— Сейчас доктор Лайона подойдет, подождите минуточку. Это она спасла полковника, — протараторила испуганная женщина, глядя мужчине в шинели куда-то в область пупка и, не смея закрыть перед грозными посетителями дверь, метнулась прочь по коридору — подальше от этих огромных мрачных военных.
Глава 3
— Состояние полковника Рида тяжелое стабильное. Угрозы жизни нет. Прогноз благоприятный, — коротко отчиталась Лайона, глядя в холодные стальные глаза генерал-лейтенанта Скотта.
— Я могу его увидеть?
— Можете, только это вам ничего не даст. Пациент находится в состоянии глубокого медикаментозного сна, и будет находиться в таком состоянии еще двое-трое суток, — все так же ровно отвечала Лайона.
— И тем не менее, я настаиваю, — так же ровно продолжал «давить» генерал-лейтенант.
— Хорошо, пройдемте в ординаторскую, переоденетесь в хирургический костюм, наденете бахилы, шапочку и маску, я проведу вас в бокс.
В боксе генерал долго смотрел на помещенное в прозрачную пластиковую капсулу тело своего боевого товарища, всматривался в спокойное, бледное лицо, покрытое короткой с проседью щетиной, отросшей за несколько дней.
— Этот человек… Рид… — полковник сжал губы, сглотнул. — Вы себе не представляете, как он важен. Какие на нем задачи и какая ответственность. Его смерть может привести к… (еще один судорожный глоток. Нервное движение мощных плеч). Привести к серьезным последствиям для… (генерал явно подбирал слова, стараясь не сказать лишнего) для большого количества людей.
— Для нас важен каждый пациент, независимо от его статуса, — холодно сообщила ему Лайона.
— Тем не менее, от лица командования Ашерским фронтом я выражаю Вам признательность, доктор. Мне сообщили, что Вы спасли Риду жизнь.
— Мы все делали свою работу, господин генерал-лейтенант. Трудно сказать, кто спас жизнь вашего… коллеги. Может быть, тот спасатель, который нашел полковника Рида под завалом и не забыл наложить жгут на размозженную ногу. Может, хирург, который делал операцию…
— Тем не менее, ваши коллеги утверждают, что вы отличились. Сумели сделать что-то важное. Как мы можем Вас поощрить?
Лайона с минуту молча смотрела на диализный аппарат, мерно прогоняющий кровь Рида через искусственные фильтры. Потом обернулась к генералу:
— Вы знаете, за семьдесят два часа мы использовали месячный запас диализных фильтров, чтобы сохранить полковнику Риду и жизнь, и ногу. Эти фильтры могли бы спасти жизнь другим пациентам. Директор госпиталя смотрит на меня волком — это было мое предложение: подключить диализаторы. Если бы Вы смогли восполнить наш запас фильтров для диализа — это было бы для меня лучшим поощрением.
— Я займусь этим вопросом. Госпиталь получит вдвое больше фильтров, чем было использовано. Что я могу сделать лично для Вас, Лайона?
— Знаете, господин генерал-лейтенант, говорят, в древности был такой император и полководец — Александр Македонский. Однажды он захотел вознаградить своего наставника — философа и ученого. Александр отыскал Аристотеля на берегу моря и спросил его: что я могу для тебя сделать, Учитель? «Не заслоняй мне солнце», — ответил Александру мудрец. Я могла бы попросить Вас почти о том же: не занимайте мое время. У меня его не так много.
— Что ж. Вопросы по фильтрам я согласую с директором госпиталя. С ним же поговорю о том, как можно поощрить персонал отделения и лечащих врачей. А Вы — непростая штучка, а, Лайона? Проводите меня к выходу.
Лайона молча отвела генерал-лейтенанта Скотта в ординаторскую, а когда он переоделся и направился к выходу — поспешила вернуться к своим пациентам. Для нее действительно не имело значения, кого спасать: полковника ВДВ или мальчишку-повстанца. Здесь, в госпитале, в реанимации, не было ни правых, ни виноватых. Были только люди. Пострадавшие. Пациенты. Искалеченные войной тела. Исковерканные войной судьбы. И каждая жизнь — Высшая Ценность. То единственное, за что действительно стоит бороться.
Еще через полтора часа Лайону вызвал к себе в кабинет директор госпиталя.
— Ты как догадалась, что полковника надо спасать по полной? Ты хоть представляешь себе, кто он?! Нет, ты даже в страшном сне не смогла бы увидеть, что за важную птицу тебе доверили лечить!
— Я спасала Человека, а не полковника. — Вставила короткую фразу в возбужденный монолог директора Лайона.
— Человека она спасала… Да если б вы там оттяпали своему полковнику ногу, мне бы сейчас его начальство оттяпало бы голову! В общем, Лайона, двойная квартальная премия и две недели оплачиваемого отпуска в любое время. Надеюсь, такое поощрение тебя устроит?
— Более чем, господин директор, — не стала спорить Лайона.
— Ну, вот и славно. Фильтры для диализа поступят в течение недели. И чтобы больше никаких сумасбродных идей и никакой самодеятельности! Иди, работай.
Лайона молча поклонилась и вышла из директорского кабинета.
Глава 4
Две недели отпуска? Зачем ей отпуск? Что она будет делать целых четырнадцать дней в городе, где то и дело взрываются заложенные террористами бомбы? Где то и дело раздаются автоматные очереди воюющих между собой преступных группировок? Где каждый день гибнут десятки, а то и сотни мирных граждан? Куда она пойдет? В кинотеатр или в оперу, где рискует попасть в заложники?
А может, в городской парк, где половина деревьев вывернута из земли с корнями, а чахлые полевые цветы покрыты слоем желтовато-серой пыли? Или просидит целых две недели в своей комнате в общежитии на территории госпиталя, изнемогая от безделья, воюя с электронными монстрами в онлайн-игре?
А вот двойная квартальная премия — это здорово. Это очень кстати. Лайона буквально жила на работе, умудряясь совмещать ставку с четвертью в реанимации и три четверти ставки врача-психотерапевта. Да, она работала сутками и днями. Практически без выходных. Получала хорошую, даже очень хорошую по меркам своей страны зарплату — но этого не хватало, потому что нужно было оплачивать комнату в общежитии, где Лайона проживала с младшей сестрой Мейрой.
Оплачивать учебу Мейры — та мечтала стать художником-дизайнером и училась в Академии Искусств. Нужно было помогать матери-пенсионерке, получавшей жалкое социальное пособие, которого едва хватало на оплату коммунальных услуг, а на питание уже не оставалось. А еще нужно было помогать своему Наставнику.
***
Наставник… Провести эти две недели с ним? Посвятить свободные дни духовным и энергетическим практикам? Лайона познакомилась с Наставником случайно. Подобрала его, оглушенного очередным взрывом, на улице. Кто бы мог подумать, что этот щуплый, истощенный от недоедания пожилой мужчина окажется Мастером? Правда, непризнанным Мастером — без лицензии, без разрешения принимать учеников.
— Ты мог бы получить лицензию, набрать группу учеников и получать гораздо больше, чем жалкое социальное пособие! — как-то заявила ему Лайона.
— Не мог бы, девочка. Я — социальный пенсионер, и это все, что должно знать обо мне общество.
— Но почему?! — недоумевала Лайона.
Преподавание духовных и энергетических практик жестко контролировалось и лицензировалось во всех Мирах Конфедерации. Незаконная деятельность приравнивалась к созданию деструктивных сект и каралась одним — смертью.
— Я. Не. Могу. Получить. Лицензию. — Твердо заявил Лайоне Мастер. — Обо мне. Никто. Не должен. Знать. Точка.
И Лайона смирилась. Что ж. Раз она — его единственная ученица, значит, ей и заботиться о том, чтобы Мастер не жил впроголодь, не мерз холодными ночами в неотапливаемой однокомнатной квартире на окраине города.
— Зачем ты решил взять меня в ученицы, Мастер? — спросила как-то старика Лайона. — Я всего лишь медик. Врач, работающий в военном госпитале.
— Поверь, девочка, никакие знания и умения не бывают лишними. Я всегда знал, что однажды я смогу передать свои знания. Только не знал, что у меня будет всего один ученик. Ученица. Ты. Думаешь, это случайность — то, что мы встретились? То, что ты провожала меня, оглушенного, в мое скромное жилище? То, что ухаживала за мной, пока я не встал на ноги?
