Она хлопает в ладоши. Хлопок превращается в очередной раскат грома.
— Vite, vite!
Габриель прикрывает меня собой. Я слышу его прерывистое дыхание и чувствую щекой его заросший щетиной подбородок. Рука Габриеля прижимает меня еще крепче.
Задерживаю дыхание. Здесь Вон. Я каким-то образом ощущаю его присутствие. Слышу его шаги, они приближаются ко мне, звучат гулко, словно в памятных коридорах подвала.
Мне ни в коем случае нельзя обратно в особняк. В качестве жены Линдена от меня была хоть какая-то польза. Благодаря мне муж жил и занимался делами, а не погрузился в отчаяние после смерти первой жены, Роуз. Но если я сейчас туда вернусь, Линден наверняка отвернется от меня. Вон сможет творить со мной все, что ему вздумается. Вколоть успокоительное, убить, вскрыть, извлечь голубую и карюю радужки и исследовать их под микроскопом.
У меня невольно вырывается стон.
Мы далеко от огней и можем скрываться в темноте. Тем не менее здесь достаточно светло, чтобы я могла различить устремленный на меня взгляд Сирени. Джаред выкрикивает ее имя и мое прозвище, «Златовласка». Он зовет нас к себе. Сирень молча качает головой.
Джаред опять что-то говорит — на этот раз негромко, так что мне приходится напрягать слух. Наверное, обращается к мадам.
— …не знаю, куда они могли деться. Далеко не ушли. Все выходы закрыты.
— …просто иллюзионист-эскапист! — говорит мадам безо всякого акцента.
Ее настоящий голос сухой и трескучий. Кажется, будто она намеренно делает его противным. Но я не могу избавиться от мысли, что когда-то она была хорошенькой и, возможно, даже доброй.
Я напоминаю себе, что это не имеет значения.
Голос третьего человека звучит добродушно, с легким смешком.
— Дорогая моя! Прятаться незачем. Выходи.
Вон. У меня в голове поднимается такая буря мыслей, что я пропускаю следующие несколько слов и слышу уже:
— …Линден о тебе тревожится. А Сесилия просто заболела от беспокойства.
Крепко зажмуриваюсь. Как хочется вернуться в то недавнее забытье, когда чужие слова не имели никакого смысла. Однако Линден и Сесилия не желают меня оставлять. Мой грустный муж, моя увядающая юная сестра по мужу, вечно пытающаяся убаюкать вечно плачущего малыша.
Это уловка. Даже если я вернусь в особняк, я не встречусь с ними. Вон позаботится о том, чтобы больше никто обо мне не услышал.
Я не могу пошевелиться. Кажется, даже не дышу. Мне еще никогда в жизни не было настолько страшно. Никогда. Даже в фургоне. Даже когда я услышала выстрелы.
Вон снова говорит:
— Дорогая, выходи! — И еще: — Рейн, будь благоразумна. Тебе некуда деваться. Мы — твоя семья.
Семья? Нет! В отличие от моих сестер по мужу и девиц в заведении мадам и тысяч таких же несчастных, живущих на улицах, я знаю, что такое семья.
Джаред спрашивает:
— Это не они?
В нашем направлении шумно бегут. Я содрогаюсь, но темная тяжелая фигура Джареда проносится мимо, одним прыжком ловко минует Мэдди и Сирень и мчится дальше. Но сначала Джаред что-то роняет. Я слышу удар о землю, а Сирень тут же подхватывает брошенное и засовывает в сумку.
Он уводит их от нас! Я едва успеваю осознать это, когда Сирень подползает ко мне и толкает нас с Габриелем в противоположном направлении. Ее губы шепчут: «Бегите».
И мы уходим, как можно быстрее и бесшумнее. Пихаем друг друга, стараемся бежать пригнувшись. Ветер шумит в траве с такой силой, что заглушает наш топот.
Сирень следует за нами, неся Мэдди на закорках.
Вон, мадам и Джаред зовут меня — только меня. Мое имя окружает нас, как капли дождя. Вон прибегает к другой тактике: кричит, что малыш Сесилии болен, может, даже при смерти, а Линден не выходит из комнаты и чахнет.
— Это неправда, — шепчу я на бегу. — Это неправда, неправда.
Сирень шикает на меня.
Снова, с громким стоном, отключается электричество. Мадам начинает ругаться на Джареда. Тот говорит:
— Наверное, ветер вывел из строя один из генераторов.
Вокруг нет ни веселой музыки, ни огней, ни хихикающих девиц — и без всего этого парк аттракционов становится вдвое страшнее. Меняет свой вид.
А потом я с треском и грохотом налетаю всем телом на какое-то препятствие. Пытаюсь на ощупь определить, что это, и пальцы скользят по виткам проволоки. Ограда! Габриель тоже щупает ее, пытаясь понять, можно ли через нее перелезть.
— Она под током! — шепчет Сирень, пытаясь отдышаться. — Обычно слышно, как она гудит. Но сейчас электричество отключено.
— Сколько у нас времени? — спрашивает Габриель.
— Мало, — отвечает Сирень. — Если Джаред быстро все не починит, ее вонючее королевское высочество поймет, что что-то не так.
Я уже карабкаюсь через ограду и оглядываюсь, проверяя, нужна ли помощь Габриелю. Но он не отстает и даже оказывается наверху раньше, чем я.
Сирень лезет за нами, но медленнее — ей надо удержать на спине Мэдди.
Ограда не очень высокая. Габриель помогает мне перебраться, а потом мы оба начинаем тащить Сирень. Ей очень трудно: из-за сломанной руки Мэдди не может сама цепляться за мать.
— Подожди. Вот так будет быстрее, — говорит Габриель и хватает Мэдди. Та вскрикивает и стонет.
Сирень пытается ее успокоить, но стоны переходят в рыдания, и я понимаю, что вот-вот начнутся вопли. Когда до земли остается больше метра, я спрыгиваю. Габриель держит Мэдди на руках, и я ощущаю запах ее соленых слез, хотя в темноте их не видно.
Сирень как раз перелезает через верхнюю точку ограды, когда ее дочь начинает орать.
Этот вопль, словно сирена, опять повергает весь парк аттракционов в панику. Ветер доносит крики:
— Сюда!
— Они здесь!
Я зажимаю Мэдди рот ладонью. Она кусает меня, верещит в руку, но я не обращаю внимания. Я слишком разъярена, чтобы чувствовать впивающиеся мне в кожу зубы и думать о том, насколько ей плохо.
Все еще заглушая ладонью крики, вырываю девочку у Габриеля. И тогда снова вспыхивает свет. Ток гудит в ограде. Мы приседаем, скрываясь в густой траве, которая уходит в бесконечность. В великолепную, чудесную бесконечность. Мне видна Сирень — крошечный силуэт вдалеке, сотрясающийся от удара током. Я в ужасе решаю, что она умерла, но девушка отскакивает от ограды и с тяжелым стуком, который слышен, несмотря на шум ветра, падает на землю. По нашу сторону. Даже Мэдди замолкает и смотрит.
Сирень пытается встать, но у нее не выходит. Последним усилием ей удается бросить сумку со своего плеча. Сумка бьет Габриеля по ноге, и он бездумно подхватывает баул.
Фонари спешат к Сирени, будто светляки. Джаред выкрикивает ее имя, но без ярости — с тревогой. Она приподнимается на локте и сквозь разделяющую нас траву смотрит прямо мне в глаза.
