ладонях пламя, лепили из его языков птиц и ланей. Огненные звери, подчиняясь беззвучным приказам фокусников, облаченных в черно-белые одежды, скакали по улицам города, рассыпаясь на миллион искр со звонким хлопком ладоней своего творца. Их искусство завораживало и наблюдать за сотворением грациозных ланей и изящных птиц было необычайно интересно.
Город гудел в эти дни. И этот гул был блаженным звуком для ушей Цефеи, уставшей от тишины Верхнего города. Флейты, барабаны, лютни и бубны поддерживали марш тысяч ног танцоров, выбивающих ритм по мощенным мостовым Алморры. Хор голосов подпевающих сливался в единую песнь, от которой Цефея ощущала себя опьяневшей счастьем.
В четвертом часу, Цефея, ориентируясь по пожарным каналам вдоль домов, направилась к центральной площади и, как предсказывал ее друг, к пяти часам она была у эртаритовой статуи целительницы Далии. В прозрачных водах фонтана переливалось мозаичное дно фонтана, собранное из множеств полированных камешков. Красные карпы, лениво кружа под поверхностью воды, подплыли к Цефее. Журчание потока, выбивавшегося из-под ног статуи, навевал мечты о диких горных вершинах Хильмарии, изображение которых Цефея подглядела в альбоме Рубина. Белоснежные нимфеи, мерно покачиваясь на дрожащей поверхности фонтана, источали едва уловимый сладковатый аромат.
— С трудом узнал тебя в этом платье. — Признался Рубин. Хранящая, вздрогнув от неожиданности, улыбнулась другу. — Ты прекрасно выглядишь, Цефея.
Благоухание цветов клумб, окружавших Плато Далии, журчание воды фонтана, нежные касание жаркого ветра, ударяли в голову не хуже крепленого вина. Должно быть, летний полуденный сон уставшего странника был так же безмятежен как тот день, еще долго согревающий Хранящих воспоминаниями о прогулках и незатейливых беседах. Рубин протянул руку Цефее и склонил голову, лукаво поглядывая на девушку.
— Не отказывай мне. — Попросил он, едва слышно и Цефея, без колебаний приняла его приглашение, подав ему руку в ответ.
Алморра, наконец, стала свидетелем ее танца. Подобрав полы длинного платья, Цефея, смеясь и радуясь светлому дню, подчинилась ритму, ловко меняя руки и гордо расправляя плечи. Она, подобно большинству влюбленных в жизнь, самозабвенно подчинялась музыке и биению сердца, разгоняющего по жилам горячую, молодую кровь. Что позволило им быть столь храбрыми друг с другом? Было ли в том виновато вино, выпитое перед танцем, или же Цефея, непривычная к свободе, жадно принимала все ее блага?
Аккорды грянули с новой силой и Хранящая, опустив руки на плечи Рубина, заговорщики шепнула «Не останавливайся. Танцуй!». Друг подхватил хрупкое тело девушки на руки и закружил ее по площади. Ему вдруг представилось, как он вновь танцует с избранницей Рагнарека в собственных покоях и только пламя камина свидетель их движений. Зрители восторженно закричали, подбадривая танцоров и Цефея, выскользнув из объятий друга, затерялась в толпе, приняв общество другого партнера. Лишь только кокетливая улыбка и искры аметистовых глаз заискрились перед тем, как незнакомая темноволосая девушка заняла место Цефеи в паре Рубина. Круг, в течение которого музыка становилась лишь громче и быстрее, был нескончаемо долог. Рубин с нетерпением высматривал Хранящую и, наконец, она вновь впорхнула в его объятия. Теперь она снова была в паре с Рубином. Почувствовав холод ее тонких ладоней, он улыбнулся: «Больше не уходи. — Прошептал он, наклоняясь к ее уху» и Цефея изумленно взглянула на Рубина, словно видела его впервые.
Влюбленность, взращенная на глубоком уважении, дружбе, понимании, должна была увлечь обоих, однако, для каждого это чувство оставалось неведомо. Рубин боялся испытать его, называя его причиной слабости Хранящих. Для Цефеи, ведомой эмоциями, которым она не стремилась присваивать имена, влюбленность была неизвестна. Она ощущала жгучее желание быть с этим молодым мужчиной, не задавая себе вопросов в том, как можно назвать это чувство. Но когда-нибудь Судьба заставила бы задуматься Хранящих о том, что они испытывают друг к другу и, так случилось, что в тот день их одновременно посетила одна мысль. Едва осознав ее, оба Хранящих застыли. Рубин, не выпуская ее из объятий, со смятением глядел в ее глаза. Сила и гордость исчезли перед лицом страсти. Сложно сказать, кто первым подался вперед. Спустя мгновение их губы соприкоснулись, тела обоих пронзила дрожь сладостного испуга. Каждая клеточка организма взорвалась, голова закружилась. Это чувство было сродни гибели, но, если бы смерть была столь приятна в исполнении, ее бы так не боялись! Ощутив возрастающую слабость в теле девушки, Рубин прижал ее к себе. Эти мгновения общего единства казались бесконечно долгими, но, увы, не бесконечными. Первым совместным радостям влюбленных, всегда что-то мешает. Погожий день был омрачен вечерним ливнем. Крупные капли сорвались с небес и через мгновение по улицам города текли реки воды. Хранящие, неожиданно проснувшись, отпрянули в стороны.
— Бежим под крышу. — Крикнул Рубин, хватая Цефею за руку и увлекая ее за собой.
Стыдясь собственных слабостей, они прятались от дождя под навесом цветочного магазина, в молчании разглядывая струящуюся меж камнями воду. Эти минуты приобретут ценность много лет спустя. Когда любовь принимаешь как благо, дарованное свыше, страсть — перестает быть причиной жаркого смущения. Это происходит, когда горячие сердца влюбленных, еще недавно воевавшие с желанием владеть объектом своего безумия без остатка, остывают, оставляя за собой уважение и нежность. Тем и хороша молодость: мгновения собственных слабостей кажутся непростительным грехом, но ты готов быть грешником ради общего ощущения беспричинного счастья. Со снисхождением такие грехи вспоминают на склоне лет, улыбаясь безмолвному подчинению собственной страсти. Эти мгновения зовут «воспоминаниями юности». Их бережно хранят в памяти, пересказывая шепотом священному избраннику своего сердца. Имя ему Любовь.
Это чувство могущественно, иначе его не опасались бы Храняще. Это чувство — источник жизни во всех мирах. Его воспевали и будут воспевать поэты, ему посвящали и будут посвящать оды и письма, к нему будут обращены молитвы. Однако, лишь редкий избранник Судьбы может испытать любовь, не искаженную болью и страданиями. Испытавшие любовь бывают несчастны, а те, кому неведомо это чувство — обменивали у Перворожденных половину своей жизни на короткий миг обмана, состоящий из мимолетной влюбленности или страсти.
Любовь так многолика, непредсказуема, игрива и ранима. Быть может, потому так бесценна и желанна.
Началось лето. Размеренный уклад жизни айранцев перетек к сонной дреме неспешного быта. Спокойствие, внезапно окружившее Рубина и Цефею, казалось нерушимым. Друзья посвящали утренние часы прогулкам. Днем, устроившись на газоне под раскидистым вековым дубом, они читали вслух поэму «Дети Тэлира», а когда самый жаркий час дня проходил, Хранящие возвращались на городские улицы и бесцельно бродили по ним, вспоминая о доме лишь к полуночи. На небе загорались последние звезды и небесный механизм,
