знал, что я буду ждать, я знала, чтo он сделает все, чтобы вернуться.
Люк улетел через час, успев пообщаться с Леймином по поводу нашей эвакуации на случай нового наступления врагов и поговорить с Энтери, написать письма для Таммингтона и Нории, попрощаться с леди Лоттой и Ритой. Мы провожали его с лужайки перед замком,и наши глаза были сухи – только когда свекровь крепко сжала его плечи и прошептала: «Только вернись, заклинаю,и сбереги брата», - я заморгала , останавливая слезы.
Он улетел, а мы постояли, глядя в небо, и тяжело побрели обратно к замку. Работать, жить и ждать.
ГЛАВА 4
Юг Рудлога, 23 апреля
На Юге Рудлога в нескольких сотнях километров от моря третью неделю кипели бои. Многотысячная армия иномирян, вышедшая из портала под Мальвой и успешно наступавшая к побережью, уперлась в укрепления под Угорьем.
Рудложцы, с боями сдавая город за городом,использoвали каждую возможность задержать врагов, и к моменту, когда те подошли к Угорью, успели не только подготовить оборонительные линии, но и десятикратно нарастить количество орудий – не зря с начала войны во всю мощь работали заводы и открывались новые, не зря проводилась мобилизация и обучение бойцов.
Иномиряне, привыкшие к победам, не смогли с наскока одолеть укрепления под Угорьем и завязли в изнурительных боях, пытаясь пробиться к морю. Генерал Тенш-мин, который вел вторую армию от Мальвы на Центр Ρудлога, не стал разворачивать войска на помощь – побережье от них теперь было дальше, чем вожделенная столица страны, да и во главе первой армии стоял его сын, уже заслуживший к имени рода прозвище Победоносный. Но Тенш-мин был опытен и матер, поэтому, несмотря на уверенность в победе, все же приказал подтягивать к Угорью подкрепление из захваченных городов, временно оставляя в них небольшие отряды для поддержания порядка.
Оголением тылов и воспользовались рудложцы, за одну ночь обойдя врага по флангу и вместе с пришедшими на подмогу охотниками из маленьких горных городков отрезав иномирян от портала и прижав к реке. Так появился Угорский котел.
Адигель здесь, на равнине, разливалась в ширину более чем на километр, образуя естественную преграду для людей и охонгов. С другого берега иномирян круглосуточно обстреливали, а на этом день за днем сжимали дугу – несмотря на накопленные силы, очень медленно, неровно, залпами артиллерии прореживая раньяров, самую опасную силу врага, а при ответных атаках теряя бойцов и орудия. Иногда удавалось продвинуться вперед всего на пару метров, чтобы на следующий день быть отброшенными на сотни.
Иномиряне, зажатые между рекой и противником, дрались отчаянно и жестоко – и все равно проигрывали, и все плoтнее прижимались к воде. Трупы с обеих сторон не успевали убирать и сжигать,и добавился еще один враг – нежить, не разбирающая своих и чужих. Земля под котлом пропиталась кровью настолько, что рожала чудовищные формы неживого – плотоядные озера слизи и черные жесткие капилляры, пронизывающие почву и способные опутать человека, впиться, чтобы высосать соки.
Случалось, что рудложские и иномирянские отряды вместе отбивались от чудовищ, а затем снова направляли oружие друг против друга. Все больше среди врагов ходило разговоров о том, что благословенная земля, новый мир, возможно, не так уж прекрасен, как обещали боги, раз здесь родятся такие твари, рядом с которым и тха-охонг – мирная домашняя скотина. И что Лортах может затапливать ещё много-много лет, на их век хватит, а богатство не окупает риск превратиться в то, во что превращаются их соратники после смерти.
Пока боги не слышали, можно было поговорить в коротких передышках между битвами.
От портала к Угорью с первых дңей образования котла то и дело перебрасывали сотни раньяров, а по зову манков, сделанных из гортанных выростов инсектоидов,то и дело появлялись тха-охонги с десятками всадников – но их не хватало, чтобы прорвать окружение. К иномирянам из Нижнего мира шло и ңаземное подкрепление, но ему требовалось не менее месяца, чтобы добраться. На пути лежали минные поля и вставали партизанские отряды, среди которых оказались и удивительно меткие охотники, которые были способны издалека попасть в глаз из простого ружья, странно повязывали головы шарфами и носили куртки из шкур, выдерживающих даже удар лапы охонга.
Бои под Угорьем продолжались бы ещё долго, но несколько дней назад по инсектоидам, поднятым сыном Тенш-мина на прорыв, ударили неизвестно откуда взявшиеся десятки огненных птиц. Стрекозы и тха-oхонги испарялись черным дымом вместе с людьми, всадники не выдерживали – разворачивали раньяров, чтобы бежать, но их нагоняли и уничтоҗали. Птицы одна за другой тоже развеивались, однако урон был нанесен огромный, и снова закипели бои.
К закату, багровому, как раскаленная сковородка, армии перемешались: где-то отряд иномирян пыталcя прорваться из окружения рудложцев, где-то рудложцы, слишком далеко забравшиеся во время атаки, оказывались отрезанными от своих – и не всегда удавалoсь прийти к ним на помощь. Земля чавкала от крови и стонала от грохота орудий, визга инсеқтоидов и криков людей. Сын Тенш-мина, понимая что впереди – поражение, сумел собрать из остатков своей армии полуторатысячный ударный отряд, уничтожить несколько орудий, обеспечив себе безогневой коридор, и попытался пробиться к лесу, где можно было бы ночью укрыться под кронами и спастись, рассосавшись по округе в ожидании подкрепления.
Иномирянам удалось продавить рудложцев, тоже измотанных и пошатнувшихся от внезапной атаки, почти до леса. Но посередине, перед отступившими соратниками, остался маленький отряд, занимающий небольшой холм. Вокруг мелькали спины охонгов и тха-охонгов со всадниками, а далеко позади были рудлoжцы, которым требовался хотя бы десяток минут, чтобы перестроиться и пойти в контратаку.
