Он улыбнулся. — Не важно. Никто не ненавидит меня. Ты знаешь, что это значит?
— Мое заклинание не сработало? — сказала она и улыбнулась, давая ему понять, что она шутит.
Дракон засмеялся. — Ты знаешь, наше заклинание отлично сработало. Это значит, что я не так уж плох.
— Я никогда такого не говорила.
— Нет, ты сказала, что я надменный выскочка.
— Я не думаю, что выскочка подходящее слово, — сказала она.
— Я так решил, — сказал он. — У меня неплохо получается управлять словами.
Она закатила глаза и пробурчала. — Хвастаешься. Снова.
Он снова засмеялся. — Ты посмотрела мои достижения, не так ли?
— Возможно.
— Ты сделала это. И ты узнала, что я почти такой же способный в учебе, как и в фехтовании.
— Надменный… — Она глубоко вздохнула и отвернулась от него, что бы он не смог увидеть ее улыбки.
— Как правда может быть надменной?
— Надменность — это когда ты хвастаешься о том, правда это или нет, — сказала она.
— Иногда вампиру приходится хвастаться, чтобы жрица заметила его, — сказал он.
Все еще смотря на него, Анастасия фыркнула. — Ты не вампир.
— Нет, еще нет.
— И существует много девушек, которые замечают тебя.
— Я не хочу много девушек, — сказал он, все озорство исчезло из его голоса. — Я хочу тебя.
И тогда она посмотрела на него. Его коричневые глаза были честными и непоколебимыми. Этой ночью его волосы не были собраны сзади, они обрамляли его лицо, подчеркивая его мужественный подбородок. Он был одет в простую черную рубашку и брюки. Она знала, что предполагалось, что этот цвет будет сливаться с темнотой вокруг них, но для нее все это делало его старше, сильнее и таким же таинственным, как бескрайняя ночь.
— Хотел бы я, чтобы ты сказала что-нибудь, — сказал он.
Ее взор переместился с его широкой груди на его лицо.
— Я— я не уверена в том, что должна сказать.
— Ты могла бы сказать мне, что у меня есть шанс.
— Я всего лишь трофей? Что-то, что ты можешь завоевать, как титул Мастера Меча?
Он резко остановил жеребца и повернулся лицом к Анастасии. — Что за чушь! Почему ты так говоришь?
— Ты любишь соревноваться, — ответила она. — У тебя хватка хищника. Ты преследуешь. Ты ловишь. Ты завоевываешь. Возможно, я единственная женщина за долгое время, которая не пала к твоим ногам и не стала поклоняться тебе. Итак, ты хочешь меня, потому что я недоступна.
— Я хочу тебя, потому что ты красивая и умная, и красивая и талантливая, и красивая и добросердечная. Или, по крайней мере, я думал, что ты добросердечная. — Он выдохнул. — Анастасия, заклинание, которое мы сотворили, должно было открыть правду обо мне. Поэтому я признаю, что я надменный. — Он пожал плечами. — Мне кажется, немного надменности необходимо для моих умений. Но я хочу, что ты поняла, что мое желание к тебе не имеет ничего общего с завоеваниями или инстинктами хищника.
Его коричневые глаза посмотрели в ее, и она увидела обиду, а не гнев, в глубине его глаз. Медленно она потянулась к нему и коснулась его руки. — Ты прав. Ты не заслуживаешь такого от меня. Мне жаль, Брайан. — Он вздохнула и покачала головой, поправляя себя, — То есть Дракон. Я не могу понять, что я чувствую к тебе.
Он накрыл ее ладонь своей. — Ты можешь называть меня Брайаном. Мне нравится, когда ты говоришь мое имя.
— Брайан, — сказала она нежно, и почувствовала, как он дрожит. — Я не ожидала, что кто-то похожий на тебя войдет в мою жизнь.
— Это потому что я Мастер Меча и стану Воином, не так ли?
Она молча кивнула.
— Почему тебя беспокоит это?
— Ты подумаешь, что это глупости, — сказала она.
Он взял ее руку и скрестил свои пальцы с ее. — Нет. Я обещаю тебе. Расскажи мне.
— Меня вырастили Квакеры. Ты знаешь, что это означает?
— Не совсем. Я слышал о них. Разве они не религиозные фанатики?
— Некоторые да. Моя семья не такая плохая, как остальные члены сообщества. Они — они любили меня, — сказала она, вспоминая. — Даже не смотря на то, что они заставили их отказаться от меня, после того, как я получила метку, а затем и превратилась. Но я все еще получаю письма от моей мамы. Она отправляет их в тайне. Она все еще любит меня. Я знаю, я всегда буду любить ее.
— Мне не кажется это глупым. Это кажется преданным и верным и добрым, — сказал он.
Она улыбнулась. — Это не самая глупая часть. Глупо то, что во еще есть что-то от Квакера. Я не думаю, что это когда-нибудь изменится.
— Ты имеешь в виду, ты не поклоняешься Никс?
— Нет, Никс — моя Богиня. Насколько я себя помню, я всегда чувствовала особую связь с землей, отличную от моей семьи. Я думаю, именно так я нашла дорогу к Богини, через мою любовь к земле. — Анастасия убрала волосы с лица и продолжила. — Я хочу сказать, что когда я была человеком, я была пацифистом. Я все еще пацифист. Думаю, я всегда им буду.
Она видела, как он моргнул от удивления, но не выпустил ее руки. — Я не могу изменить то, что я Мастер Меча. И я бы не стал, даже если и мог.
— Я знаю! Я не имела в виду …
— Подожди, я хочу закончить. Я не думаю, что то, что я Мастер Меча, а ты пацифист это плохо.
— Даже когда, я говорю тебе, что милосердие сильнее твоего меча?
— А так же любовь. И ненависть. Многие вещи сильнее моего меча.
— Мне не нравится жестокость, Брайан.
— Ты думаешь, мне нравится? — Он покачал головой и сам ответил на свой вопрос. — Нет! Основной причиной, почему я взял меч в руки, было то, что я ненавидел жестокость.
Он понурил плечи и продолжил с такой искренностью, что его слова ранили слух.
— Я невысокий. Когда-то я был очень низким. Маленьким, на самом деле. Таким маленьким, что меня все подкалывали. Я был мишенью для шуток. Я был ‘средним сыном Герцога, который был милым и плаксивым и светлым, как девчонка’— Он тяжело сглотнул. — Мне не нравилось драться. Я не хотел драться. Но это было неважно. Жестокость накатывала на меня, неважно хотел ли я этого или нет. Если бы я сдался, оставил все им — я стал бы разбитым и обиженным и надо мной бы продолжали насмехаться. Знаешь ли, моего отца не все любили, и считалось, что его смый маленький сын — его самое слабое звено. — Он остановился, и Анастасия увидела, насколько тяжело ему было говорить об этой части его прошлого — тяжело для него вернуться назад. — Вместо того, чтобы сломаться, я становился сильнее. Я научился пользоваться мечом, чтобы остановить насилие, совершаемое надо мной. Да, я был хорош в этом. Да, я стал надменным и, возможно, пользовался мечом там, где этого делать не стоило бы, особенно до того, как получил метку. Но правда в том, что я предпочитаю остановить насилие, а не начать его.
