— Что, а вампиры абсолютно логичны? В любом случае, конечно же, должна быть Лилит. Всегда есть Лилит. В книгах про вампиров, — разъяснила я, посмотрев на мамин непонимающий взгляд. Я махнула рукой на мои книжные полки. — Она всегда либо королева вампиров, либо первичный создатель, либо что-то в этом роде. И обычно она шалава. Э, без обид, — добавила я в никуда на тот случай, если Лили слушает. — В любом случае, Лилит существует во многих религиях и мифах, как прародительница демонов или чего-то там, так что имеет смысл, чтобы она была реальной, правильно?
— Хм. — Кажется, мама не была убеждена в этом. — И что она говорит обо всём этом?
— Ничего. Я не могу поймать сигнал сети даже в нижней части сада. — Я не осмелилась пройти дальше этого, боясь, что охотники на вампиров снова нападут на меня. — Но телефон Зака тоже не работает. Возможно, на станции что-то сломалось или что-то ещё. — Я взяла одну из книг из стопки про Лилит. На обложке была изображена светловолосая женщина, которая, как будто, была очень счастлива от того, что анаконда окутывает её голое тело. Должна была признать, она не была похожа на Лили, которую я слышала. — Мам… Я на самом деле быстрая и очень сильная. Думаю, это значит, что моя создательница должна быть довольно старой. Поэтому, это часть истории Эбона оправдалась. И кошка-оборотень и парень со скрепками имеют больше смысла, если они охотники, а не шпионы какого-то древнего вампира-старейшины. Но… Я не знаю об остальном.
— Вот для этого я и принесла всё это. — Мама постучала по стопке книг по истории. — Вот, я сделала список для тебя.
Я взяла планшет, который она мне протянула и пролистала с сомнением листочки. — Что это, выпускной экзамен по истории Франции?
— Точно, — сказала мама с триумфальным видом. — Итак, ты сможешь понять, на самом ли деле этот Эбен тот, за кого он себя выдаёт. Ты можешь тонко выяснить это в обычном разговоре с ним.
Да, могу просто представить, как я когда-нибудь так невзначай попрошу Эбена разъяснить устройство Генеральных штатов Нидерландов менее чем в двух тысячах слов. Он никогда ничего не заподозрит. — Почему бы тебе не сделать это?
— Я пыталась, пока ты одевалась. Ему удаётся перевести любые расспрашивания в ничего незначащий разговор о погоде. — Мама посмотрела на книги так, как будто они каким-то образом её обманули.
— Я… буду через минуту. — Я снова повернулась и посмотрела на моё бледное и слегка взволнованное отражение. — Мне только надо причесаться.
— Ханти. — Мама взяла расчёску из моих рук. — Ты уже очень хорошо выглядишь. Прекрати суетиться. — Она сделала паузу, изучая меня в зеркале. — Вот почему ты пряталась здесь наверху? Беспокоишься о том, какой ты кажешься ему? — Её голос приобрёл знакомый наставительный тон. — Что ж, Ханти, знаешь, что культурно внушённый невроз, навязанный патриархальной…
— О Боже, мама! Извини, если я хочу произвести хорошее впечатление на единственного парня моего вида, которого я знаю!
— Уверена, ты ему очень нравишься, — сказала мама успокаивающе, затем её тон усилился. — Он ведь не сказал, что ты ты ему очень нравишься, не так ли?
— Маааам! Нет!
— Хорошо, — сказала она, облегчённо. — Итак, нет необходимости кому-либо для волнения, не так ли? Всё, что ты должна сделать, это поговорить с ним. Разузнать, кто он такой.
Я завозилась с моим блеском для губ, смотря вниз. Ни коим образом я не могу сказать маме, что я уже знаю, кем именно является Эбен. Это очевидно.
Три слова:
Моя.
Вторая.
Половинка.
Всё указывает на это. Он был первый вампир, которого я встретила. Он спас меня от неминуемой смерти, ну почти. У него непривлекательные волосы, необычная история, невероятно сексуальный акцент, и, во имя всего святого, кожаные штаны. Это было неизбежно. Мне было суждено пойти туда и безумно влюбиться в него.
Хреново.
Мне было достаточно проблем с загадочной создательницей, которая возможно или нет является древним демоном, с вампиром-викингом, который возможно или нет управляет злобной империей, с ярыми охотниками-фанатиками, которые возможно поджидают меня снаружи, чтобы убить, и с семьёй, которая абсолютно точно беспокоиться обо мне и в какой-то момент сделает что-нибудь совершенно неловкое перед моими сородичами-вампирами. Не считая ещё кота-оборотня и его друга на фургоне, которые возможно прячутся за оградой даже сейчас. Определённо мне не нужна ещё и вечная любовь к огромному списку моих проблем. Конечно, вероятно, всё будет хорошо в конце концов, но обязательно будут и недопонимания, и ссоры, и долгие задумчивые притирки вперемешку со страстными взглядами. И, вероятно, я обнаружу, что, вместо того, чтобы сканировать верхушки деревьев в поисках маньяков со скрепками, я с тоской смотрю на него.
— Ханти? — Мама тронула меня за локоть. — Что тебя беспокоит?
— Ничего. — Я наверное даже не заинтересую его, пока не случится что-нибудь подходяще драматическое, что заставит его осознать свои истинные чувства. Я расправила плечи. — Думаю не имеет смысла это откладывать.
— Это разговор, а не экзекуция, Ханти. Мама изучала моё лицо, а её в это время смягчилось. — Ты на самом деле нервничаешь, не так ли? Ханти, давай поговорим об этом. Я тоже была девочкой-подростком — чувствую, что это крайне маловероятно — и помню, какого это. Ты можешь поделиться со мной своими переживаниями. Я прошла через то же самое.
— Что, ты тоже тонко допрашивала древнего, бессмертного французского аристократа, который возможно говорит правду?
— Я тоже разговаривала с мальчиками на вечеринках. Теперь — взяв меня за плечи, она посадила меня на стул, а сама села напротив меня на кровать — расскажи мне об этом. Не беспокойся об этом вампире на минуту. Твои папа и брат займут его…
— ЧТО? — Я приняла из сидячего положения вертикальное за наносекунду. — Ты разрешаешь Заку общаться с Эбоном?
Она уставилась на меня. — Д…
Я выбежала из комнаты и почти спустилась, прежде чем она закончила произносить слово. Это была абсолютная катастрофа! Я публично отрекалась от Зака в восьми разных школах, и в половине из них ему всё-таки удавалось сделать так, что меня выгоняли из группы элиты. Даже сейчас его странности могут заставить Эбона выпрыгнуть из ближайшего окна. Зак может показывать Эбону его коллекцию защитных тёмных очков. Он может рассказывать о своей последней одержимости к комиксам. Он может — о Бог мой — рассказывать обо мне.
