Наши босые ступни шелестели по гладким доскам. Я ужасно боялся занозить кожу, и шел медленно, стараясь не скользить ступнями по полу. Лан терпеливо ждала меня, не пытаясь подгонять. По полированному камню тронного зала я прошел куда увереннее и даже получил удовольствие от его гладкости и приятной прохлады. Жаль, зал быстро закончился, и снова потянулась галерея, пол которой был паркетным. Но трудности были еще впереди: когда мы вышли из дома, передо мной раскинулась во всей красе мостовая.
Лан с сочувствием посмотрела на меня снизу вверх: она уже спустилась со ступенек, хотя и не отпустила мою руку, и теперь стояла и тянулась ко мне. Это выглядело так, словно я — больной старец, которому нужна опора и поддержка, или ребенок, которого хотят подхватить под мышки и переставить в другое место. Мысленно прокляв ее до седьмого колена, я спустился вниз и ступил на камни.
Это оказалось не так уж страшно. Камни были крупными, острые углы с них давно поотбивали колеса карет и повозок. Ходить по ним было не больно, скорее просто неудобно: стопа все время вставала неровно, отчего идти было тяжело. Время от времени я чуть пошатывался, и в такие моменты хватка Лан становилась стальной. Это меня раздражало: неужели она правда думала, что я могу потерять равновесие из-за такой ерунды?
Народу на улице было много. У меня даже возникло ощущение, что люди специально выходят на улицу, чтобы потолпиться. Время от времени кто-нибудь из них запрокидывал голову и вглядывался в небо.
— Чего они все ждут? — спросил я.
— Тсс! — тут же приложила палец к губам Лан, и мы продолжили наше шествие в полном молчании. Могла бы и предупредить, что разговаривать в Чистый день тоже нельзя. Я брел вперед в полной тишине, нарушаемой лишь шелестом ветра, и глядел себе под ноги. Мне не нужно было смотреть, куда мы движемся, ведь Лан вела меня. При этом я боялся пропустить какой-нибудь случайный острый край или запнуться о выступающий камень, и в результате спустя некоторое время мир для меня превратился в бесконечную реку камней, струящуюся под моими белыми, совершенно незагорелыми ступнями. И когда камни начали пропадать среди травы и утоптанной земли, я даже почувствовал, что меня тошнит от смены картинки.
Оглянувшись, я обнаружил, что мы покинули город. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилались зеленые травяные ковры. Мы находились в самом центре чудовищного размера горного цирка, окруженного чашей скал. Я удивился и его размеру, и тому, что здесь было тепло: раньше я думал, что в таких местах должен лежать лед. Впрочем, сейчас же еще лето. Возможно, зимой здесь все будет таким, как на картинках в учебниках Шаарда. Лан спокойно шла вперед. Для нее этот пейзаж был привычным. Ветер трепал ее волосы и грубую ткань хламиды, шуршал травами и завывал в ушах. Я отвлекся и запнулся. С-с-с-с-с…
— Можешь ругаться вслух, мы здесь уже никому не помешаем, — предложила она.
— Спасибо. Обойдусь, — прошипел я, чувствуя, как кровь, отхлынувшая от лица и груди во время болевой атаки, возвращается на место. — А почему в городе нельзя было говорить?
— Люди молятся, — Лан пожала плечами. — Нехорошо мешать чужим молитвам.
Я кивнул, осторожно ступая на отбитые пальцы. Ничего, вроде, идти можно.
Лан дождалась, пока я приду в себя, и повела меня дальше. Брусчатка совсем исчезла, и под ногами потянулась какая-то тропа, поросшая чахлыми кустиками вытоптанной травы и усыпанная мелкими камушками. Вот здесь-то и началось сплошное мучение. Камушки больно впивались в кожу, ходить по ним было все равно, что ходить по горячим углям. Пройдя с десяток саженей, я не выдержал и покосился на Лан: она шла спокойно, привычно избегая острых камней. Ее смуглые ступни опускались на каменистую почву, как вязкое тесто, а затем так же плавно поднимались вверх, чтобы снова опуститься на камни. Больно ли ей? Может, у нее кожа толще, чем у меня? Мои-то ступни уже горели, и я опасался, как бы они не распухли. Но признаться в этом было стыдно. Надеюсь, нам немного осталось идти, иначе обратного пути я попросту не переживу, и останусь тут ночевать.
Но мы все шли и шли. Время от времени я, конечно, поднимал голову, чтобы углядеть впереди хоть какое-нибудь строение, но видел только постепенно приближающиеся скалы. Дело уже близилось к обеду, и в животе у меня происходила настоящая вакханалия. Мне было стыдно за звуки, доносящиеся оттуда, но я ничего не мог с этим поделать. Ноги горели. И уже не только ступни: горели и уставшие мышцы, да и спина норовила согнуться колесом. Ужасно хотелось пить, а еще больше — сойти с дороги и лечь в густую траву.
— Мы не можем идти по траве? — спросил я, вдруг подумав, что это должно быть куда приятнее, чем попирать избитыми ступнями тропинку, усыпанную мелкими камушками.
— Змеи, — коротко ответила Лан, даже не повернувшись ко мне. Я тут же передумал ложиться на отдых в густые зеленые подушки. Ладно уж, потерплю. Тем более, что ступни у меня уже онемели от бесконечных уколов.
— Мы пришли, — спустя еще полчаса сказала Лан, вырвав меня из бесконечного созерцания дороги. Я поднял голову и увидел… Скалы. Просто скалы. Мы подошли к ним вплотную, но никакого строения впереди не наблюдалось. Напротив, наш путь пересекала неровная линия глубокого ущелья. Я пошел вперед, чтобы убедиться, что внизу не скрывается никакое здание с ведущими к нему опасными каменными лестницами. Лан сначала отпустила меня, но когда я подошел к самому краю, все-таки ухватила сзади за хламиду, не давая кувыркнуться вперед. И не зря. Стоило мне только глянуть вниз, в бездонный провал, ведущий наверняка в ад — место для самых грешных душ, которым отказали в перерождении — как голова у меня закружилась, в глазах потемнело, и я едва не потерял равновесие. Но Лан, потянувшая меня назад, не дала мне упасть. Я торопливо сел на землю в паре локтей от края, пытаясь прийти в себя. Сердце бешено стучало.
— Небесный замок, — сказала Лан, кивнув вперед. Я проследил за ее взглядом. На другой стороне ущелья, в белой дымке то ли облака, то ли пара от горячих источников виднелись каменные зубья. Они были расположены так, что напоминали огромное гнездо ласточек, прилепившееся к почти отвесной скале, уходящей в небо. И в этом гнезде сквозь белесое облако можно было разглядеть какое-то шевеление. Я подумал было, что там тоже бродят чудом попавшие на ту сторону ущелья асдарцы в белых хламидах, но сразу же отмел это предположение: существа явно не были людьми, да и, учитывая расстояние, размеры их представлялись огромными — никак не меньше двух-трех саженей.
— Это что? Неужели это… — я задохнулся от невероятного предположения. Лан кивнула, со спокойной улыбкой разглядывая «замок».
— Не может быть… — прошептал я, вглядываясь в прикрытую облачной завесой даль и пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. В какой-то момент налетевший сверху порыв ветра чуть примял облако, и я разглядел полупрозрачные силуэты. Два дивных создания прижимались друг к другу в поисках тепла. Они были слишком далеко от нас, но я все же видел, как одно из них зевнуло, обнажив острые клыки, а потом сонно ткнулось носом в каменный край «гнезда».
— Они этой весной вылупились, — сказала Лан, садясь со мной рядом. — Девочка и мальчик. Красивые, правда?
Я молча кивнул, с трудом осознавая происходящее. Надо же. Я впервые в жизни вижу гнездо дракона. А я ведь все это время жил недалеко от него, и ни разу даже не глянул на небо. А там наверняка летали родители этих, с позволения сказать, крох. Может быть, те двое драконов, которых я видел по пути в Асдар, и были их родителями. Для Лан, похоже, это обычное дело: она даже различает малышей. Черт возьми, до чего же странные эти асдарцы! Жить бок о бок с драконами и даже не вспоминать об этом. Расскажу Шаарду — не поверит!
Вспомнив о Шаарде, я ощутил, как меня стремительно скручивает тоска. Пока я пытался ее отогнать, Лан спокойно придвинулась к краю и свесила ноги с обрыва. Вниз полетели камушки. Они так долго гремели, ударяясь о скалу, что у меня внутри все захолодело: мне представилось, что сейчас под нами что-нибудь хрупнет, и мы ухнем вниз вслед за этими камушками.
