— Знаешь, все будет хорошо, — обещаю я ему.
Он чуть сжимает мою руку.
Январский ветер ярится, вздымая песок и путаясь в моих намокших волосах. Улицы завалены мусором, в кучах слышится шуршание. Зажегся один-единственный фонарь. Габриель обнимает меня за плечи. Не знаю, кого этот жест должен успокоить, но меня начинает подташнивать от накатившего страха.
А что, если на эту темную улицу выкатится серый фургон?
Домов поблизости нет — только кирпичное строение, которое полвека назад, кажется, было пожарной станцией. Окна разбиты и заколочены досками. Стоят еще какие-то развалюхи, в темноте мне не удается их разглядеть. Готова поклясться, что в переулках кто-то есть.
— Тут все такое заброшенное, — произносит Габриель.
— Странно, правда? — откликаюсь я. — Ученые были так уверены, что делают нас идеальными, а когда мы начали умирать, они бросили нас гнить… и весь мир вокруг заодно.
Габриель корчит гримасу, которую можно истолковать как презрение или как жалость. Он почти всю жизнь провел в особняке, пусть всего лишь в качестве слуги, но там было спокойно, чисто и относительно безопасно. Конечно, если не попадать в подвал. Этот обшарпанный мир должен стать для Габриеля шоком.
В кольце огней звучит странная музыка — звонкая и зловещая, только прикидывающаяся веселой.
— Может, нам лучше вернуться? — предлагает Габриель, когда мы подходим к площадке, обнесенной металлической проволокой.
За оградой я вижу палатки и горящие в них свечи.
— Вернуться… куда? — спрашиваю я.
Меня так трясет, что я едва выталкиваю из себя эту фразу.
Габриель открывает рот, чтобы ответить, но его слова заглушаются моим воплем. Кто-то хватает меня за руку и тянет к дыре в ограде.
В голове крутится лишь одно: «Только не снова, только не так!» А потом у меня опять начинает течь кровь, и болит кулак — я кого-то ударила. Я продолжаю отбиваться, а Габриель оттаскивает меня. Мы пытаемся убежать, но нас ловят. Люди выскакивают из палаток и хватают нас за руки и за ноги. Меня даже — за горло. Я чувствую, как мои ногти рвут чью-то кожу. Голова кого-то из нападающих ударяется о мою, и перед глазами все плывет. Но некая потусторонняя сила заставляет меня яростно защищаться. Габриель выкрикивает мое имя, просит не сдаваться, но все бесполезно. Нас тащат к вращающемуся кругу света, где хохочет старуха и не смолкает музыка.
Тошнотворный звук удара кулака о подбородок. Габриель проводит безупречный апперкот, опрокидывает одного из мужчин прямо в грязь, но тут же подбегают другие. Габриеля хватают за руки, пинают со всех сторон.
— На кого вы работаете? — Голос старухи звучит спокойно. Дым вырывается у нее изо рта и из палочки, которую она зажала в пальцах. — Кто вас послал за мной шпионить?
Она из первого поколения, низенькая и коренастая. Ее седые волосы собраны в пучок, усыпанный аляповатыми стеклянными «рубинами» и «изумрудами». Роуз, которую наш муж Линден годами осыпал безделушками и драгоценностями, рассмешили бы эти дешевые украшения: громадные «жемчужины», висящие на морщинистой шее, ржавые и облупившиеся «серебряные» браслеты, охватывающие руку до локтя, кольцо с «рубином» размером с яйцо.
Мужчины держат Габриеля, он пытается устоять на ногах, но один из них бьет его. Это совсем подросток, не старше Сесилии.
— Никто нас не посылал, — говорит Габриель.
По глазам я вижу, что сейчас он не совсем здесь. При нападении ему досталось сильнее — я опасаюсь, что у него сотрясение мозга. Габриель получает новый удар, на этот раз по ребрам, и валится на колени. Меня чуть не выворачивает.
Один мужчина держит меня за шею, еще двое — за руки, и все они ниже меня. Очень трудно воспринимать их как подростков, хотя это действительно мальчишки.
Глаза у Габриеля то закрываются, то резко распахиваются, он дышит прерывистыми всхлипами. У меня в ушах гулко стучит кровь. Хочется быть рядом с ним, но единственное, что получается, — бессильный стон. Это все я виновата! Мне надо было его защитить, это ведь мой мир. У меня должен был быть план. Я негодующе огрызаюсь:
— Он не врет. Мы не шпионы!
Кому надо шпионить в подобном месте?
Из ближайшей палатки выглядывают замурзанные девицы, лупающие глазами, словно жуки. И я моментально понимаю, что это — веселый район, бордель с никому не нужными девушками, которых Сборщики не смогли продать Комендантам или которым просто некуда податься.
— Заткнись! — рычит мне в ухо мужчина… подросток.
Старуха бренчит фальшивыми драгоценностями, усеивающими ее запястья, словно большие стеклянные насекомые.
— Выведите ее на свет, — приказывает она.
Меня втаскивают в радужно-полосатый шатер, где потолок увешан раскачивающимися фонарями. Девицы-жуки разбегаются. Чтобы лучше рассмотреть, старуха хватает меня за подбородок и заставляет запрокинуть голову. Потом плюет мне на щеку и размазывает слюни, стирая кровь и песок. Ее ужасные черные глаза загораются от радости, она объявляет:
— Златовласка. Да, именно так я тебя назову.
От дыма у меня начинают слезиться глаза. Хочется плюнуть ей в лицо в ответ. Девушки в шатре протестующе стонут, а одна из них поднимает голову.
— Мадам, — произносит она. Глаза у нее апатичные и мутные. — Солнце уже зашло. Пора.
Старуха отвешивает ей оплеуху и все тем же спокойным тоном говорит, рассматривая свои унизанные кольцами пальцы:
— Ты мне распоряжений не отдаешь. Это я тобой распоряжаюсь.
Девушка отступает к остальным.
Габриель выплевывает кровь. Охранники ставят его на ноги.
— Отведите ее в красную палатку, — приказывает старуха.
Я обвисаю и упрямо отказываюсь двигать ногами, но это ничего не дает: двоим парнишкам без труда удается меня уволочь.
«Вот и все, — думаю я. — Габриеля ждет смерть, а меня эта старуха намерена сделать одной из своих проституток». Я могу только предполагать, кто эти девушки из красной палатки. Побег был таким трудным, Дженна потратила столько усилий на то, чтобы мне помочь, и все ради одного, ради свободы! А теперь — новый ад.
Огромная красная палатка освещается фонарями, подвешенными к низкому потолку. Об один из них я ударяюсь головой и, когда охранники меня отпускают, падаю на холодную землю.
— Никуда не уходи, — говорит парнишка, сантиметров на тридцать ниже меня ростом.
Он откидывает полу побитого молью пальто, демонстрируя пистолет в кобуре. Второй парень смеется, и они уходят. Я вижу, как они застегивают молнию шатра, слышу их издевательский смех.
Осматриваюсь в поисках отверстия, через которое можно было бы протиснуться, но ткань надежно прикреплена к земле, а большая часть периметра заставлена мебелью. Отполированные старинные бюро и сундуки, на которых нарисованы картинки с изображениями шипящих драконов, цветущих вишен, беседок и темноволосых женщин, мрачно смотрящих на воду. Антиквариат из какой-то восточной страны, которая давным-давно исчезла. Роуз понравились бы эти вещи. Она смогла бы рассказать о том, что опечалило темноволосых женщин, проложила бы между цветущими вишнями тропинку, которая привела бы ее туда, куда ей захотелось попасть. На мгновение мне кажется, что я вижу то же, что увидела бы она, — бесконечный мир.
