— Покатай меня, мишка.
— А что ты дашь мне взамен?
А что у нее осталось? Она уже отдала ему и ленту из косы, и красные бусы и золотое колечко.
— У меня ничего больше нет.
— Так уж и ничего? Посмотри внимательно, Хильд.
Она смотрела очень, очень внимательно:
— Ничего. Только старый свитер и пижама.
— А что ты прячешь под пижамой, Хильд?
— Ничего. Там только я сама.
— Тебя-то мне и надо.
И становилось так страшно… и любопытно… и сладко.
— Хорошо, мишка. Забери меня. Забери меня себе.
Фрейя из окна своей спальни смотрела, как к старой роще идет большой медведь со спящей девушкой на спине. При жизни отца ее брат был хорошим человеком: умным, верным, надежным и умеющим жить среди людей по людским законам. Смерть отца превратила его в безжалостного воина, могучего берсерка, почти непобедимого в своей боевой форме.
Разве могла она три года назад подумать, что эта девушка пробудит в нем последнюю, высшую сущность: шамана, способного в зверином обличье проникать в сны, узнавать тайные помыслы живых и мертвых.
— Хватит колобродить, — на ее плечи легли большие теплые руки. — Все у них будет хорошо.
Фрейя откинула голову на грудь мужа и закрыла глаза:
— Ты так думаешь?
— Я знаю, — ответил Хокон. — Хильд выспится на медвежьей шкуре, а утром Орвар принесет ее домой. Не беспокойся.
Так оно и повелось после похищения: Хильд во сне бродила по саду, затем Орвар выходил за ней, а утром уже в человеческом облике приносил девушку на руках домой. И только ее покрытые грязью ноги напоминали о событиях прошедшей ночи. А между тем, время шло, и ничего больше не происходило. Это-то и беспокоило Фрейю сильнее всего.
* * *
Орвар смотрел на спящую у него на руках девушку. В своих снах Хильд была такой беззащитной, что сердце щемило. Боялась какого-то дурацкого облака за воротами, а огромного медведя не боялась. Даже называла его мишкой и чесала за ухом. Это было так приятно, что он урчал, как кот… просто не мог удержаться.
Жаль, что проснувшись, она не была такой покладистой. Вбила себе в голову, что он не должен был убивать Анунда. А как еще нужно поступать с предателем, оклеветавшим отца? Око за око, жизнь за жизнь — вот справедливость, понятная каждому эйги.
Поэтому потребность Хильд соблюдать законы и правила, взвешивать все свои поступки на весах добра и зла, казались ему такой наивной… такой человеческой.
В мире эйги не существовало понятия добра и зла. Были только рефлексы и инстинкты — потребность есть, размножаться, доминировать, защищать свою территорию и потомство. И все его инстинкты требовали забрать Хильд и не отпускать ее от себя — ни на минуту, ни на секунду.
Она уже пообещала себя ему, пока только во сне. Ее разум спал, и ничто не помешало ей послушаться требованию души и сердца. Осталось дождаться, когда при свете солнца с открытыми глазами она осознает простую истину — они должны быть вместе, такова их судьба. И точка.
* * *
— Каррр.
Орвар поднял голову и посмотрел вверх. Небо в просветах между ветвями дуба уже не казалось таким бархатным и черным, звезды исчезли, и где-то высоко-высоко кружили две птицы. Человеческое зрение не позволяло их увидеть, но он чувствовал: то были два больших ворона, не имеющие ничего общего с городскими помоечниками.
Возможно, это сами Хугир и Мунин (1), которых Один посылает разузнать, что происходит в мире. Если они разбудят Хильд, поймает и ощиплет как куропаток.
— Каррр, — это твари точно издевались над ним.
Девушка у него на груди пошевелилась и вздохнула. Орвар осторожно подул ей на ресницы:
— Тшшш.
Она лежала, свернувшись клубочком, как котенок, такая маленькая в его большом свитере. Что-то беспокоило ее во сне, раз она каждую ночь выходила босиком в сад. Шла по лунной дорожке до самый ворот и замирала, словно дойдя до края обрыва. Тогда он брал ее на руки и нес на свою лежку. Здесь, на подстилке из мха и еловых веток, она спала мирно, как ребенок. Как же не хотелось выпускать ее из лап… то есть из рук.
— Каррр, — снова донеслось настырное сверху.
Вот же сволочь…
— Не злись на него.
— Я не злюсь.
Нет, надо будет все-таки подстрелить эту тварь летучую.
— Злишься. Я чувствую.
Конечно, она чувствовала. Все. Всегда. Он легко, почти невесомо коснулся губами ее волос:
— Как спалось?
— Хорошо. Спасибо, мишка.
Мишка… Сердце обвалилась куда-то в живот.
— Да, я злюсь, но только на себя. Я вел себя, как кабан… как последняя свинья. Ты отдала мне всю себя и сразу, а я принял это, как должное… как будто я это действительно заслужил.
Пальцы Хильд сжались у него на груди.
— Я говорил себе, что оберегаю тебя от уродливой части моей жизни… — он взял ее кулак и, целуя по очереди ее пальцы, начал разгибать их, — … а потом толкнул в самую грязь. Я думал, что попрошу прощения, что-нибудь подарю, и все будет по-прежнему. Но ты исчезла.
Его глаза в темноте постепенно наполнялись янтарным светом, зрачок расширился до размеров радужки.
— Я видел, что смерть отца сделала с моей матерью. Я боялся попасть в зависимость от тебя, слишком поддаваться своим чувствам. Поэтому я сознательно отделял тебя от своей остальной жизни, держал на расстоянии вытянутой руки. И только когда ты исчезла, я понял, как ошибался. Потому что вместе с тобой исчезла часть меня… лучшая часть меня. Без тебя я превращался в животное. А я не хочу быть животным, Хильд! Я хочу быть мужчиной, которым ты могла бы гордиться. И доверять. И…
Он глубоко вздохнул, пытаясь перевести дыхание.
— Я обещал отпустить тебя, если ты не захочешь остаться. Я так и сделаю. Но я пойду за тобой. Я понимаю, что ты нужна мне больше, чем я тебе, но… Хочешь, мы уедем отсюда?
Она резко дернула его за волосы и поцеловала в губы.
— Ч-ч-то ты делаешь? — Вид у Орвара был ошеломленный, словно он только что получил не поцелуй, а скалкой по лбу.
— Ты правда согласен уехать? Насовсем? Оставить Стаю и жить, как все люди?
С этой улыбкой Орвар выглядел на десять лет моложе. Она хотела поцеловать эту улыбку. Удивительно, как в нем сочетались противоположности: доброта и жестокость, свет и тьма, лед и пламя. Он был способен на крайнюю жестокость и на невыразимую нежность. Он был сложным, противоречивым, но открытым и смелым. И совсем-совсем… полностью ее Орваром.
Поддавшись порыву, она поцеловала его еще раз, уже горячо и страстно.
— Что ты делаешь со мной? — Хрипло повторил он.
— Я тебя люблю.
Он взял ее лицо в ладони. Его глаза продолжали светиться в темноте, как у животного, но губы были мягкими и полными нежности.
— Ты не пожалеешь об этом, — сказал он.
1. Хугин и Мунин — Думающий и Помнящий — имена священных вОронов бога Одина
ГЛАВА 14
Конечно, Хильд не ждала, что решение Орвара обрадует его сестру. Конунг, например, повел себя предсказуемо: нахмурился, но промолчал. Фрейя же не стала скрывать свои чувства, она была откровенно расстроена и взволнована.
— Ты уверена, что это правильное решение?
— Он хочет покончить с криминальным бизнесом, Фрейя. Что в этом неправильного?
Какая-то ее часть еще надеялась увидеть удивление, даже возмущение, но жена конунга была спокойна.
— Орвар обеспечивает безопасность Стаи, на нем слишком много завязано. После его ухода останется большая брешь, закрыть которую будет не так-то просто.
Хильд прикусила губу, борясь с подступающими слезами. А чего она, собственно, ожидала? Ей нравилась Фрейя, о такой подруге можно было только мечтать, но та в первую очередь была женой конунга и давно привыкла взвешивать каждое решение, соотнося его с возможными последствиями для Стаи.
Хильд сделала глубокий вдох и приказала себе успокоиться.
