Шаг вниз — и вокруг повисла такая тишина, как будто уши заложило, ноги беззвучно скользят по склону, воздух не двигается, я дышу, но не слышу дыхания. С разбегу взбираюсь на второй склон, цепляясь за корни и ветки, шаг наверх — и на меня обрушивается запах влажного мха, грибов и болота, где-то далеко перекликаются лягушки, медленно ходит на тонких ногах болотная птица, с хлюпаньем погружая лапы в воду. Лес дышит медленно и глубоко, у него огромные легкие, меня покачивает на его груди. Стало так хорошо, что я тихо рассмеялась и побежала вперед длинными прыжками, почти беззвучно, но на этот раз специально — не хотела тревожить лесных жителей. Здесь водились разные звери, но меня интересовал только один.
Я его видела. Никому не говорила, потому что мне бы никто не поверил, но для себя знала, и это знание грело меня изнутри одинокими ночами. В этом лесу живет единорог, и я его поймаю.
Завтра будет очередной Призыв. Я их уже столько провалила, что родители даже не надеются, но я-то знаю, что фамильяр не приходил ко мне просто потому, что здесь не было подходящего для меня фамильяра. Но теперь будет, я его сама приведу, из дикого леса, и пусть все от зависти локти кусают.
Звери не переходили овраг, как будто чувствовали, даже дрессированных собак спускали по склону, взяв на руки, а они скулили и поджимали хвосты. Но мой единорог — это не какая-то собака, он смелый, сильный и все понимает, он перейдет, ради меня.
Впереди показалась поляна, в центре стояла здоровенная каменная плита с глубокой выемкой в центре, я спряталась в раскидистых кустах папоротника и создала над плитой большой шар воды, плавно отпустив — вода хлынула вниз, перелилась через край и потекла тонким ручейком, который быстро впитался в землю. Я стала ждать.
Первой с дерева спустилась рыжая белка, долго присматривалась, потом решилась и напилась, убежала. Приполз толстый жук, набрал воды в карманы на панцире и потащил к себе в неведомую норку, потом вернулся еще раз — запасливый. Здесь раньше был ручей, совсем рядом с оврагом, но недавно он пересох, оставив после себя широкую лужу, по которой даже птицы ходили, едва замочив колени. Ближайший водопой теперь был далеко, к нему нужно было идти по тропинке над склоном горы, для крупных животных это было опасно, поэтому я решила ловить своего единорога на воду. Это было незаконно, но кого это волнует? Я все прочитала в библиотеке — магическое вмешательство в биогеоценоз соседней грани наказывалось штрафом размером примерно с мое месячное содержание, если меня поймают, я просто заплачу, у меня отложено, за единорога мне не жалко. И сегодня он должен прийти.
Приходил кто угодно, только не единорог, я устала наблюдать и почти задремала, когда мне внезапно шепнули на ухо:
— Нарушаем?
Я дернулась и взвизгнула, напугав желто-красную птичку, которая как раз пила, птичка укоризненно посмотрела на меня и икнула.
— Извините, — сконфуженно шепнула я птичке, повернулась к новому соседу и буркнула:
— А что делать? Надо.
Сосед улыбнулся, показав ряд великолепных зубов, сел рядом со мной, как будто я его пригласила, будничным тоном поинтересовался:
— Кого ловим?
— Единорога, — пробурчала я, предчувствуя насмешки, парень усмехнулся, поправил лохматые волосы и вздохнул:
— Эм… не хочется тебя расстраивать, но их не существует.
— А у меня будет, — надулась я.
— Где ты его возьмешь?
— Призову.
— Чтобы кого-то призвать, надо чтобы он существовал.
— Он существует, — с подходящим к концу терпением прошипела я, — я следы видела.
— Это точно не сбежавший конь был?
— У коней не такие.
— Олень, может быть?
— Здесь олени не водятся.
— Зато здесь водятся волки, — шепнул он мне на ухо, я отодвинулась и закрыла ухо плечом, с сомнением посмотрела на парня — молодой, скуластый, глаза зелено-ореховые, волосы темно-серые у корней, совсем белые ближе к кончикам, короткие на затылке, наверху подлиннее, торчат во все стороны. Он мне уже нравился, рядом с ним я не буду выглядеть лохматой даже с утра. Он улыбнулся, опять показывая зубы и крепкую челюсть, я изучила его толстую шею, широкие плечи и крупные ладони, опять посмотрела на зубы и с прищуром уточнила:
— Волк?
— Ага, — кивнул он, ткнул пальцем в мое плечо, потом в свою грудь, — "заяц — волк", видела такой мультик?
— Нет, — я отвернулась и опять стала высматривать единорога, парень наклонился к моему уху:
— Я тебе покажу. Как зовут-то тебя, заяц?
Я с досадой поморщилась, понимая, что не отделаюсь — если он егерь, то имеет право меня задержать на сколько угодно, и единственная причина, почему он до сих пор не начал заполнять протокол, это то, что я ему понравилась и он решил позаигрывать. Если я ему подыграю, может, отпустит без штрафа, я же ничего плохого не делаю, просто сижу, смотрю как птички воду пьют.
Он продолжал смотреть на меня с многообещающей улыбочкой, я изобразила гордое лицо и представилась без фамилии, а то раструбят на всю Грань, что дочь великого старосты по дикому лесу одна бродит, зареванная и грязная.
— Уллиниэль.
Он прищурился и переспросил:
— Еще раз, по буквам?
— Ул-ли-ни-эль!
Он почесал затылок, осмотрел меня с ног до головы, взял за плечо и кивнул:
— Я буду звать тебя Юлька.
У меня отпала челюсть. Он рассмеялся и поднял ладони:
— Можно Улька. Тебе как больше нравится? Выбирай, я сегодня щедрый.
Настала моя очередь щуриться:
— А ну еще раз?
— Юлия или Ульяна, Юля-Уля.
Я вздохнула и махнула рукой:
— Нормально, — отвернулась и продолжила смотреть на свою единорожью поилку. Парень помялся, повздыхал и спросил:
— Что, все?
— А что ты еще хочешь? Мне надо единорога ловить.
— Зачем тебе единорог? — устало спросил он, я закатила глаза, но ответила:
— Я хочу такого фамильяра, чтобы на нем можно было ездить. С нашей стороны ничего крупнее лисы не водится, так что я поймаю его здесь и тихонько притащу туда, чтобы во время Призыва он мог прийти.
Парень хлопнул себя по лбу, тяжко вздохнул, но ничего не сказал, я сама продолжила:
— Я видела его, в чаще, вон в той стороне, нам запрещают туда ходить, никто не знает, что он там живет, но я его видела. Темно правда было, но я все равно видела. И потом еще раз, когда было очень жарко и даже та лужа пересохла, я притащила сюда поилку, сюда все звери пришли, и он приходил, я видела следы.
— Так это твой бассейн, что ли, там стоит?
— Да.
— А как ты его притащила сюда?
— Телепортом.
Парень пораженно приоткрыл рот, осмотрел меня внимательнее:
— Сколько тебе лет?
Я наконец удостоила его косым взглядом и приподняла бровь — ужасно неприличный вопрос для эльфа, мне могло быть от двадцати до тысячи, но я бы не ответила в любом случае. Он понял и улыбнулся с извиняющимся видом:
— На каком ты курсе? Телепортацию изучают начиная с пятого.
— Я училась по книгам, — процедила я, ненавижу этот вопрос.
— По запрещенным книгам? — понимающе ухмыльнулся он, я сжимала зубы, чтобы не начать ему высказываться по поводу идиотской программы Школы Света, написанной для абсолютно тупых детей, списка запрещенных книг, в которых нет совершенно ничего плохого или опасного, и всяких других идиотских ограничениях, на которые я плевать хотела. Медленно шумно вдохнула и повернулась к парню:
— Слушай, фигли ты тут забыл? Иди куда шел. Всех единорогов мне распугаешь, на ком я буду ездить?
Парень чуть отодвинулся, стал расстегивать пуговицы рубашки, с подвохом спросил:
— А ты согласна ездить только на единороге?
Я отвернулась, но невольно следила за его руками боковым зрением — человеческие парни вызывали у меня странные эмоции. Пару недель назад на ярмарке я случайно столкнулась с одним… Ну ладно, не случайно, специально столкнулась. Он оказался горячим и твердым, очень крепким, и пах чем-то таким, от чего я проходила до вечера в смятении, а ночью видела такие сны, о которых никому под страхом смерти не рассказала бы. С эльфами у меня такого не происходило, у меня было достаточно ухажеров, хотя я их и не жаловала — я дочь своего папы, кавалеров у меня было бы море, даже если бы я была страшна как смерть. Я ходила на танцы по праздникам, иногда гуляла с особенно настойчивыми кавалерами, но всегда вздыхала с облегчением, когда они уходили — мне это не нравилось, совершенно, мне не доставляло удовольствия держать за руку другого эльфа, слушать пространные витиеватые комплименты или рассуждения о жизни, мне даже смотреть на них было неприятно, они олицетворяли тот самый идеал, до которого я изо всех сил пыталась дотянуться, и не могла. Идеально гладкая кожа, идеально прямые волосы, выбешивающая сдержанность во всем — мне казалось, они даже дышали в половину легких, я рядом с ними выглядела истеричкой с шилом в заднице.
