чтобы никто не мог оспорить существование гена агрессивности. И вот через столько времени его отыскал один из этих бестолковых человекоборцев. Николас Толм был уверен, как никогда, что Дневник существует, и он очень хотел его найти.
Глава 14
Зоя не видела и не слышала Всеслава около недели. Все это время ее мучила обида, что он не звонит, не пишет и никак о себе не напоминает. Ее мучил вопрос, который звучал как «значит, я ему вообще не нравилась?» и чувство недосказанности. О, Боже, это ужасное чувство недосказанности, оно буквально преследовало ее.
Снова и снова она возвращалась к их последнему разговору. По дороге на учебу, во время обеда, пока чистила зубы, Зоя постоянно пыталась выстроить правильный ответ. Ей стоило более четко обосновать свою позицию, выразить свое доброжелательное отношение к ним ко всем, ведь ей так было хорошо общаться с ребятами. Она с улыбкой вспоминала, как они добирались до Питера, будто настоящие шпионы. Зоя понимала, что для нее все это лишь интересная игра, но игра настолько увлекательная, что хочется забыть о всех своих моральных принципах.
А Всеслав? Это же просто мечта, собранная из стандартного набора девичьих фантазий о прекрасном принце современного образца. Может он все-таки объявится. Она была уверена, что это его спасение гидроцефалов, как бы серьезно не выглядело, и даже если он прав, и все настолько запущено, все равно для него тоже в какой-то степени игра.
Зоя за свои четверть века хорошо усвоила, что окружающим не всегда важно знать, твое мнение, и легко позволяла людям считать себя теми, кем они хотят, не доказывая обратное. Если твоя тетя в жутком платье и ужасным цветом волос рассказывает тебе о том, что тебе, детка, надо по утрам пить подсолнечное масло, и советует где найти жениха, ей можно улыбаться и не перечить. Даже если ты считаешь, что дети твоих друзей несносны, им необязательно знать, что ты думаешь, свои мысли можно всегда оставить при себе.
Почему же тогда она так отреагировала на то, как обходятся с этим маленьким гидроцефалом Питером? Хотя, о чем это она, Зоя прекрасно знала ответ. Все ее компромиссы были лишь вежливостью, снисходительностью по отношению к человеческим слабостям, не причиняющим никому вреда, кроме разве них самих. А тут она увидела угрозу по отношению к больному человеку.
Всеслав и остальные человекоборцы верят, что ген агрессивности миф, но у них нет доказательств. И они практически ставят эксперимент на этом мальчике, и единственное, что их оправдывало — лишь их фанатичная уверенность в своей правоте. Но если убрать эту веру, как шоры с глаз, что останется? Больной ребенок, который запихивается донельзя опасным для него информационным мусором, пока его мозг не взорвется.
В этот момент Всеслав предстал перед ней в образе сумасшедшего, безумные идеи которого перешли все границы. Это ее и напугало. Но, когда испуг прошел, желание вернуться и объясниться плотно засело в ней, где-то в области живота.
Она стала изучать все статьи и всевозможные ресурсы о большеголовых людях. Медицинские и психологические журналы, выдержки из полицейских сводок. Зоя, откапывая правду, надеялась доказать свою правоту. Она готовила ответ для Всеслава, она проговаривала снова и снова об ответственности, прецедентах и прочее, прочее.
Но правда ей открывалась не так, как бы она хотела. Она не увидела ни одного нормально задокументированного и обоснованного факта проявления агрессии у гидроцефалов. Кроме огромного потока информационного шлака от свидетелей, опусов от медиков, она не нашла того, что бы она смогла с легкой душой принять как доказательство.
В один из дней Зоя решила встретиться с родителями большеголового мальчика, которого год назад отдали на лечение. Эти люди показались ей более-менее адекватными, мать — инженер, отец — технолог на крупном производстве.
Она договорилась о встрече, что потребовало от нее немалых усилий. Женщина, с которой она разговаривала, отнеслась к предложенному визиту с явной прохладой, отец мальчика просто повесил трубку, чуть поняв суть разговора. Лишь узнав, что она дочь министра Авлота, родители дали согласие на беседу, видимо, надеясь, что за их сыном будет более лучший уход.
В день встречи все утро Зоя очень нервничала. Одно дело читать медицинские статьи о гидроцефалах и их родителях, и другое — общаться с людьми, для которых эта болезнь буквально сплелась с их жизнью. Она пришла на кухню за очередной чашкой кофе и неожиданно увидела там отца.
Зоя хотела было сразу же уйти после стандартного «доброе утро», «как дела?», «нормально», но решила задержаться. Она села напротив него и выпив почти полкружки все-таки спросила:
— Ты помнишь нашу …беседу про человекоборцев, Парковую Зону? Я тогда была на самом деле согласна с тобой, что они всего лишь глупые дети, которые играют в большую политику. Потом я посчитала, что они настолько глупые и безответственные, что это выходит за всякие рамки, даже ставят под угрозу здоровье этих бедных гидроцефалов. Кстати, они их обычно зовут большеголовыми людьми, — Зоя отхлебнула еще глоток, и, посмотрев на отца, ей показалось, что тот улыбается. — Но, когда, я стала искать доказательства их неправоты, чтобы, ну как бы, вразумить их, я поняла, что ничего не могу найти.
— Какие доказательства тебе нужны, ты же не медик?
— Медицинские эксперименты меня не интересуют. Весь вопрос и состоит в том, что врачи ошибаются, приняв один или два совпадения за систему. Нужно около пяти, а лучше более двадцати задокументированных случаев проявления агрессии. Не со слов одного пострадавшего или врачей, а нескольких свидетелей, лучше видео. Везде стоят камеры, регистраторы, я уверена, должны быть видеоматериалы. Можешь достать мне из архива?
Отец в недоумении посмотрел на нее:
— Зачем это тебе?
— Я, надеюсь, что эти человекоборцы все-таки вменяемые люди и поверят мне, если я смогу доказать им истину.
Министр откинулся на спинку стула с усмешкой:
— Думаешь, им это нужно?
— Думаю, мне это нужно, — спокойно ответила Зоя.
— А я думаю, что тебе стоит бросить эти мысли, все эта твоя якобы дружба с ними до добра тебя не доведет. Поверь мне, я лучше знаю.
Зоя со злостью посмотрела на отца. Он сидел напротив нее довольно расслабленно, совершенно в непринужденной позе, когда она себя чувствовала, как натянутая до предела струна, еще немного, и она со свистом ударит кому-то в глаз.
— Почему ты считаешь, — медленно выговаривая каждый, звук спросила она, глядя при этом не на отца, а в свою кружку, — что ты лучше меня знаешь, что доведет меня до добра, а
