— Иди,— говорит Рейвэн и кивает в сторону лестницы,— уже поздно. Поешь что-нибудь.
По пути к лестнице я провожу пальцами по железному номерному знаку, который мы приколотили к стене. Этот знак мы нашли во время перехода. Тогда мы от усталости, голода, холода и болезней были как никогда близки к смерти. Знак заметил в грязи Брэм. Когда он его поднял, как раз выглянуло из-за туч солнце. Знак засверкал и чуть не ослепил меня. Я с трудом прочитала слова под номером: «Свобода или смерть».
Старые слова, из-за них я чуть на колени не упала.
«Свобода или смерть».
Три слова. Шестнадцать букв. Я ощущаю их пальцами на металлической поверхности.
Еще одна история. Мы крепко за них держимся, и наша вера становится реальностью.
[1] Тезавратор (от греч. тезаурос — сокровище) — здесь в значении «хранящие про запас».
С каждым днем становится холоднее. Утром трава покрыта инеем. Во время пробежки морозный воздух обжигает легкие. Вода у берега реки покрыта тонким льдом, когда мы набираем воду в ведра, лед ломается и царапает лодыжки. Вялое, бледное солнце все раньше опускается за горизонт.
Я набираюсь сил. Я — камень, который вымывает из земли медленный поток воды; я — дерево, обожженное огнем. Мои мышцы превращаются в канаты, ноги крепкие, как дерево, ладони в мозолях и ступни тоже стали твердыми, как камень. Я бегаю каждое утро. Каждый день я, хоть у нас и принято меняться, вызываюсь носить воду. Скоро наступает день, когда я могу самостоятельно, без передышек донести полные ведра с водой от реки до хоумстида.
Алекс рядом, он то появляется, то исчезает в тени деревьев, за красно-желтой листвой. Летом он виделся мне более отчетливо: я могла разглядеть его глаза, волосы, руки. Но деревья начинают сбрасывать листья, и Алекс превращается в черную тень, которую я лишь изредка замечаю боковым зрением.
А еще я учусь. Хантер показывает мне, как к нам приходят сообщения от сочувствующих с той стороны.
— Идем со мной,— говорит он мне как-то утром после завтрака.
Мы с Блу моем посуду. Она в ответ на мои вопросы или кивает, или отрицательно трясет головой. Она такая маленькая, такая стеснительная, такая хрупкая... Рядом с ней я против своего желания всегда вспоминаю Грейс.
Поэтому я стараюсь по возможности держаться от нее подальше.
— Куда? — спрашиваю я Хантера.
Он только улыбается.
— Ты хорошо лазаешь?
Вопрос застает меня врасплох.
— Хорошо,— говорю я.
В памяти сразу всплывает картинка — мы с Алексом перелезаем через пограничное заграждение. Я быстро меняю ее на другую, как я карабкаюсь по веткам самого большого клена в Диринг-Оак-парке. Внизу, в разрывах между зеленой листвой мелькают светлые волосы Ханы. Она обняла ствол клена, смеется и подзадоривает меня, чтобы я лезла еще выше.
Но я должна вычеркнуть Хану из памяти. Я научилась этому здесь, в Дикой местности. Мысленно я исключаю Хану, ее голос и светлые волосы, оставляю только ощущение высоты, раскачивающиеся ветки и зеленую траву внизу.
— Ну, тогда пришло время показать тебе гнезда,— говорит Хантер.
Я совсем не стремлюсь подняться на поверхность. Вчера вечером было жутко холодно. Ветер воет в лесу, спускается по лестнице, ощупывает длинными ледяными пальцами каждую щель нашего укрытия. С утренней пробежки я вернулась задубевшая от холода. Но мне любопытно посмотреть на эти гнезда, я слышала, как о них говорили хоумстидеры, и еще мне хочется убраться подальше от Блу.
— Ты сама сможешь тут все домыть? — спрашиваю я Блу.
Она закусывает нижнюю губу и кивает. Грейс тоже так делала, когда нервничала. Мне становится совестно — Блу ведь не виновата в том, что напоминает мне Грейс.
И в том, что я оставила Грейс тоже.
— Спасибо, Блу,— говорю я и кладу руку ей на плечо.
Она вздрагивает.
Холод как стена, он обладает физической силой. Я умудряюсь найти в нашей коллекции одежды старую ветровку, но она слишком велика и почти не защищает. Ветер кусает меня за шею, за пальцы, проскальзывает за воротник, сковывает холодом сердце. Земля замерзла, под ногами хрустит покрытая инеем трава. Чтобы сохранить тепло, мы стараемся идти быстро. Дыхание вырывается изо рта белыми облачками пара.
— Почему тебе не нравится Блу? — ни с того ни с сего спрашивает Хантер.
— Мне нравится,— тороплюсь возразить я.— Просто она со мной почти не разговаривает... А что, заметно?
Хантер смеется.
— Значит, не нравится.
— Просто она напоминает мне кое-кого, вот и все,— не вдаваясь в подробности, говорю я.
Хантер сразу становится серьезным.
— Из прошлого? — спрашивает он.
Я киваю в ответ, а Хантер, чтобы показать, что он меня понимает, тихонько касается моего локтя. До этого момента мы с Хантером говорили о чем угодно, только не о прошлом. Из всех хоумстидеров он мне ближе всех. В столовой мы сидим рядом, а иногда остаемся после ужина и болтаем, пока дым от догорающего в печке огня не выгоняет нас из комнаты.
Хантер меня смешит, хотя я сама долго думала, что уже никогда не буду смеяться.
Легкость в общении пришла не сразу. Мне было трудно избавиться от всего того, что мне внушали в Портленде люди, которыми я восхищалась и которым верила. Болезнь, учили они меня, возникает во время контакта женщины и мужчины, девушки и парня; она передается взглядами, улыбками, прикосновением; она поселяется внутри людей и разрушает, как древесные жучки превращают крепкое дерево в труху.
Но Хантер — мой друг, и ничего больше, с ним я никогда не чувствую себя в опасности.
Мы идем на север от хоумстида. Еще рано, в лесу тихо, только под ногами хрустят сухие листья. Уже несколько недель не было дождя. Лес изнывает без воды. Забавно, но я научилась понимать лес, я чувствую настроение деревьев, их вспышки гнева или радости. Парки и зеленые зоны в Портленде совсем не такие, они как звери в зоопарке — сидят за решеткой, и еще они приглаженные и скучные. Леса Дикой местности живые, темпераментные, прекрасные, и пусть здесь трудно выжить, я постепенно начинаю любить их.
— Почти пришли,— говорит Хантер и кивает в левую сторону.
За голыми ветками деревьев я вижу намотанную поверх ограды колючую проволоку, и на меня тут же накатывает горячая волна страха. Я даже не подозревала, что мы подошли так близко к границе. Видимо, мы обошли Рочестер с севера.
— Не волнуйся,— Хантер кладет руку мне на плечо,— эта сторона границы не патрулируется.
Я живу в Дикой местности уже полтора месяца и почти забыла о том, как выглядит пограничное заграждение. Поразительно, как близко я была все это время к моей прошлой жизни. И все равно мою прошлую жизнь и нынешнюю разделяет огромная дистанция.
