Окна терема Лисяны выходили прямо на помост, где вершились казни. Это ее очень расстраивало. Так и не могла она привыкнуть к крикам толпы, не могла смотреть на истязания, как на забаву. В дни, когда вершилось правосудие, пряталась она у мужа в кабинете, а тот и не возражал. Во-первых, жена не морка, ей простительно, а во-вторых, беременная. А беременных женщин тревожить совсем нельзя.
А в лавку он и вправду обещал ее сводить не раз и не два. Раз уж вышли в люди — отчего бы и дойти? Вот только…
— Душа моя, погуляй пока сама, — Матвей Всеславович, заметив старого знакомца в конце торговой площади, сунул Лисяне кошель с золотом. — С твоей охраной никто обидеть не посмеет. А я вернусь скоро.
И бодро устремился куда-то прочь.
Лисяна взвесила кошель на ладони с довольной улыбкой, заглянула в него: серебро да золото, отлично просто, и, кивнув Сельве, повернула к оружейному ряду. Раз уж ей разрешили покупать все, что душе угодно, она и купит — подарки своим верным охранницам. Если бы не они, жизнь ее могла сложиться совершенно иначе. Конечно, Сельва не только воин, но и женщина, возможно, она была бы рада и новому разноцветному кушаку, и серебряному браслету, но Лисяне это и в голову не пришло. Ей казалось, что новый кинжал или десяток стрел непременно порадуют десятницу.
Бежала княгиня быстро, сильно опередив свою охрану, и оттого не уберегли они ее от неизбежного столкновения.
Лисяне показалось, что она сама нечаянно задела дородную женщину в высоком повойнике, выдающем в той уроженку Бергорода. Девушка даже извинилась быстро и хотела спешить дальше, но на плечо ей опустилась тяжелая, совсем не женская рука: с чернотой под обломанными ногтями, шрамами и веснушками.
— Куда так мчишься, княгиня? — пророкотал густой голос. — Людям честным на ноги наступаешь, толкаешься. Али возомнила себя кораблем, по водам плывущим, а нас всех рыбицами бесгласными?
Пришлось остановиться и женщину разглядеть внимательнее. Пожалуй, она была даже красивой — величественной, крупной, но красивой. Светлые глаза, длинные черные ресницы, здоровый румянец. Нос длинноват, подбородок тяжелый, брови прямые и очень густые, крупный рот. Будь лицо ее чуть приветливее, а брови не сдвинуты так, что между ними образовалась глубокая сердитая складка — ей можно было бы любоваться.
Ростом морка не уступала Матвей Всеславовичу, и Лисяне пришлось сделать шаг назад, чтобы рассмотреть ее всю, от вершины повойника до носочков щегольских сапожек из алой кожи.
— Ну что молчишь, убогая, язык проглотила? — не унималась женщина. — Али по-нашему не разумеешь? Так извиняй, я на языке дикарей не умею разговаривать. По-угурски знаю, по-дархански, на штальском немного могу. А с кохтами можно лишь на языке острых стрел говорить, до них так быстрее доходит.
— Не утруждайся, почтенная, — холодно ответила пришедшая в себя Лисяна. — Дикарка на моревском разумеет. Что хотела от княгини? Челобитную, никак, подать? Так не так просишь. Без уважения. Недосуг мне тебя сейчас слушать, приходи в терем, да с дарами. Тогда, может, и выслушаю.
Морка переменилась в лице. Не ожидала она найти в молоденькой совсем чужестранке, такой хрупкой, такой нежной на вид, достойную соперницу.
— Мне твои милости без надобности, — прошипела женщина. — Чай, не побирушка какая, а хозяйка пекарного ряда я. Матрена Ерофеевна Ярская.
Ага. Большуха, стало быть. Лисяна уже знала, что простых женщин тут называют по имени. А так, чтобы полностью, с отчеством, только к большухам обращаются или вот к княгине.
И внезапно обрадовалась. С большухами ей давно познакомиться хотелось.
— Так вы, Матрена Ерофеевна, одна всем пекарным рядом заправляете? Сами, без помощников? Удивительное дело! А покажете мне, как дела ведете? И калачи ваши вкусные очень, а уж какие медовые пряники славные печете!
Большуха вытаращила глаза и откровенно растерялась. Ожидала она войны, оскорблений, злости со стороны княгини, но никак уж не чистосердечного восторга. Что задумала эта степная змеюка?
— Я только торговлей занимаюсь, — осторожно ответила Матрена. — Выпекают хлеб булочники.
— Только торговлей? — огорчилась Лисяна. — А я-то думала…
— Ну, не только, — подбоченилась большуха. — Зерно закупаю, на мельницы отвожу. У меня три мельницы за стеною имеются. В Лисгороде пять пекарей на меня работают. Их дело — пироги да булки печь, что горячее и мягкое — сами продают в лавках, а здесь, на базаре, калачами, пряниками торгую да снедью прочей. Булочники, они ведь разное пекут, — женщина вдруг оживилась. — Кто из ржаной муки, кто из овсяной, а Кузьма Фомин, к примеру, только медовыми пряниками и коврижками промышляет, у него каких только печатных форм нет! Еще мы с ним заморские сладости хотели выпекать, да Матвей Всеволодович мне все рецепты не добудет никак… Да что я говорю, вам и не интересно поди!
— Очень интересно, — искренне заверила ее Лисяна. — А про пряники расскажите подробнее. Мне всякие приносили, некоторые с ягодами, некоторые с рисунками забавными, да такими тонкими, что не пряник, а картина настоящая! И как такую красоту есть?
— Очень даже спокойно ешьте, Лисяна Матвеевна. Я вам расскажу, как печатные пряники делаются. Берется, значит, доска ровная, лучше из клена или березы, на ней узор вырезается… Это наш Кузьма придумал…
Болтали долго, до оружейной лавки так и не дошли. Обеспокоенный Матвей Всеславович, потерявший жену, с трудом разыскал ее в хлебном ряду, с большой чашкой молока в одной руке и куском коврижки в другой. Вокруг с каменными лицами стояли охранницы-кохтэ — все с пряниками в руках. Матрена Ерофеевна горячо объясняла княгине, почему какой-то хлеб получается белым и пышным, а другой — серым и вязким. В свою очередь Лисяна, завидев мужа, с укором ему заявила:
— Что же ты, Матвей Всеславович, почтенную вдову обижаешь? И не стыдно тебе?
— Я обижаю? — поразился до глубины души князь. — Когда это?
— А кто обещал рецепты сладостей заморский привезти?
— Не припомню такого…
— Мужчины! — фыркнула, закатывая глаза Лисяна. — До сладостей ли им? Куда интереснее золото да драгоценные каменья, верно? Не серчай на него, Матренушка, я с Нежданом сама переговорю да строго ему накажу найти для тебя рецепт.
— И пряностей побольше, — алчно сверкнула глазами Матрена.
— И пряностей, — согласилась Лисяна покладисто. — А знаешь, какие в степи лакомства бывают? Я умею печь, надо с медом и ягодами…
Насилу князь жену свою оттуда увел. Пришлось большуху даже в гости приглашать, пообещав клятвенно, что успеют свои беседы продолжить они в свободное время.
И кто бы мог подумать, что две эти такие разные женщины так быстро подружатся?
Неугомонная Лисяна, вернувшись в княжеские палаты, еще побежала сразу же в казну, где хранился у Вольских сундучок (ладно, весьма внушительный сундук) с перцем, корицей и мускатным орехом, и недрогнувшей рукой мешочек пряностей оттуда извлекла, заявив, что княжеский повар все равно их не использует должным образом. Сей драгоценный подарок был немедленно отправлен Матрене Ерофеевне, принят с великою благодарностью, а на столе княжеском с того самого дня поутру всегда стояли горячий хлеб, самые лучшие пироги и пряники.
Ай да княгинюшка! Все же — сестра Великого Хана дурой быть не могла. Хотя подобной прыти Матвей Всеславович и представить себе не мог. Пожалуй, приобрел . он гораздо больше, чем просто молодую красивую жену.
18. Война
Если бы со всеми большухами было так же просто, как с Матреной! Что не удалось сделать Даниле, с легкостью сотворили рыжие змеюки Матвеевны. Весь Лисгород (а точнее, ее женская часть) обсуждали молодую княгиню. Чего только не выдумывали: дескать, и колдунья она, и гулящая девка, ведь у степняков все женщины общие, и забрюхатела неизвестно от кого, но скорее всего, от Ольга Бурого. И гордячка — нос воротит, и дура дурой — даже читать по слогам едва выучилась, и хитра неимоверно — в казне Вольского свои порядки наводит.
