ее ждали кольцо, фата и муж. А если Флоренс решит пойти путем покорности, то есть отправится в монастырь, в котором сейчас живет ее матушка, деньги перейдут монастырю.
Будь дядюшка Оливер более… душевным, любящим, внимательным? Открытым новому? Будь он более мягок, возможно, он бы отпустил ее. Флоренс помнила женщин, приходивших в дом ее отца: некоторые даже были замужем, но оставались вольными и принадлежали в первую очередь самим себе.
Такое в семье Силберов даже представить не могли!
– Твоя мать, Флоренс, доставила нашей семье немало неудобств, – сказал дядя Оливер. Он смотрел очень пристально, отчего вдруг стало неуютно. – Ее брак был ошибкой, а я не хочу повторения этой ошибки, поэтому сам выберу тебе достойного мужа. Того, кто не запятнает нашу честь.
Флоренс не сразу поняла, что он имел в виду. Конечно, договорные браки не были редкостью, да и сам брак нес скорее прагматический, чем романтический смысл. Флоренс слышала, как ее сестры обсуждают балы и приемы, прогулки в парках и письма от кавалеров. За самой Флоренс никто не ухаживал, потому что дядюшка прятал ее от света. Не намеренно, не запирая в комнатах, когда приходили гости, просто Флоренс воспитывалась в пансионе и в доме дяди появлялась нечасто. В ее жизни было мало праздничных вечеров и совсем не было балов, а болтовне и сплетням она предпочитала книги. После возвращения к дядюшке жизнь Флоренс не слишком изменилась – для этого прошло недостаточно времени.
– Если у тебя есть друг сердца, дитя, – сказал отец Сэмюэль куда мягче и ласковее, чем дядюшка, – расскажи о нем. Может быть, он хороший юно…
– Нет у меня никого, – ответила Флоренс, глядя священнику в глаза.
Откуда взяться в ее жизни хорошему юноше?
Это было дерзко, но отец Сэмюэль не укорил ее, только сделал печальный вид и покачал головой.
– Тем лучше. – Дядя Оливер удовлетворенно усмехнулся. – Тем лучше для тебя, Флоренс, что твоя судьба пока пустой лист. До середины осени ты будешь помолвлена…
– А если нет, – теперь улыбка отца Сэмюэля показалась Флоренс странной, пугающей – так улыбался бы паук, заполучивший в свои сети муху, – если нет, то для тебя готово место в монастыре Святой Магдалены.
Ронан Макаллан приближался к тому возрасту, когда, по мнению всех вокруг, джентльмену давно пора было выбрать себе хорошенькую девушку с достойным приданым и остепениться. Ронан на мнение окружающих плевал с колокольни собора Святого Патрика. Жениться он не планировал, и на то было много причин.
Во-первых, Ронану неплохо жилось одному.
Приличный особняк на Грейволл-сквер давно стал уютным холостяцким логовом, а единственной женщиной, которой разрешалось переставлять фигурки на каминной полке и высказывать Ронану за пыльные портьеры, была экономка миссис Блум. Ронана это совершенно устраивало.
Во-вторых, у Ронана была работа.
Не лучшая в мире, но бесконечно любимая, хотя, конечно, иной умник сказал бы, что Черный королевский ловец не та карьера, к которой должен стремиться сын Алека Макаллана, младший он или нет. Ловля колдунов, преступивших закон, была для Ронана сродни азартной охоте, обжигающе острой, звенящей опасностью.
На родине Макалланов верили в Дикую Охоту, осенний призрачный гон, когда духи иного мира проносятся в темных небесах, – горе тому, кто услышит их зов! Вот для Ронана очередная погоня за колдуном была сродни этому зову. Работа над запутанными делами обостряла чувства, ощущение риска заставляло мысли бежать быстрее гончих, и это все делало Ронана живым – сосредоточивало его на настоящем, вырывало у живших в голове призраков прошлого.
Ронан Макаллан не хотел жениться и еще по одной причине: однажды у него уже была невеста. Была – да перестала быть.
Граф Эдвард Милле, начальник и близкий друг Ронана, встряхнул белую салфетку и положил ее на колени.
Серебряные столовые приборы сверкали в свете десятков свечей; густое красное вино наполняло хрустальные бокалы; пахло женскими духами, томленной с розмарином говядиной и апельсиновым пуншем. Матушка Эдварда, Имоджена Милле, давала прием, торжественный ужин, на котором Ронан чувствовал себя среди цвета аристократии Логресса как матерый пес в окружении пушистых котят. Кровь сыновей Эйдина, дикой северной страны, подарила Ронану резкие, острые черты лица и высокий рост: темноволосый и угрюмый, даже в обычной одежде, а не в черной форме ловца, он притягивал косые взгляды.
Но обижать леди Имоджену не хотелось: она была прекрасной женщиной, почти как мать самого Ронана, да будет заоблачное царство для нее уютным домом. По крайней мере, ей хватало такта не называть взрослых мужчин «мой мальчик» и не расспрашивать их, что они думают о той или иной незамужней девице, сидящей прямо тут, за широким длинным столом. А вот леди Тулли, пухленькая, смешливая дама за пятьдесят, вдова лорда Тулли и мать двух его сыновей, кадетов Королевской морской академии, путала флирт с бестактностью. Имоджена посадила ее рядом с Ронаном, может быть желая смягчить его обычную суровость соседством с кем-то, чье настроение не испортило бы даже известие о том, что флот генерала Уилли затонул в Северном заливе и война с Луарой будет проиграна.
– Абигейл Уоррен сегодня чудо как хороша! – заговорщически прошептала леди Тулли рядом с ухом Ронана.
– Несомненно, – любезно отозвался тот, бросив взгляд на Абигейл.
Хрупкая блондинка в голубом сатине, настолько тонкая, словно дома ее морили голодом, улыбалась своему соседу. Глаза ее буквально лучились – такой блеск Ронан тоже часто видел у голодных.
– А крошка Мэйфлауэр?!
Крошка Мэйфлауэр и правда была крошкой: по-детски тонкие ручки высовывались из рукавов нарядного, слишком взрослого для нее платья. Она сидела между матерью и смутно знакомым Ронану джентльменом, годящимся ей в отцы, и очень смущалась, когда этот джентльмен за ней ухаживал. Совершенно по-отечески, надо сказать.
– Через пару-тройку лет станет настоящей красавицей, – улыбнулся Ронан.
Леди Тулли сникла.
– Вы упускаете шанс, мистер Макаллан, – сказала она, махнув на Ронана рукой в атласной перчатке. – Нужно выбирать невесту заранее, а то самых красивых разберут до того, как вы успеете познакомиться.
– Он просто уже женат, – улыбнулся Эдвард.
Он сидел напротив них, спокойный, стройный, почти настоящий логресский принц – в родстве с принцами он, кажется, был по линии матери. Отблески свечей играли на коротких светлых волосах, темный костюм украшала вышивка серебряной нитью – родовые символы, древняя вязь.
Леди Тулли встрепенулась, как удивленная сова.
– На работе, – добавил Эдвард.
Ронан посмотрел на него тем своим взглядом, от которого подозреваемых бросало в холодный пот, а подчиненные начинали работать в три раза усерднее. Эдвард был готов рассмеяться.
– А сам-то ты, милый, что думаешь? – Леди Тулли сощурилась и покрепче перехватила вилку, словно намеревалась пустить ее в ход против новой жертвы. – Твоя мать шепнула мне по секрету, что у тебя на примете есть девица!
Эдвард подвинул к себе тарелку с овощной нарезкой.
– Пять девиц, леди Тулли, – сказал он, хитро улыбаясь. – Не могу выбрать достойную.
– И как же ты думаешь ее выбрать, мой мальчик?
– С помощью графиков и схем, – ответил Эдвард. – Устрою им испытания и решу.
– Как бы тебя с таким подходом эта достойная не отшила, – проворчала леди Тулли, а Эдвард рассмеялся в ответ.
Его сосед, старик Ричардсон, успевший задремать над порцией пудинга, проснулся и растерянно заморгал.
– Значит, пять девиц?
В курительной комнате они остались одни. Эдвард расслабленно сидел в одном из глубоких темно-зеленых кресел и развлекался тем, что тасовал колоду новеньких карт. Ронан курил.
– Должен же я был что-то сказать, чтобы милая леди Тулли не начала сватать мне каждую свою знакомую?
Эдвард бросил это беззлобно, с той иронией, с которой достойные молодые люди обычно отзываются о причудах старших родственниц. Если бы Ронан захотел, он бы вспомнил, кем именно леди Тулли приходится Эдварду Милле, – как любой аристократический род Логресса, семья Милле пустила корни глубоко и переплелась с другими семьями так, что поди разбери, кому достанутся в случае чего наследство и титул.
– Только не говори, что твоя матушка позвала меня намеренно.
– Что ты. – Эдвард не отрывался от карт. Руки у него были ловкими – руки шулера, вора или мага, а не молодого джентльмена из благороднейшей семьи.
Молодые джентльмены из благороднейших семей не держали ничего тяжелее трости или шпаги, может быть – изящного охотничьего ружья. Эдвард же не чурался лопаты – было дело, в далеком прошлом им вдвоем пришлось выкапывать кое-что из могилы на городском
