– Я могу попытаться, – сказал он, вдруг поняв, что, если она снова скажет что-то подобным тоном, он съест собственную ногу только для того, чтобы угодить ей.
Он взглянул на мужа.
– Не могли бы вы снять водолазку и забраться на стол?
Жена сжала его большую руку в своей.
– Все нормально.
Его лицо с провалившимися щеками и суровой линией подбородка обратилось к ней – казалось, он черпает из ее глаз осязаемую силу. Через мгновение он подошел к столу, забросил свое огромное тело наверх и снял водолазку.
Т.У. встал со стула и обошел стол...
Он застыл. Спина мужчины была покрыта шрамами. Шрамами... они выглядели так, словно остались после хлыста.
За всю свою медицинскую практику он не видел ничего подобного, и понял, что это, должно быть, было следствием какой-то пытки.
– Мои тату, док, – резко произнес муж. – Ты должен поедать глазами мои тату, буду за это тебе очень благодарен.
В ответ Т.У. лишь моргнул, и муж покачал головой.
– Ничего не получится...
Его жена подалась вперед.
– Нет, получится. Все...
– Давай найдем кого-то другого.
Т.У. обошел мужчину и, глядя тому в лицо, загородил проход к двери. Он медленно достал левую руку из кармана. Черный взгляд потяжелел, сосредоточившись на покрытой пятнами коже и изуродованном мизинце.
Пациент удивленно посмотрел на его; глаза сузились, словно он гадал: как далеко распространился ожог?
– По всей руке до плеча и на спине, – сказал Т.У. – Дом загорелся. Мне было десять. Был закрыт в своей комнате. Пока горел, был в сознании... все время. Потом провел восемь недель в больнице. Перенес семнадцать операций.
Последовала секунда тишины, словно муж выстраивал цепочку умозаключений в своей голове: если ты был в сознании, ты чувствовал запах поджаривающейся кожи и чувствовал каждую вспышку боли. И в больнице... операции...
Внезапно все тело мужчины расслабилось, напряжение вытекало из него, словно вода из открытого крана.
Т.У. часто видел подобное у своих ожоговых больных. Если ваш доктор знал, что это значит: быть там, где были вы, – и знал не потому, что его научили этому в медицинской школе, а потому, что сам пережил это, с ним вы чувствовали себя в безопасности – вы оба были членами одного эксклюзивного клуба жестокости.
– Так ты можешь сделать что-то с этими штуковинами, док? – спросил мужчина, положив предплечья на бедра.
– Я могу прикоснуться к вам?
Изуродованная губа мужчины слегка приподнялась, словно Т.У. только что получил очередное очко в свою пользу.
– Ага.
Т.У. намеренно работал обеими руками: так пациент мог довольно долго разглядывать его шрамы и сильнее расслабляться.
Закончив, он отступил назад.
– Ну, я не уверен, что получится, но давайте попробуем...
Т.У. поднял глаза и застыл. Радужки мужчины... теперь были желтыми. Ни следа черного цвета.
– Не обращай внимания на мои глаза, док.
Из ниоткуда в его мозгу появилось мысль о том, что нет ничего плохого в том, что он только что увидел. Правильно. Ничего. Особенного.
– На чем я остановился?.. О, да. Давайте дадим лазеру шанс. – Он повернулся к жене. – Вероятно, вы захотите поставить кресло поближе и держать его за руку? Думаю, так ему будет лучше. Я начну с запястья – посмотрим, как пойдет.
– Мне нужно лечь? – мрачно спросил пациент. – Потому что я не думаю, что... да, мне это может не понравиться.
– Да нет, необязательно. Вы можете сидеть, даже, когда будем обрабатывать шею, тогда я дам вам зеркало, чтобы вы видели, что я делаю. Я все время буду объяснять свои движения, говорить, что вы, скорее всего, почувствуйте. Мы можем остановиться в любой момент. Ваше слово – и все закончится. Контроль в ваших руках. Хорошо?
В повисшей тишине они оба уставились на него. А потом неровным голосом жена сказала:
– Вы, доктор Франклин, просто лапочка.
***
«У пациента невероятная терпимость к боли», – час спустя подумал Т.У., постукивая ногой по деревянной половице, направляя красный луч лазера на чернила, пропитавшие кожу мощного запястья. Просто невероятнейшая терпимость к боли. Каждое прикосновение было равносильно удару резиновым ремешком, что, конечно, было не так страшно, если приходилось вытерпеть один или два раза. Но большинству пациентов нужен был перерыв после нескольких минут работы. Этот парень? Даже ни разу не вздрогнул. Так что Т.У. продолжал и продолжал.
Конечно, проколотые соски, туннель в ухе и все эти шрамы явно демонстрировали его близкое знакомство с болью, как по собственному желанию, так и без него.
К сожалению, его татуировки лазеру совершенно не поддавались.
Выругавшись, Т.У. тяжело вздохнул и встряхнул правой рукой – она начала уставать.
– Все хорошо, док, – мягко сказал пациент. – Ты сделал все, что мог.
– Я просто не понимаю. – Он снял защитные очки и посмотрел на машину. На мгновение в его голову даже закралась мысль о том, что оборудование работает неправильно. Но он видел лазерный луч. – Цвет вообще не изменился.
– Док, на самом деле, все о'кей. – Пациент снял свои очки и слегка улыбнулся. – Я очень признателен тебе, что ты воспринял это так серьезно.
– Проклятье.
Т.У. чуть откинулся на табуретке и взглянул на чернила.
Непонятно откуда взявшиеся слова сорвались с его губ. Он ничего не мог поделать, хотя и понимал, что это, вероятно, далеко от профессионализма.
– Вы ведь не добровольно их получили, так ведь?
Жена заерзала на кресле, словно возможный ответ тревожил ее. Но муж просто покачал головой.
– Да, док. Не добровольно.
– Проклятье. – Он скрестил руки на груди и обратился к энциклопедическим знаниям о человеческой коже. – Я просто не понимаю, почему… И пытаюсь обдумать какие-то другие варианты. Не думаю, что химическое удаление даст больше эффекта. В смысле, вы взяли от лазера все по максимуму.
Удивительно изящные пальцы мужа пробежали по запястью.
– А мы можем просто вырезать их?
Жена покачала головой.
– Не думаю, что это удачная мысль.
– Она права, – прошептал Т.У., наклоняясь и прикасаясь к коже. – Ваша кожа обладает отличной эластичностью, но вам ведь еще нет тридцать, так что это вполне объяснимо. Придется вырезать полосками, потом зашивать. Останутся шрамы. А вокруг шеи я бы не рекомендовал это делать. Слишком рискованно из-за артерий.
– Что, если шрамы не проблема?
Он не собирался обсуждать этот вопрос. Учитывая спину этого мужчины, шрамы были очень спорным вопросом.
– Я бы не советовал.
Повисла тишина, в которой он продолжал обдумывать альтернативы, а они молчали, стараясь не мешать ему. Так ничего и не придумав, он просто уставился на них. Роскошная жена сидела рядом со своим устрашающим мужем. Одной ладонью она сжимала его руку, другой поглаживала по изуродованной спине.
Очевидно, шрамы не снижали его ценности в ее глазах. Для нее весь он был прекрасен, несмотря на состояние его кожи.
Т.У. подумал о собственной жене. Она была точно такой же.
– Идеи кончились, док? – спросил муж.
– Мне очень жаль. – Он огляделся вокруг, ненавидя ощущение подобной беспомощности. Как врача его учили делать что-то. Как человеку с сердцем ему было необходимо делать что-то. – Мне очень-очень жаль.
На лице мужа снова появилась эта слабая улыбка.
– Ты лечишь много людей с ожогами, так ведь?
– Это моя специализация. В основном детей. Ну, знаете, из-за…
– Да, понимаю. Спорю, ты хорошо с ними обращаешься.
– Как можно иначе?
Пациент наклонился вперед и положил свою громадную руку на плечо Т.У.
– Мы сейчас уйдем, док. Но моя шеллан оставит оплату там, на столе.
Т.У. бросил взгляд на жену, склонившуюся над чековой книжкой, и покачал головой.
– Почему бы нам не разойтись просто так. Я ничем вам не помог.
– Не, мы потратили твое время. Мы заплатим.
Т.У. пару раз тихо выругался. А потом просто выпалил:
