Гермиона отчаянно вскрикнула: её уже снова затягивало в воронку, как и тогда.
— Не отпускай меня!.. — её голос раздавался здесь и будто бы во всех мирах одновременно. — Не отпускай! Слышишь?!
Люциус сделал последний шаг и порывисто обнял её. Но опоздал. И вместо Гермионы ухватил только пустоту.
Он развёл руки. В раскрытых ладонях дрожали тёплые солнечные зайчики, что она наколдовала ему на прощание. Всё, что от неё осталось.
Люциус знал, что справится с этим. Точно знал. Но сердце вдруг заболело так, будто его раскололо надвое заклинанием Секо.
«Это всего лишь интрижка… Интрижка. Сколько их было! А сколько будет? Я ведь не в том возрасте, чтобы…»
Но это не помогало. Сердце билось о рёбра, требовало выхода своему негодованию, просило чего-то невозможного, забытого, покрытого пылью и паутиной. Да так, что становилось трудно дышать.
Люциус быстрым движением ослабил галстук и бегло расстегнул воротник сорочки. Не помогло.
«Она. Всё дело в ней. В её искренности, будь она неладна…»
Малфой хаотично открыл верхний ящик стола и тут же с грохотом зло втолкнул его обратно.
Опустошённость снова накрывала медленно и неотвратимо. Будто и не было этих нескольких дней, наполненных смехом, теплом и… любовью…
«Будто и не оживал…»
Даже круглая клетка, в которой жил совёнок, пустовала. Гермиона забрала с собой всё.
Бросив взгляд на столешницу, Люциус приметил свёрнутую записку.
Поверх значилось: «Гермионе Малфой».
Он торопливо развернул клочок бумаги. Там была только одна фраза.
«Каждый имеет право на ошибку».
* * *
Сначала прошло неприятное удушье, и Гермиона схватилась за горло, растирая его. Разноцветные пятна не сразу перестали мельтешить перед глазами, вызывая тошноту и дезориентацию в пространстве. Наконец, они закончили хаотично плавать и замерли в одном положении. А потом будто кто-то навёл резкость в волшебном бинокуляре.
Комната была ровно той же, что она только что покинула. За исключением одного: на тумбочке серел тонкий слой пыли, а под потолком, у самой лепнины покачивались тенёта. Это значило, что здесь давно никто не жил.
«Ведь это совсем другой мир…»
В носу защипало. Гермиона, судорожно вздохнула и сосчитала до десяти, чтобы не дать волю слезам. Потом убрала медальон в карман и крепче сжала палочку. Чтобы выбраться из этого дома без скандала, придётся постараться.
Она дошла до порога, но дверь вдруг распахнулась, да так резко, словно на мгновение ведьма вернулась назад, в иную реальность. Гермиона застыла от сильного чувства дежа-вю, которое до боли сжало сердце.
На пороге, сжимая в руках свою верную трость, стоял Люциус Малфой. В зелёном велюровом пиджаке, из-под которого виднелся белоснежный воротник крахмальной рубашки. Едва взгляд хозяина мэнора остановился на ней, тонкие ноздри хищно раздулись, а серые глаза угрожающе сузились.
Гермионе с трудом удалось совладать с собой. Она откашлялась и внятно произнесла:
— Доброе утро, мистер Малфой!
Он ничего не сказал в ответ. Но сложно было не заметить, как дёрнулась бледная щека, а пальцы, сжимающие трость, побелели от напряжения.
Глава 9. Мы сами строим свою судьбу
Гермиона сидела в сумрачном кабинете начальника аврората, обитом сосновыми панелями, и тайком поглядывала в волшебное окно. Там не клубился утренний лондонский туман, как на улицах, а сонно посвечивало солнце, разливая на рисовые поля лимонно-жёлтое сияние. Всё такое ненастоящее, обманчивое. Лживое.
— Итак, — мистер Трамп сцепил пальцы в замок и громко хрустнул ими. Гермиона поморщилась. — Пр-родолжи-им. Протокол допроса номер сто восемьдесят пять дробь шестнадцать. Гермиона Джин Грейнджер, магглорождённая. Дело о перемещении между мирами.
Гермиона бросила взгляд на его густые чёрные усы, не скрывая раздражения.
«Жук-навозник… Удивительно, что некоторые вещи в разных мирах совершенно не меняются!»
— Чего вы хотите? Я хожу к вам на допросы уже полтора месяца.
— Вы, мисс Грейнджер прекрасно понимаете, что мистер Уизли не имеет права работать с вами. Он заинтересованное лицо.
— Понимаю. Я о другом. Я рассказала вам всё, что знала. Отдала все воспоминания. И не вижу, чем бы я ещё могла вам помочь. Вы забрали медальон! — тон её голоса повысился, но ведьма не замечала этого. — А без него, между прочим, невозможно написать ни научную работу, ни подробный отчёт для моего руководства!
Гермиона привстала, чувствуя, как гнев, копившийся всё это время, заливает до краёв.
— Мисс Грейнджер! — Трамп предупреждающе поднялся, уперев ладони о столешницу.
— С меня хватит! — отчеканила Гермиона. — Наши бессмысленные беседы окончены! А если хотите узнать что-то ещё, пересмотрите мои отчёты и воспоминания ещё раз!
Она вышла из кабинета, зная о том, что он не посмеет остановить её.
Выйдя из лифта, по пути к Отделу Тайн Гермиона спрашивала себя, какого, собственно, Мерлина она таскалась всё это время в Аврорат, как преступница.
Ответ алыми буквами мигал в воздухе прямо перед знакомой до боли дверью: «Закрыто! Вход воспрещён!».
С тех пор, как она переместилась в иную реальность, Отдел Тайн был опечатан. А угрюмый начальник, мистер Эссекс на все вопросы отвечал одно: «Опасно для жизни. Комиссия лучших волшебников расследует». Понятное дело, здесь не обошлось без вмешательства мстительного Люциуса Малфоя, который подал жалобы куда только смог, даже в Визенгамот, кажется. И ему никто не мог отказать, как пострадавшей стороне. В итоге в расследование вмешался Аврорат и Отдел магических происшествий и катастроф.
Гермиона же без работы изнывала. Она даже устроилась на полставки помощницей архивариуса в Министерстве, но позавчера ей вдруг отказали от места с формулировкой: «Вы под следствием, мисс Грейнджер».
Гермиона машинально положила руку на грудь и сжала в пальцах хрустальный кулон. Разумеется, она лгала начальнику аврората, и кое-какие извлечённые воспоминания хранились в этом кулоне. Ещё тогда, вернувшись в свой мир в Малфой-мэноре, девушка поняла, что допроса в аврорате не миновать. А уж с каким трудом удалось избавиться от разгневанного Люциуса! Шипя от негодования (в отдельные моменты казалось, что он перейдёт на парселтанг), Малфой пытал её около двух часов, выясняя, что она забыла в спальне его бывшей жены. Гермионе понадобилось всё её самообладание, чтобы убедить его в том, что исследования Отдела Тайн совершенно не касаются семьи Малфой. Один Мерлин знает, сколько раз ей пришлось повторить эту фразу, терпеливо прибавляя, что Невыразимцы физически не могут ничего рассказать о своей работе.
— Мы немедленно отправляемся в Аврорат, мисс Грейнджер! А потом к вашему начальству! — потеряв терпение, заявил Люциус. — Я хочу видеть, как вас уволят!
И когда он заперся в кабинете вместе с Трампом, Гермиона поняла, что это единственный шанс. Она схватила перо со стола в приёмной и трансфигурировала его в колбу. Затем вытянула воспоминания обо всём, что касалось Люциуса в иной реальности, и поместила их туда. А вот заколдовать колбу в кулон почему-то оказалось сложно. За дверью то и дело раздавалось:
— Ваша Грейнджер появляется у меня в доме второй раз за неделю!
— Мы с этим разберёмся, мистер Малфой!
— Ну разумеется, вы разберётесь! Но сначала я желаю видеть, как эта пигалица вылетит с работы!
Гермиона каждый раз вздрагивала и снова нацеливала палочку на колбу.
— Давай же! Ну!
В конце концов из колбы получился изящный прозрачный кулон, внутри которого плавало облачко цвета индиго. Но ещё следовало его на что-нибудь повесить, чтобы не потерять. Голоса Малфоя и Трампа раздавались уже у самой двери в приёмную, и Гермиона не стала тратить время на трансфигурацию листа пергамента в цепочку — это было бы слишком долго. Она просто выдернула волос, шепнула над ним: «Энгоргио!», и он тут же увеличился до размера приличного шнура.
И в тот момент, когда дверь кабинета широко распахнулась и на пороге появились Малфой и Трамп, девушка уже теребила на груди красивый кулон, пытаясь унять бешеное сердцебиение…
