— Полина Верова, — спокойно заявила и потянулась за «скипетром». — Давайте сюда. — Получив серебряную палку, я выпрямилась и торжественно произнесла: — Мои мать и отец состояли в законном браке. — Жезл засветился белым. Я, чуть подумав, добавила: — Родилась я раньше срока. Семимесячной. — Индикатор снова подтвердил мои слова. — Вернув его ошарашенному мужчине, я уже более спокойно сказала: — Мы с Еленой не думали никого обманывать, просто поменялись именами. Пожалуйста, пусть всё останется, как есть.
Честно говоря, мне не хотелось переучиваться на Полину, хотя фамилия Верова нравилась, в отличие от Морковиной. Новость подкосила мужчину куда больше, чем я ожидала. Он уставился на угасавший жезл и шевелил губами. Прислушавшись, можно было разобрать: «Ясмина, как ты могла? Ты обещала… Как же пророчество?» Видя его реакцию, я немного смутилась — стало неудобно перед мамой Полины, которую я оболгала. Оправданием мне могло быть только то, что не любовь толкнула девушку на внебрачную связь. Прилучной, оправившейся после стресса, такие чувства были чужды. Она шагнула вперёд и бросила в лицо ректору:
— Как вам не стыдно! Соблазнили студентку, да ещё кричите об этом! Кто теперь доверит вам своих дочерей?
Всеволод Мартынович сфокусировал на ней взгляд удивительно синих глаз и спокойно ответил:
— Тогда я и сам был студентом. Мы с Ясминой просто хотели спасти наш мир. Никто никого не соблазнял.
— Странный способ спасать мир, — пожала плечами Алина.
— Всё дело в пророчестве, — вздохнул ректор и вернулся за свой стол. Он убрал «скипетр» в футляр и посмотрел на нас: — Идите, девы. И… называйтесь как угодно. Моя надежда умерла.
Прилучная повернулась на каблуках и бросилась к выходу. Я успела глянуть на секретаря. Тот отложил карандаш и заинтересованно смотрел нам вслед. Шла я, гордо задрав нос — именно так, мне казалось, идут, сохраняя достоинство, и чуть не навернулась, зацепившись за порог. От падения меня спасли портьеры, в которых я запуталась и повисла. Надышалась пылью, расчихалась, с трудом выбралась, оборвав часть кулисы. Прилучной уже не было в приёмной, зато за спиной послышались лёгкие шаги. Я приготовилась к отповеди, но секретарь, выйдя из кабинета, лишь заботливо поинтересовался:
— Вы не пострадали, леди?
Я отрицательно затрясла головой и попросила:
— Нельзя ли оставить в тайне всё, что здесь… — я замялась и всё же, понимая, что другого случая попросить не предвидится, продолжила: — вы делали записи. Пожалуйста, не показывайте их никому.
— Как будет угодно, — спокойно произнёс юноша. Выдвинув ящик ближайшего шкафа, он достал оттуда скамейку, влез на неё и принялся снимать обвисшую штору.
— Простите… — начала я, но он не дал договорить:
— Давно пора их постирать. Не беспокойтесь, леди, я не расскажу о вас тем, кого это не касается.
В ту минуту я восприняла это обещание как «не расскажу никому». Просто не могла предположить, что есть ещё заинтересованные стороны. Об этом я узнала только спустя несколько дней. А пока, предоставив секретарю возможность в одиночку биться с портьерами, побежала догонять подругу. Как бы, пока я вела дипломатичные переговоры здесь, она не разболтала о наших проблемах там. К счастью, Прилучная была не в состоянии связно излагать мысли. Она расхаживала по площадке около фонтана, поминутно запуская пятерню в волосы, запрокидывая голову и выкрикивая ругательства. За Алиной тянулся шлейф из девчонок нашей группы, всех, кроме Домны. Та сидела на скамье и рисовала носком туфли на песчаной дорожке хитрые загогулины. Я опустилась рядом:
— Что говорит?
Домна дёрнула краешком губ и покачала головой:
— На эмоциях.
Эту фразу я и сама успела разобрать. Прилучная то и дело повторяла:
— Я на эмоциях! Да как он мог? На эмоциях. Подумаешь! Каков?
То ли ума хватило скрыть, о чём был разговор, то ли действительно перетрусила и ничего не соображала. Ефросинья, возглавлявшая Алинкину свиту, заметила меня и направилась к нашей лавочке. А я ещё не придумала как подать ситуацию, не говорить же, в самом деле, что ректор считал себя отцом Полины Веровой и обломался, не обнаружив у той синих глаз? Спас меня звонок, известивший об окончании перемены, нужно было торопиться и не опоздать на урок. Синичка пробежалась и догнала меня:
— Что там случилось, Елена?
— Потом, — обещала я, — потом расскажем, дай выдохнуть!
Стоило порадоваться, что воспитывали девушек в аристократических семьях неплохо. Никто особо не лез и не настаивал, хотя глаза были полны любопытства.
Технологию составления заклинаний вёл Харитон Харитонович — длинный худой старик с седыми волосами, падавшими беспорядочными прядями на плечи, и удивительной для его лет осанкой, будто под пиджаком у него к спине была примотана палка. Именно Харитон Харитонович подал идею, что мне наплести девочкам. Преподаватель неторопливо расхаживал вдоль доски и так же неторопливо говорил. Это называлось лекцией, хотя было обыкновенным диктантом. Ничего не объяснял, просто ждал, когда запишем очередную фразу, и произносил новую. Шагая от двери, он смотрел в окно, а возвращаясь, не отрывался от лица Алины. Наконец, во время очередного прохода свернул в нашей парте, наклонился и зашептал, всматриваясь Прилучной в глаза:
— Ваша мать, часом, не изобрела заклинания на красивую дочь?
Рука Алины замерла, не дописав слово, голова опустилась ниже:
— Не знаю.
Я — удивляюсь несвойственной мне вездесущности — встала и взглянула прямо в блёклые глаза учителя:
— Матушка леди Полины умерла.
— Соболезную, — наклонил голову Харитон Харитонович и перевёл взгляд на меня: — а ваша?
— Моя жива.
— О заклинании.
— Что? — я замерла с раскрытым ртом, надо же, сама подставилась!
Учитель вздохнул, вероятно, засомневавшись в моих умственных способностях, жестом велел садиться, вернулся к прежней траектории движения и продолжил лекцию.
Технология оказалась сдвоенным уроком. По-нашему — парой. Во второй части лекции нам не читали. Харитон Харитонович предложил каждой ученице попытаться составить простенькое заклинание. Для этого необходимо представить себе во всех подробностях процесс, который должен произойти, и расписать его по ступеням.
— …Рабочего заклинания не получится, — говорил учитель, расхаживая между рядами и заглядывая в тетради. — Уж в ближайшее время точно. Нужно набить руку. А вот к концу курса, надеюсь, у некоторых из вас вполне может выйти что-нибудь путное.
Девочки описывали рост цветка, замешивание теста, рисование пейзажа и развешивание платьев в шкаф. Мы с Прилучной бездельничали. Не знаю, о чём размышляла она, мне в голову не лезло ничего, кроме возвращения в Большой мир. Поскольку этот процесс я представляла слабо, описать его алгоритм не могла. Хорошо, что учитель не просил сдать работы.
До ужина я улучила минутку и пошепталась с Алиной: как ей понравится моя версия вызова к ректору. Прилучная покрутила носом, но ничего другого предложить не смогла, поэтому согласилась. Больше того, сама и взялась рассказать. Так появилась захватывающая история о том, что ректор заподозрил леди Верову в использовании заклинания на красоту.
— И что же, — удивлялась Ефросинья, — разве это запрещено?
Мы сидели за столом, но почти никто не ел, девочки превратились в слух.
— Нет никакого заклинания, — клятвенно заверяла Прилучная, — во всяком случае, мне оно неизвестно. Так представьте! Не верит! Орёт, как иерихонская труба!
— Какая труба? — не поняла Домна.
— Забей! Короче, я так испугалась! Еле ноги унесла. Спасибо, Ленка меня прикрыла.
Все взгляды переметнулись ко мне. Я выставила перед собой раскрытые ладони и замотала головой:
— Я тоже ничего не поняла. И вообще в портьерах запуталась со страху, мне секретарь помогал выбраться. Полина в это время убежала.
— Не понимаю, — философски заметила Домна, — к чему вообще эта красота? По мне так в покое оставили бы и ладно.
