Сейчас это круглая ширма, стоящая на безопасном расстоянии от манежа. Читаю заклинание. Ап! И я уже там. Гульнаро продолжает красоваться, зрители гомонят. Выглядываю, отодвигая пёструю ткань, киваю директору — он лично следит за безопасностью номера. Тучный, мучившийся одышкой и потливостью Беккет машет платком, давая знак оркестрантам. Бьют литавры. Шум толпы стихает. Люди заворожено следят за тем, как десять мечей пронзают мой гроб. Спрятаться между лезвиями невозможно. Не удивлюсь, если кто-то напряженно рассматривает манеж: не окрасились ли опилки моей кровью.
Раньше в ящике был безопасный уголок, где, неестественно сгруппировавшись, пряталась гуттаперчевая Лоратта. Я слишком высокая и недостаточно тонкая, чтобы прятаться в ящике, но мои способности Привратника решили всё дело. Гульнаро же не преминул добавить в номер пару лишних мечей.
Жду, вслушиваясь в тревожную барабанную дробь. Истошно кричит женщина — на каждом представлении находится истеричка. Минуты тянутся, словно их привязали к началу номера упругими верёвками. Барабан замолкает. В полной тишине слышен шорох и позвякивание: Гульнаро вытягивает мечи из ящика, поочерёдно бросая на металлический лист. Бьют литавры. Пора! Снова шепчу заклинание, на сей раз перескакивая обратно в ящик. Сквозь щель слышу шёпот:
— Ты здесь? — Гульнаро не рискует распахивать дверь, не убедившись, что я успела.
Тихонько стучу костяшками пальцев по дереву. Меня слепит яркий свет, и оглушают овации. Опираюсь на руку Гульнаро — теперь он представляет себя галантным кавалером, проводя ассистентку по кругу и провожая с манежа. Сам возвращается в центр на поклон.
Не люблю делать комплимент, но иногда приходится: в тех случаях, когда публика долго не отпускает главного исполнителя. Именно в минуты радости купивших билеты людей, в которой чувствовалась нотка разочарования — их всё-таки обманули — я подумывала о том, чтобы однажды не вернуться в ящик.
Так, наверное, и сделаю, если доведётся выступать в столице.
Глава 14
Желание провалить номер возникло у меня не без причины. Гульнаро вёл себя развязано, а я ничего не могла противопоставить этому. Самоуверенный мужчина не сомневался в собственной неотразимости, мои попытки отстраниться воспринимал как страх перед местью Лоратты.
— Мы ей не скажем, — горячо шептал он, поймав меня где-нибудь в укромном уголке.
Ни уговоры, ни мягкое сопротивление не помогали, я старалась нигде не появляться одна. Обычно кампанию мне составляли Дирли или Тирли, порой сама Лоратта соглашалась прогуляться вдвоём. Дошло до того, что великий иллюзионист озвучивал свои желания, прежде чем выпустить меня из ящика. Он искренне полагал, что девочка согласна разделить с ним ложе, но бдительные лилипуты, да ещё его собственная супруга, блюдут мою нравственность. Однажды он так обнаглел, что минуты три не открывал дверцу, притворяясь, что щеколду заело. Он демонстративно возился с замком, перекрикивая шум беснующейся публики:
— Сегодня, огонёк мой желанный… сегодня на арене после финального выхода. Обещаешь?
Я с трудом подавила желание тут же перенестись обратно за кулисы. Нужно продержаться ещё немного, только бы добраться до столицы, а там я выскажу этому озабоченному павлину всё, что накипело!
— Обещаю, — вынужденно ответила я, не собираясь выполнять его просьбу.
Дверь, наконец, открылась, я спрыгнула на манеж и, улыбаясь, пошла вдоль бортика. Гульнаро ухитрился перехватить мою руку и, с победным видом осматривая ряды аплодирующих зрителей, поглаживал большим пальцем мою кисть. Я попыталась выдернуть её, но не смогла, так и шла мучимая смесью чувств: неприязни, брезгливости, злости.
После представления Гульнаро потребовал вынести на арену реквизит, сказав, что нам нужно репетировать. Рабочие исполнили его приказ, не смея противоречить. Лоратту отвлекли, как я поняла, по просьбе её мужа. Остальные артисты разошлись по гримёркам. Мне Гульнаро уйти не дал. Ничуть не опасаясь того, что нас могут случайно увидеть, полез обниматься. О! Меня законный супруг так беззастенчиво не тискал! Я закусила губу и отворачивалась от полураскрытого рта мужчины. Упиралась всеми силами в его грудь, пытаясь отстраниться. Разумеется, мои силы были слишком слабы, а желание насильника слишком велико:
— Нельзя, — в отчаянье шептала я, — мне нет восемнадцати!
Это было провальной попыткой. Во-первых, до совершеннолетия мне оставалось всего шесть месяцев, во-вторых, мой рост и формы кричали о зрелости.
— Огонёчек, — словно в бреду шептал Гульнаро, — как же ты меня распаляешь!
Он всё-таки умудрился впиться в мои губы, языком раздвинул их и проник мне в рот. Полагаю, я должна была растаять, разомлеть, расплавиться… Вместо этого всё моё существо сжалось в пружину. Я укусила этот бесцеремонный язык. Не знаю, как это произошло. Действовала спонтанно. Гульнаро не ожидал такой реакции, ослабил хватку, но не выпустил меня из кольца рук:
— Свихнулась от счастья? — нахмурился он.
Я же закричала прямо в это ненавистное лицо с ужасными, словно приклеенными, усами:
— Я замужем, идиот! Мой муж — барон! Знаешь, что он сделает с тобой, если узнает…
Зря я это сказала. Гульнаро не испугался. Лицо его исказила гримаса гнева:
— Мужа вспомнила, шлюшка! Ишь! Из дома бегать хватает смелости, задницей вертеть — совершеннолетняя!
Руки его потянулись к моей шее, на секунду выпустив талию. Я воспользовалась коротким мигом свободы и увернулась от готовых придушить меня пальцев. Отскочила в сторону, оказалась у стойки с реквизитом. Вытянула ближайший меч и, развернувшись, наставила его на мужчину.
На мгновение Гульнаро удивился. Стоял, смотрел с интересом. Я пятилась, не опуская оружие. Он пошёл на меня, я отступала. Не колоть же человека в грудь?
Гульнаро, дойдя до стойки, тоже взялся за меч. Он играючи держал оружие одной рукой. Мне пришлось ухватиться за рукоятку двумя.
Выпад. Лезвие блеснуло над моей головой, рискуя опуститься на плечо. Я отскочила и отвела его меч своим. Новый выпад — мне снова удалось отразить удар. Гульнаро действовал хладнокровно, я со страху. Остановил наш поединок громогласный голос директора:
— Что тут творится?
Мой противник отшвырнул меч привычным движением, как делал это каждый раз, вытаскивая их ящика. И как ни в чём не бывало повернулся к Беккету:
— Романта попросила дать ей урок.
Я, продолжая держать оружие наизготовку, обернулась. Из-за широкой спины директора выглядывала изумлённая Лоратта.
— Иди, Гульнаро, жена заждалась, — усмехнулся Беккет и двинулся ко мне. — Я позанимаюсь вместо тебя.
Так начались мои уроки. Я не рискнула признаться, что Гульнаро соврал, и, помня слова Тирли о том, что никакое умение не оказывается лишним, решила освоить технику боя на мечах.
***
Ром Беккет в юности выступал с показательными боями на мечах, шпагах и даже кулаках. По рассказам Тирли я знала, что бои эти пользовались огромным успехом у публики. Цирком в то время руководил отец Рома, а сам юноша был стройным и вёртким. Бывший директор трагически погиб на пожаре, его молодому преемнику, продолжая выступления, было сложно нести бремя ответственности за труппу, номер пришлось убрать из программы.
Растолстевший, страдающий одышкой Беккет не мог двигаться так же свободно и стремительно, как в юности, но навыки сохранил, и мне было непросто противостоять ему. Ласково называя меня тёзкой, новый учитель показывал доступные для моих возможностей приёмы, хвалил за старательность и мгновенную реакцию — застать врасплох неумелую девчонку ему не удавалось.
От длинных мечей мы сразу же отказались, Беккет вытащил из заветного сундука те, с которыми выступал много лет назад. Они были легче и не так остро заточены.
После конфликта, закончившегося размахиванием мечами, Гульнаро оставил меня в покое. Ни намёков, ни высказанных прямо предложений тесного общения он себе не позволял. Да и я, овладев пусть и самыми примитивными способами самозащиты, почувствовала себя уверенней. Дни стали похожи один на другой. Утром завтрак, короткая тренировка с Беккетом, прогулка с Тирли или с Лораттой, потом обед, следом два представления с коротким перерывом, ужин и сон в кибитке. Выступления стали будничным занятием. Теперь, когда Гульнаро не хватал меня за руки, позволяя свободно делать комплимент и плавно идти вдоль бортика с улыбкой и красивыми жестами приветствия, я стала замечать лица зрителей. Мужчины и юноши глазели на меня с восхищением, женщины с завистью. Я и сама видела, как хорошо смотрюсь в открытом блестящем цирковом наряде. Иногда, глядя на себя в зеркало, я с ужасом представляла, во что превратилось бы это стройное гибкое тело, не увернись я от камнепада в Узком ущелье или останься во время пожара в кабинете. Пожалуй, это всё что я вспоминала о жизни в Кофрском замке. О супруге старалась не думать. Любую мысль о Циантине гнала при первых признаках её появления. Похоронил трёх жен, и ничего! «Похоронит» и четвёртую, ему не привыкать.
