А до тех пор, пока все получится, можно пожить, как тану высокого дома — не считаясь с чужими прихотями и не давая себе воли.
* * *
После третьего совместного дня пути, Дайхатт не выдержал и, когда все устроились на ночлег, ввалился в шатер танши до того, как она пошла пускать стрелы. Пора закончить смехотворный разговор.
Он размашисто шагнул к пологу, оттолкнув выставленных на стражу Ниима и Маджруха. Бансабира, сообразив, в чем причина возни снаружи, велела охране оставить тана в покое и отойти от шатра на сто шагов.
— Тан, — начала Бану, едва он вошел, — если снова пришли спрашивать, чем можете отблагодарить…
— Хватит, Бану, — жестко оборвал Дайхатт, стремительно приближаясь к столу, за которым танша сидела, даже не пытаясь делать вид, будто чем-то занята.
Такого выпада она не ждала.
— Тан Дайх…
— Прекрати, — прошипел мужчина. — Той ночью…
— Какой ночью? — ледяным тоном осведомилась Бансабира, приняв самый высокомерный вид.
— Бану!
— Наймите триста бардов, заставьте их спеть по всему Ясу, что должны мне одну жизнь, и, когда я услышу эти пения в тавернах родного танаара, я рассмотрю ваше предложение, Аймар.
— Пока эти остолопы доберутся до севера…
— Я не буду торопиться с выбором, — пообещала Бану.
— Вы и так не слишком спешите! — наорал Дайхатт, и с последним шагом встал к Бану вплотную. Схватил за плечо, потянул вверх, заставляя встать. Навис над женщиной и зашипел:
— Подумайте уже, наконец, головой, — призвал он. — Наши две армии составляют треть сборного воинства всей страны. Мы могли бы установить гегемонию нашего общего дома над всем Ясом, имея такой надежный оплот на севере, и не менее надежный на юге. К тому же, на вашей стороне Иден Ниитас и Каамал…
— Каамал… — попыталась влезть Бану.
— Не волнуйтесь, — еще жарче зашептал мужчина, — я помогу вашему сыну стать единственным претендентом на кресло тана Серебряного дома, — твердо и скоро пообещал Аймар, обжигая дыханием край уха Бансабиры. Та содрогнулась всем телом: что б его! Как только пронюхал?! Она одернулась от мужчины, непроизвольно зажав ему рот свободной ладонью. Аймар скосил глаза вниз, на женские пальцы, запутался: то ли она намекает на что-то, то ли смеет затыкать.
— Не говорите таких вещей вслух, — прошипела в ответ Бансабира, приподняв голову, чтобы смотреть Аймару прямо в глаза.
Тот, усмехаясь, выдохнул, пощекотав при этом Бансабире ладонь — дыханием и неприбранной щетиной. Осторожно отвел женскую руку от губ, не забывая при этом другой удерживать второе плечо Бансабиры.
— Выдайте одну из кузин за Раггара, — зашептал совсем заговорщески, — чтобы обезопасить границы своего и Сиреневого дома. Я женю младшего брата на одной из оставшихся водных девчонок Ранди Шаута, чтобы её правящий брат сидел смирно. И тогда никто, никто, Бану, — он был уже более, чем убедителен, — во всем Ясе не устоит против нас и не помешает нашему счастью.
— И вы всерьез считаете, — с чувством запротестовала Бану, — будто военно-политическое господство сделает меня счастливой? — спросила танша, просто чтобы хоть что-то противопоставить в споре.
Ведь, как ни посмотри, Дайхатт во всем прав.
— Я правильно вас понял? Вы хотите сказать, что ничего, кроме этого господства, нам не светит? Что сейчас, как и тогда, в ночь, за которую извиняться стоило не мне, а вам, у вас не сводит огнем внутренности?
— Какое это имеет значение? — Бансабира попыталась вырваться.
Аймар вообще не потрудился отвечать: притягивая женщину, сделал шаг навстречу, обхватил могучими руками, выбивая из легких воздух, немедля, прошелся языком по губам и скользнул внутрь.
И тут же получил толчок ладонями в грудь.
— В моей жизни уже был человек, который добивался от меня, чего хотел, подобным способом, — поведала Бансабира, отступая. — И сейчас мы страшные враги. Если вы пришли за этим, уходите.
— Тану…
— Я не могу запретить вам сопровождать меня, но выгнать из своего шатра вполне в состоянии, — пригвоздила Бану.
Вот оно что… Дайхатт по привычке прошелся языком по зубам, не размыкая губ, будто счищая остатки вкусной еды. Отступил от женщины на полшага, ощупал взором с головы до пят.
— А вы та еще дрянь.
— Стараюсь.
Повисло напряженное молчание.
— Если надумаете подтвердить свое предложение, пришлите гонцов, когда закончите с бардами, — решила, наконец, Бансабира.
Перспектива, видимо, показалась Аймару настолько мрачной, что он достал из-за пояса, со стороны спины, кинжал. Бану рефлекторно сделала шаг назад, молниеносно обнажив из-за рукава узкий клинок ласбарнской работы. Но, как выяснилось, Дайхатт вытащил оружие невысвобожденным и протягивал сейчас рукоятью вперед.
— Я пришел, чтобы сказать, что еще до рассвета отправлюсь в свои земли. Поэтому, прощаясь, попрошу подумать в последний раз. Не дать мне ответ, а подумать, — тут же уточнил тан. Потянулся к Бансабире, сокращая расстояние меж ними, взял за руку и вложил в ладонь кинжал в ножнах.
— Кинжал сделан из особого вида черной стали, которым дом Дайхатт славен на всю страну и даже соседние континенты. Вероятно, вы знаете, как тщательно мы оберегаем секрет изготовления нашего оружия, перенятый из старинных техник Мирассийской империи, и знаете, как высоко оно ценится. Этот я хочу отдать вам, — он оголил клинок почти на два дюйма. Сталь блеснула темным, почти до синевы черным огнем в отблеске одинокой лампады на столе, и тут же померкла, снова укрытая в ножнах.
— Как вы там говорили на острове? — продолжил мужчина, не сводя с Бану напряженного взгляда. — Да направит ваши руки и ум Великая Мать Сумерек.
Не давая женщине ответить, Дайхатт повернулся спиной, с достоинством расправив плечи, будто нарочно подставляясь под удар. Вздернул голову — одернул полог и исчез в темноте ночи. Бансабира запоздало выглянула на улицу, но часть лагеря, которую составляли поданные Черного дома, уже собралась и ждала команды выдвигаться. Дайхатт накинул поданный Атти плащ, оперся на луку и взлетел в седло. Атти перевел глаза на таншу и вежливо кивнул с полными намека глазами.
Когда раздался топот, Бансабира склонила голову и едва слышно, в полголоса, выдохнула:
— Пусть.
* * *
Расставшись с Дайхаттом, Бансабира на следующем выходе с бивака сделала движение головой, призывая Гистаспа занять место во главе колонны. Тот к вопиющему изумлению танши заявил, что и в арьергарде ему хорошо живется. Бансабира посмотрела так строго, что тот прижух, явно уловив во взгляде интонацию: «Что за бред?!».
* * *
За ужином четверного дня Бансабира сидела у костра среди своих, болтая на разные темы, которые подавали ребята. Было прохладно. Они проходили вплотную к границам Идена Ниитаса, поднимаясь вдоль рубежей на север. С местных речек вечер напролет дул неутомимый ветер, заставлявший Гистаспа плотно-плотно кутаться в плащ.
Бану соскучилась по ним — потешным охранникам, любимому генералу, славному оруженосцу.
Белобрысый Ниим совсем оброс в ожидании госпожи и теперь напоминал одуванчик. Выходец из многодетной семьи, Ниим никогда не был баловнем, умел делать любое дело быстро и в самый короткий срок, но до наступления этого срока предпочитал, чтобы его не трогали ни по каким вопросам. Науку кулачных боев Ниим постиг с детства: то отбиваясь от старших братьев и сестер, то защищая младших. Пару раз Бану даже шутила, что в свое время воин сбежал в академию Бирхана потому, что дома его все достали. Ниим отшучивался. Он не то, чтобы сбежал, но в академию и впрямь притопал своими ногами и несколько дней простоял под воротами, требуя, чтобы его приняли учиться «драться как настоящие мужчины на коне». Семья у него была, в общем, дружная, но бедная, и единственная измочаленная судьбиной кобылка никак не могла стать боевым товарищем.
Взвесив за и против, мальчонку за ухо втащили в стены академии. В тот же день он впервые самостоятельно влез на лошадь, и был при этом до того полон энтузиазма, что вскоре достиг выдающихся успехов. Стремясь стать мастером конного боя, Ниим многое упускал в овладении луком и копьем и, когда подошел срок, ему отказали во вступлении в гвардию «меднотелых». Видеть наперед никогда не было его сильной стороной, признал тогда Ниим, пожав плечами, зато, наконец, добился, о чем мечтал с детства — попал в кавалерию дома Яввуз. В годы Бойни блондин достаточно поднаторел, компенсировав все воинские недостатки. Когда война закончилась, и, вернувшись, все они ненадолго разъехались повидаться с семьями (у кого были), Ниим узнал, что братьев и сестер у него заметно убыло. Не стало от тягот военного положения и матери. Отец, как мог, вел хозяйство, несколько еще не пристроенных в брак детей помогали. Ниим попытался поучаствовать тоже, но танша совсем не отпускала его от себя. Поэтому он навещал семью теперь только раз в месяц, и, привычному к военному искусству Нииму, так нравилось больше.
