Все мои мысли исчезают, и я превращаюсь в надоедливую мошку, которую хватают в ладони и сдавливают изо всех сил. Я слышу хруст, а после — ничего.
Я приезжаю с закатом. Останавливаюсь напротив небольшого, двухэтажного дома и выкатываюсь из машины, захлопнув за собой дверь. Мои руки непроизвольно сплетаются на груди, а легкие огнем вспыхивают, будто я вдохнула горячий пар.
Коттедж старый, но выглядит прилично. Крыша — черная, стены — сероватые, трудно сказать, что это за архитектурный стиль, я в этом плохо разбираюсь, но здесь определенно прожило не одно поколение Монфор-л'Амори. Язык сломаешь, верно? Поэтому фамилию сократили до Монфор. Звучит не так пафосно, но зато никто не ошибается и не думает по десять минут, прежде чем назвать вас по имени.
Меня обдувает теплый ветер. Южное приветствие южного городка Астерии.
Я закрываю глаза и глубоко втягиваю воздух, пытаясь свыкнуться с той мыслью, что жизнь продолжается. Трудно поверить. Жизнь не должна продолжаться. Я не хочу, чтобы она продолжалась. Но водитель фуры не спросил разрешения, когда выехал на встречную полосу, и в больнице не спросили, хочу ли я проходить терапию. Собственно, социальный работник у меня тоже не поинтересовался, намерена ли я переезжать в Астерию к двум сумасшедшим сестрам матери, которые живут за счет неплохого наследства, оставленного прадедушкой. Никто ничего не спросил, и все за меня решили. Мне остается лишь стоять здесь и делать вид, что я дышу. Что мир крутится. Что родители и Лора не умирали.
Достаю с заднего сидения две тяжелые сумки. Закрываю машину, и как на автомате, плетусь к коттеджу. Калитка скрипит, когда я отталкиваю ее бедром. Медленно ступаю по каменной дорожке, оглядываюсь и вижу ворона, притаившегося на растопыренной ветке. Он громко каркает, и его крик прорывается внутрь меня, отдавшись эхом в голове. Жутко, здесь очень — очень жутко. И я скептически хмыкаю, ведь мне казалось, самое страшное, со мной уже успело случиться.
Я бросаю сумки на миниатюрный ковер перед дверью и встряхиваю головой. Потом прохожусь ладонями по вспотевшему лицу и порывисто опускаю руки вниз. Просто плыть по течению — думаю я. Это все, что мне нужно. Доктор сказал: однажды, я найду смысл в жизни. Он пообещал мне. Ну, на это я ответила, что он ублюдок, и все его слова — полная чушь, и что если он еще раз скажет подобную несуразицу, я сорвусь с кресла и выбью все его идеальные зубы. Вот так вот, мы обменялись обещаниями, и он больше ни разу мне не втюхивал этот бред про светлое будущее и мир во всем мире.
В очередной раз набираю в легкие воздух, приподнимаю руку, собираюсь постучать, но неожиданно дверь сама резко распахивается, и я проваливаюсь в пустоту, едва не задев лицо маминой младшей сестры — Мэри-Линетт.
— Ариадна, — говорит она и улыбается. Глаза у тети Мэри светло-изумрудные. Таких я ни у кого прежде не встречала. — Наконец, ты приехала.
— Да. — Я киваю. — Приехала.
Мэри-Линетт назвали в честь актрис, прославившихся и потухнувших еще в далеких 50-х годах. Родители долго не могли определиться, какое имя больше подходит, и в итоге решили не заморачиваться.
Мама часто рассказывала мне эту историю. Все время смеялась. Мама.
Я отворачиваюсь и крепко стискиваю в кулаки пальцы. Каждое воспоминание о ней делает мне больно. Очень больно. Я чувствую, как вспыхивает лицо, щеки, лоб. Как тело в мгновение превращается в факел, и я ничего не могу с этим поделать. Просто горю.
— Ариадна, — шепчет тетя Мэри, кладет ладонь на мое плечо, и пожар, пылающий во мне, неожиданно утихает. Я растерянно застываю. — Когда-нибудь тебе станет легче.
— Что?
— Проходи в дом. Норин чувствовала, что ты подъезжаешь. Сделала чай и разогрела еду. Ты ведь проголодалась, верно? — Она смотрит на меня огромными глазами, а я просто молчу. Давно мне не было так спокойно… Однако едва тетя отнимает руку от моего плеча, как тут же тревога вонзается острым клинком в живот, и я горблю спину. Что за черт?
— Мне нужно…
— Не стой на пороге. Я занесу вещи. Давай же, проходи, Ари. Проходи.
Мэри-Линетт затаскивает меня в коттедж, а сама энергично подхватывает с крыльца сумки. Откуда у нее столько сил? На самом деле, Мэри старше меня лет на десять. Она не похожа на типичных представителей молодежи, но в ее глазах горит огонек свойственный малолетним авантюристам, которые еще не представляют, в какое дерьмо они ввязались. Жизнь ведь дерьмо. Я смогла бы написать об этом книгу.
Мэри захлопывает за нами дверь и кивает мне, зазывая вглубь дома. Здесь темновато и пахнет какими-то травами. На стенах приуныли потертые зеркала разной формы, черно-белые фотографии. Под подошвой кроссовок скрипят половицы. Слышу, как тикают часы, и приподнимаю подбородок, пытаясь их найти.
— Ты хорошо выглядишь, — улыбается тетя Мэри и вскидывает острый подбородок, — ты красавица. Сколько сердец уже разбила, признавайся?
— Ничего я не разбивала. — Безучастно отворачиваюсь. Глупый разговор. Не хочу вид делать, будто бы все в порядке, и обсуждать парней — нормально. Ненормально. Я здесь не потому, что соскучилась по Мэри или Норин, а потому что умерли мои родители, и было бы странно выбросить этот факт из головы. — И выгляжу я обычно.
— Может быть, прогуляемся? Я покажу тебе Астерию.
— Может быть.
— Было бы неплохо выбраться на воздух вместе, Ари.
— Было бы неплохо свыкнуться с мыслью, что я здесь. А не дома. — Перевожу взгляд на младшую сестру матери и неуверенно киваю. — Сейчас мне хочется только этого. И все.
Мэри-Линетт протяжно выдыхает, но улыбаться не перестает. Не понимаю, как она в себе силы находит. Почему способна разговаривать? Почему ходит с таким лицом, будто ничего не случилось? Может, она так долго не видела маму, что успела забыть ее?
Задумчиво свожу брови. Иду за Мэри-Линетт, и через несколько секунд оказываюсь на уютной кухне, где возле плиты стоит средняя сестра моей матери — Норин. Это высокая и худая женщина с темными, иссиня-черными волосами цвета вороного крыла. Ее тонкие, длинные пальцы рвут листья салата и складывают их в прозрачную миску. Спина у нее до безобразия прямая, а на ногах широконосые туфли. Наверняка, жутко неудобные.
Мэри с глухим стуком бросает сумки. Они плюхаются на пол, разносится эхо, и тетя Норин растерянно оборачивается, сощурив серо-голубые глаза. Они у нее такого же цвета, как пятнистые озера в Британской Колумбии.
— Ариадна? — Тихим голосом спрашивает она и вытирает ладони о фартук. Ох, как же нелепо он на ней смотрится. Серьезная и холодная, как метель в Миннесоте, она достойна жизни в девятнадцатом веке, а не коттеджа в веке информационных технологий. — Ари.
