бьющихся о скалы волн доносился до тёмного и холодного замка.
К завтраку, вопреки ожиданиям госпожи Гийер, я не поднялась. Не потому, что хотела позлить надзирательницу, а потому что не смогла. Вчерашний озноб на утро обернулся жаром, а аппетит, который вечером пришлось унимать, теперь улетучился.
Когда Лукреция увидела моё раскрасневшееся, покрытое испариной лицо, она смерила меня хмурым взглядом и молча вышла. Вернулась она спустя добрых полчаса, держа в руках тарелку с бульоном.
– Привстань-ка, – велела она, поставив блюдо на тумбу.
– Я не голодна, – покачала в ответ головой, за что удостоилась очередного недовольного взгляда.
– Умереть у меня на руках собралась? – оскалилась Лукреция. – Не получится. Хочешь или нет, но я тебя накормлю, – угроза звучала так убедительно, а я была так слаба, что решила не ввязываться в драку. Всё равно надзирательница победит и ликующе вольёт в моё горло остывший бульон.
– Лорд Грэмт не интересовался, почему я не пришла ни на ужин, ни на завтрак? – спросила я, опустошив тарелку и на этот раз ощущая настоящую дурноту.
– А должен был? – усмехнулась Лукреция. – Ты вечно ему хамишь и всем видом показываешь, как он тебе противен. С чего ему о тебе спрашивать? – прошипела она язвительно.
– Ни с чего, – покачала я головой.
Значит, сегодня мой жених был таким же окаменелым, как и вчера.
Я никак не могла понять, что привело к столь разительным переменам. Отчего он начинал оживать? И почему опять мертвел? Казалось, если пойму причину, то смогу разбить сковавший лорда Грэмта камень. Я непременно ударю по нему со всей силы и превращу в мелкий песок. Может, тогда смогу наконец достучаться до жениха, и он отпустит меня из этого плена.
К вечеру мой жар только усилился, путая сознание и утягивая меня в бессвязные видения. Они мелькали и мелькали, сменяя друг друга.
Позже все они смажутся в моей памяти в одно неразборчивое пятно, оставляя ясным единственный образ. В нём испещрённую трещинами и выжженную землю укрывает предзакатная дымка. Она стелется по измождённой почве и тянется к горизонту, пропитываясь его багряными красками. Там, где алые тучи проглатывают край пустыни, сквозь пелену пробивается один единственный луч солнца. Он пронзает эту хмарь и косо падает на землю.
После жуткой ночи я очнулась под утро, ощущая, как липнет к телу промокшая сорочка. Приподнялась, ища глазами Лукрецию или хотя бы служанку – кого угодно, кто помог бы мне переодеться, и неожиданно обнаружила, что не нуждаюсь в помощи. Моя хворь прошла так же внезапно, как и навалилась.
Надзирательница, переживавшая, что я скончаюсь, так и не выйдя замуж, самолично дежурила в моей комнате. Она мерно посапывала в кресле, укрывшись пледом, и не заметила, как я на цыпочках прокралась к комоду и достала оттуда чистую сорочку. Госпожа Гийер не проснулась, даже когда скрипнула балконная дверь, впуская в комнату свежий утренний воздух и выпуская наружу меня.
Опершись о парапет, я вдохнула полной грудью и улыбнулась. Апатия, свалившая меня днём ранее, улетучилась, и мне снова хотелось радоваться жизни, ждать возвращения в неё солнца и не поддаваться холоду из соседней комнаты.
Я перевела взгляд на замковую стену, отгородившую нас от побережья. Если бы не тучи и не эта стена, то сейчас, стоя на балконе, я могла бы любоваться рассветом.
Слева что-то скрипнуло, и я, вздрогнув, повернулась на звук. Из соседней комнаты на балкон вышел лорд Грэмт. Заметив меня, он застыл в нерешительности. Одетый в расшнурованную на груди рубаху, небрежно заправленную в брюки, он выглядел сонным и почти человечным.
– Вам лучше? – спросил он, пропустив приветствие, и только потом опомнился. – Доброе утро, леди Мунтэ.
– Тише, – шепнула я, хватая его за руку и буквально силком запихивая обратно в комнату.
Закрыв за нами дверь, поспешила объясниться.
– У меня дежурит госпожа Гийер. Если она увидит, что мы вот так встречаемся на балконе, то непременно устроит скандал.
– Я думал, она больше всех заинтересована, чтобы мы чаще встречались? – недоумевал лорд Грэмт.
– Да, – кивнула я, – но при ней.
– Почему именно при ней? – не понимал он. – Вы же…
Понимая, о чём он хотел мне напомнить, поспешила его перебить:
– Потому что так положено. И неважно, – начала закипать, – что я, как вы выразились, более опытная, чем большинство незамужних девушек. Если папенька узнает, что госпожа Гийер потворствовала моему неподобающему поведению… – я запнулась и вздохнула, силясь объяснить, что моего отца, а следовательно, и надзирательницу, по-прежнему волновала моя девичья честь. А точнее то, что от неё осталось. – А-а, неважно, – покачала я головой. – Просто госпожа Гийер не должна увидеть нас беседующими наедине. По крайне мере без её на то позволения.
Выдав эту тираду и предупредив лорда Грэмта, чтобы этим утром больше не выходил на балкон, я испуганно выглянула из-за двери и, убедившись, что за ней не пряталась непрошеная наблюдательница, юркнула к себе в комнату.
К счастью, Лукреция лишь громко всхрапнула, когда я звякнула балконной щеколдой и стала пробираться обратно к кровати. Укрывшись одеялом, облегчённо выдохнула. Хвала твердыне, мне всё-таки не придётся перебираться в другую комнату, туда, где поблизости не будет не только лорда Грэмта, но и балкона с видом на сад.
Лишь когда волна облегчения схлынула, я с ужасом осознала, что в одной сорочке ворвалась в покои к полуодетому лорду Грэмту и заперлась с ним наедине. Щёки обожгло волной едкого стыда. Теперь у жениха точно не останется сомнений, что Лукреция и папенька пекутся о моей чести зря.
«Ну и пусть. Какая мне разница?» – убеждала себя, но щёки продолжали гореть.
– Очнулась? – спросила Лукреция заспанным голосом, откидывая в сторону плед и поднимаясь с кресла. Она прошлась тяжёлым взглядом по моему раскрасневшемуся от стыда лицу и приложила ладонь к моему лбу. – Жара нет, – констатировала она. – В следующий раз предупреди, если почувствуешь, что заболеваешь. Не сыпь своими «мне дурно» и «тошнит», а нормальным языком скажи, – ворчала она. – Ладно, – вздохнула Лукреция. – Велю принести тебе кашу на завтрак.
– Не надо. Я сама спущусь в столовую, – удивила надзирательницу. – Не могу больше находиться в четырёх стенах, – пояснила не столько Лукреции, сколько себе самой, ведь сегодня я по праву могла обойтись без совместных трапез с женихом.
