кляп ему в рот, чтобы он прекратил свои глупые поддразнивания. Но пока его не было рядом, мои гормоны были в порядке.
Сейчас же мы возвращались, и я думала, как хорошо, все-таки, что мы сюда приехали.
Дорожка петляла вдоль деревьев, солнечный свет играл с листьями, мошкара внезапно прекратилась, и воздух был свеж и чист, и был таким насыщенным, словно пирог из духовки — режь и ешь.
Это чувство было прекрасным. И вообще в этом месте витала какая-то волшебная лесная пыль. Хотелось двигаться, действовать, а иногда замереть на секунду, наблюдая, как пчела кружит над ароматным цветком и окончательно пропасть, раствориться в этом прекрасном мире, стать его частью.
Вот и сейчас мы все втроем стали по-своему продолжением этого леса, удивительного места.
И вдруг среди деревьев проскочил бурый бок животного. Я обмерла. Говорила же, что нас тут съедят!
— Вввера- выдохнула я, махнув в сторону кустов рукой, словно умирающий лебедь.
— Что такое? Тебе плохо?
— Тттам!!!
— Что там? Что? Мишенька, беги сюда.
Вера не на шутку заволновалась, увидав мое бледное лицо.
— Тттам! Ввера! Бежим скорее!
Мы все завизжали, когда из кустов, куда я указывала, выпорхнула птичка. Правда говорят, что у страха глаза велики. Мы завизжали и побежали, вытаращив глаза, вперед по неровной дороге, накатанной машинами.
Когда до дома оставалось совсем чуть-чуть, нашему визгу уже вторил рык и мат со стороны домика.
— Твою ж мать! Ну кто вас просил!!
Домчавшись, едва не поломав ноги в пути, перед нами открылась прекрасная картина. Перед домом в чем мать родила, стоял Паша с бумажкой в руках. Запустив свободную руку в волосы, он пялился на свой обновленный дом и цветисто матерился.
— Эээ… Паш, привет!
Он обернулся к нам, явив всю свою мужскую красоту, и мы синхронно с Верочкой зажмурились. Я даже для верности глаза ладошкой прикрыла. Потом подумала и начала рассматривать наглеца сквозь пальцы.
— Паша! Никогда в тебе склонности к эксгибиционизму не замечала! Ты с дуба, чтоли, рухнул?
— Рухнешь тут с вами! Этот гад мне ремонт доделал!
— Трусы надень и поговорим! — взвизгнула рассерженная Верочка.
Паша нагнулся к траве, от чего мышцы красиво забугрились под кожей, и натянул легкие штаны. Прямо на голое тело.
— Можно открывать?
— Открывай, — нехотя отозвался он.
— Что случилось, поясни нормально.
— Ничего.
— Что ты бурчишь, как дед старый. Что случилось?
Верочка уперла руки в боки и Мишаня повторил ее жест. Но Пашка не попался на ее махинации.
— Эй, Медвежонок! Вернулся?
Пашка растопырил руки, готовясь принять мальчика. Мишка не выдержал, рванул с места и набросился на дядьку. А тот, не будь дурачком, закружил его, словно самолет, и Мишка засмеялся живо, радостно, от чего и мы все стали улыбаться.
Я свалила сумки в траву.
— Ну так что у тебя случилось, болезный? По голове кто ударил, или сам ударился?
— Тебя увидал и сразу головой поехал!
— Заметно, что поехал! Пока в хибаре жил!
— Жил-не тужил! Пока ты тут свои тюли в цветочек не повесила!
— Тюль эта не в цветочек! Это птицы!
— Еще чего! Птичек мне тут не хватало!
В наш обмен любезностями, к которым, похоже, Паша готовился все два дня, что нас не было, традиционно вмешалась Верочка.
— А ну прекратили все прения! Брейк! Мишутка, отпусти дядю! Лена! Перестань задирать Павлика! Паша! Что ты так орешь?!
Пашка махнул рукой и пошел в дом за Мишуткой. А мы стали разглядывать чудо чудное: отремонтированный снаружи дом.
За два дня, что нас не было, появились пластиковые окна, были поставлены хорошие двери, отремонтировано крыльцо, покрашен и восстановлен забор, и уложена крыша.
Мы с Верочкой улыбнулись- реакция Паши была понятна, он ничего не хотел менять в своей жизни. Но и продолжать жить бирюком тоже было неверно, это я как застоявшаяся в невестах дамочка точно знала.
Мы с подружкой вошли в дом, откуда доносились индейские крики двух настоящих вояк.
Так и есть: Пашка носился за Мишей, стараясь его догнать, а тот, в свою очередь, кидался в него подушками. Одна из них прилетела мне, и я решила в долгу не оставаться и догнать нарушителей спокойствия, отомстив за почти поруганную честь моего носа, которому очень даже досталось.
Пока мы носились туда-сюда, Верочка, как самая адекватная из всей семейки, сделала важную вещь: она достала письмо, от которого и пришел в негодование ее брат.
меня к себе, она протянула листочек с крайне озадаченным и задумчивым видом.
Я развернула основательно скрученную бумажку.
"Брат! Ты должен думать не только о себе, но и о своей семье! С благодарностью за службу- малая толика того, что могу тебе дать. Да! И не упусти своего! Не будь большим дураком, чем обычно!"
Записка была не подписана, но понятно, кто ее написал: зрелый, умный человек, а самое главное, — тот, кто видит самую суть Паши. Ту, в которой он дурак. Подпишусь под этими словами двумя руками!
Это я и сказала Верочке на ушко. Она шутливо заехала ладошкой мне по макушке и рассмеялась.
Ох, как я обрадовался, когда их увидел. Даже не ожидал, что НАСТОЛЬКО соскучился.
Как только Ленка вышла на поляну перед домом, я чуть было не бросился к ней, чтобы обнюхать каждый сантиметр тела и удостовериться, что с нею все в порядке, что на ней нет запахов другого мужчины, или еще чего.
Не думаю, что в таком случае смог бы себя удержать в узде. И никто бы не пострадал.
Лена загорела, будто немного вытянулась, пока я ее не видел. Ресницы немного опалились солнцем и стали рыжеватыми на солнце, а волосы… разметавшиеся по спине, они хранили все ароматы, которые сопровождали ее последнее путешествие.
На меня пахнуло машиной, автобусом, полем, лесом. И, честно сказать, этот запах показался мне сильнее любого съедобного аромата, который я ловил в лесу.
И эти запахи вскружили голову, что я даже почти выбросил из головы все кровожадные мысли о том, как я сейчас буду расчленять тело Петра.
Это же надо додуматься: отремонтировать мой дом! Мое пристанище одинокого волка! Мою память о том, кем я являюсь. Не человеком в полном смысле этого слова, а волком! Хищником, который добывает себе пропитание и утоляет голод в лесу!
Кем я теперь стану?
Обычным мужчиной, который таит в себе животное начало? Скрывает в сундуках памяти под ста замками?
Кем я стану?
Глянул на дом.
Да, все изменилось. От той хибары, в которой я обитал,
