А потом вдруг дёргается.
- Давай я сам тебя отвезу. Это же возможно?
- Давай, - киваю я и понимаю, что совершила самую страшную ошибку в жизни, согласившись, чтобы он меня отвез туда.
Мне больше не увидеть его влюблённых восхищенных взглядов исподтишка. Теперь он был всё время серьёзен и напряжен, контролировал себя, как ни один мужчина в мире не смог бы. Между нами была такая стена, что китайцы бы восхищенно присвистнули. То, что сделали я и Кит, было страшной ошибкой. Влюбиться, а потом открыть на всё глаза и навсегда разочароваться. Я поняла, что его всепрощающая натура не бесконечна и не безгрешна, а он понял, что мой образ больше роковой, нежели святой.
В тягостном молчании мы провели первые тридцать миль под шумный гитарный рифф и смену декораций, а когда стройное войско деревьев осталось позади вместе с осенним видом пригорода М, он остановился. Машину тряхнуло, я схватилась за сиденье и только потом поняла, что была пристёгнута.
- М-м? - тихо, будто провинившийся ребёнок, спросила я. Впервые в жизни хотелось стать маленькой и незаметной, но главное, чтобы меня не оставили.
- Ничего, - он покачал головой, его лицо было таким напряженным, какого я ещё его не видела. Глаза остекленели и глядели в одну точку, как ледяные алмазы, навечно скованные металлом застывших скул и плотно сжатых губ.
- Скажи, что я мерзкая, - шепнула я. - Давай покончим с этим? Обзови меня как-то плохо, не говори со мной, но останься рядом. Это важнее, чем я могла предполагать.
- Хорошо, - так же напряжённо кивнул Кит и завёл машину.
Мы молчали дальше, и у меня были мили на размышления. Как лягушка, тонущая в сливках, я вязла и путалась в своих воспоминаниях и мыслях, пока не захлебнулась и не разрыдалась. Кит притормозил, но не взял за руку и не пожалел. Ничего страшного, я и так чувствую по его вздоху, по тому, как он кашлянул, прочищая горло, что ему не всё равно. Ведь даже когда ты любишь чудовище, все равно не сможешь равнодушно выносить его слезы. Это разрывает тебя на части и, увы, закономерно.
Я не Гитлер, или кто там главное зло?
Но я определённо близка к этому парню, просто у него был мир, а у меня одно озеро.
- До того, как я поняла отчего болела, я мечтала стать волшебницей.
- И исцелять людей?
- Нет. Исцелить себя. А потом совершать разные деяния в самый последний момент. Где-то цунами, а я прихожу в последнюю секунду и всё решаю, а потом такая: «Не нужно благодарностей!»
- В этом вся ты, - сказал он и замолчал ненадолго, будто раздумывая, переваривая.
- Я мечтал, - он посмотрел по сторонам и перестроился, мы выехали на шоссе. - что куплю себе самолёт. Лёгкий кукурузник или типа того и не буду нигде жить, а буду летать из страны в страну.
- А чем зарабатывать?
- Не знаю, чем-то. Я никогда об этом не думал. Просто никогда не быть привязанным к месту. Прекрасно же?
- Наверное. Я всегда хотела своего места.
- А я свободы.
Мы снова молчали. Уж не знаю почему, но не могла я свое теперешнее состояние изменить. Как воздушный шарик, который можно легко проколоть, чтобы все страхи, недомолвки, непонимание, лопнув, разлетелись на мелкие кусочки. Просто не получалось и все! Хотя что, казалось бы, может быть проще? Сказать что-то невпопад, пошутить, попросить прощения в конце концов. А я молчала. И он молчал.
- Это так комично. Не находишь? Мы получили то, что хотели, но до сих пор это ищем.
- Да, это и правда забавно. Эвет, о чем мы говорим, милая?
От слова «милая» аж внутри всё перевернулось, он не нежно это говорил почему-то, хотя мог бы. Вчера же всё было нормально, мы были почти такими, как раньше, он обнимал меня, а утром он, видимо, всё обдумал. Обдумал. И передумал. Но я сама хотела его оградить, верно?
- Ты будто на две головы вырос, - тихо сказала я, снова истончаясь в пространстве, становясь максимально невидимой и невесомой. - А я, видимо, упала, да?
- Я никогда бы такого не сказал, - он покачал головой. - Я просто разом осознал насколько велика твоя власть. Понимаешь?
- Власть?
- Ты совершаешь ошибки, и они больше, чем всё, что мог бы за всю жизнь натворить я. Ты выше меня во всех смыслах, а значит, всё неправильно, и мне нужно с этим смириться.
- Какая чушь! Я просто…
- Не просто. Мне льстит, что ты вдруг решила, что ради меня можно поступиться чем-то, и что я вообще тебе сейчас нужен, но это же только временное помутнение.
Это было вечной историей, которая никогда, похоже, не закончится. В ту ночь, когда я пришла к Киту, чтобы он меня обнял, был первый раз, когда я спала рядом с мужчиной. Если не считать Элая, к которому я сбегала в те ночи, когда было особенно страшно. Нечего юлить, нас с Элаем было за что подозревать в инцесте. При всей моей неприязни к этому красивому лицу и длинным светлым волосам, по которым все сходили с ума, я действительно искала у него и тепла, и защиты. И, возможно, восхищения. Он считал меня невероятно красивой, милой, смешной. Ругал за опиум и алкоголь, сходил с ума, когда видел как я курю, сидя в кабинете, и даже не могу глаз открыть. Он был готов броситься следом за мной в Америку и действительно хотел убить Грэга и до помолвки, и после моей смерти. Я помню день, когда мой красивый кузен приехал в поместье. У него было покрытое золотой щетиной лицо, красные от бессонницы глаза и окровавленные кулаки. До Грэга он так и не добрался, его остановили почти сразу, облили ледяной водой, отправили остынуть. Он сидел на берегу и плакал, а я сидела напротив и, глядя на него, говорила: «Не надо, милый, не плачь!» А он думал, что я ему только привиделась.
Когда я сейчас смотрю на Кита, на его напряженное лицо и глаза, полные рвущего душу сожаления, мне становится больно за Элая. У него не было этих томительных минут прощания, он просто ушёл из моей жизни, стал скверным, безжалостным мужчиной, не женился, не осчастливил внуками моих родителей.
Мы с Китом так и не заговорили, пока машина не остановилась перед отелем с “романтичным” названием «Калифорния». Приземистый, ветхий отель навевал жутковатые мысли о маньяках и призраках. И хотя всю дорогу я читала «Сагу о Форсайтах», а не Стивена Кинга, ощущение, что местечко мрачное, было. Но не мне говорить о мрачных местечках, верно?
Кит вышел из машины и скрылся за непрозрачной дверью, а у меня начался настоящий приступ отупения. Я сидела и думала о том, что нам, вероятно, спать в одной комнате, что скорее всего я лягу рядом с ним, и он меня обнимет. Что я буду лежать без сна, разумеется, всю ночь и смотреть на его профиль и лунные блики на гладкой коже, думать о том, какой он красивый. А может, он вообще не сдержится! Почему нет? Он молодой здоровый мужчина, я молодая красивая девушка. Он неравнодушен ко мне, пусть и говорит, что разочаровался, и что там ещё он говорит мне, в сущности не важно, это всё пустое. Разговоры о прошлом, о былом… сейчас я и он, одна спальня, и так просто там крепко обняться, поцеловать друг друга. Я вздрогнула при мысли о поцелуе, о его губах, которые казались такими мягкими и настойчивыми одновременно.
- Эвет? Эвет, что с тобой? - говорили эти губы.
- Черт возьми, почему ты замерла и не отвечаешь? Как это работает? Могла бы и предупредить!..
«О чем предупредить?» - спрашиваю я, но никаких звуков не издаю. Кита я тоже не вижу. Вместо этого взгляд просто прикован к ручке на бардачке машины. Кит вроде бы прикасается ко мне, трясёт, но у меня только немного мельтешит картинка, а потом (и это ужасно!) картинка просто заваливается на бок!
Я выпала из машины??
Как кулёк с картошкой??
- Как блин… может, тебе вода нужна? Могла бы ты хоть моргать в ответ? А то я даже не знаю, слышишь ты меня или нет… Ладно, попробуем воду… сейчас соберём тут митинг!
Я скорее слышу, чем чувствую, как по плечу стекает пара капель воды, потом у корней волос шевеление, кожа головы становится мокрой. Теперь губы, он пытается меня напоить?
