— Грех людской Велик! Потому что чертовщины подобной тебе много. Вы в разумы народа тьму свою пускаете и сердца людские извращаете! — закричал поп и внезапно осекся.
В хату вошел Радим. В дверь прошел поклонился и к ведру пошел помыться. Поп постарался вжаться в стену, будто не хотел и вовсе здесь оказаться.
Интересная реакция.
Поднесла мужу полотенце и спокойно приняла его обратно. Взгляд Радима указал на Худобеда.
— Он чумазый, как поросенок ходил. Пришлось его стричь и брить, — призналась я. — Жалко старика.
— Да я молод! — воскликнул поп и тут же осекся, когда Радим подошел к столу. — Мне годков тридцать, почитай и не жил вовсе, — тихо пропищала "мышка" из уголка.
— А женки у вас все же нет! — припечатала Ульяна и поставила дымящийся котелок с картошкой со шкварками. — Для жениха вы вовсе староваты, — добила его содержанка.
Радим принялся хлеб ломать, а я тарелки принесла и дочку на лавку усадила. Марьянка отцу на коленки забралась и грозно позыркивала из-за могучего мужского плеча на попа. Пару раз даже язык ему показала. Тот сидел молча, жевал горбушку и делал вид, что курносая малышка его никак не волнует.
Ели неспешно. Радим молчал. Митор стучал ложкой и вылизывал крынку с простоквашей. У него просто зверский аппетит, по сравнению с щуплым тельцем.
Ульянка ела медленно, но заглатывала много, а я старалась не сильно прижиматься к мужнему боку и тихо завидовала дочке. В последнее время у меня повысилась чувствительность тела рядом с супругом. Что не прикосновение, то меня в жар кидает, либо молния от макушки до пяток прошибает.
— Церковь через два дня готова будет, — в конце трапезы объявил благоверный.
Его рука под столом мою нашла и наши пальцы сплелись воедино. Он осторожно стал поглаживать мою ладошку, а я почему-то стала улыбаться, как дурочка.
— Во славу Богу Единому храм построил а в дом свой безбожницу привел, — вякнул поп.
— Иди, поп, отсюда, — порекомендовал ему Радим. — В чужом хозяйстве рот не смей открывать, — тихо рыкнул на него мой супруг.
А сам безбожные дела творил под столом с моими руками.
Мужские пальцы ласкали мою кисть и гладили каждый миллиметр моей руки. Жар от его ласк сжигал мои щеки. Я отводила взгляд. Митор во все глаза смотрел на нас.
— Папа! — пропищала Марьянка и подпрыгнула она его коленях.
— Складушка, — разулыбался мужчина и подбросил дочь на руках. — От Лады Склада, — прочитал он и поцеловал дочь в ее курносый носик.
Марьяшка пищала, смеялась и брыкалась. Смех детский звонкими колокольчиками лился по терему и наполнял меня счастьем.
Ох, надо тарелки прибрать.
На кухне я украдкой вытерла счастливые слезы и посмотрела на себя в ведро с водой. Вроде все хорошо, глазки не красные.
— Реветь то зачем, — рядом оказался напыщенный Митор. — Поп тебя обидел? — он по мужски с вызовом посмотрел на меня, будто готовился бежать за несчастным стариком и бить ему морду по одному моему слову.
— Нет, — улыбнулась я и быстро поймала мальца в свои объятья.
Начала тискать и лохматить маленького безхозного песика, который только поначалу отфыркивался, а позже поддался моему наплыву чувств и спокойно перенес все издевательства.
— Странные вы бабы, — приглаживал свои волосы Митор, смотря в воду. — Одна кусочки повкуснее на работу приносит, вторая зажимает. Нравлюсь что ли? — поддел меня малец.
— Это Ульянка за тобой ходит? — хитро улыбнулась я.
— А если и она, то что? — надулся важный мальчишка, как индук.
Я расхохоталась над ним и тронула его лоб.
— Ульянка всегда отдает больше, чем сама берет, — я улыбнулась. — Ответственная она очень и добрая. Душа у девки открыта. Боится она, что хлеб зазря ест.
— А может я люб ей? — заискивающе подошел ко мне паренек и заглянул в мои глаза с намеком.
— Хочешь чтобы все у нее узнала? — хитро протянула я.
Парень зарделся. Начал с ноги на ногу переступать и искоса на меня поглядывать.
— Можно? — совсем тихо спросил он.
Внезапно на кухню влетела Ульянка. Она стояла красная, как маков цвет и посмотрела прямо в глаза мальчишки.
— Не люб ты мне, Митор! Не люб!
Внезапно невинное лицо мальчишки изменилось. Он согнулся дугой, припал на передние лапы.
Почему лапы? Потому что его морда лица напомнила мне оскаленного зверя перед нападением.
В дверь вошел Радим с Марьяной на руках и именно в этот момент мальчишка сделал резкий выпад вперед.
Я успела оттолкнуть Ульяну и ощутила, как острые звериные клыки впились в мою руку. Полилась темная и густая кровь. На меня смотрели темные глаза оскаленного пса.
Марьянка завизжала ни своим голосом, а пес потрепав меня и с силой откинув прочь, завыл, вторя визгу дочери.
Радим толкнул дочь в сторону содержанки и бросился унимать разъяреного зверя.
Именно зверя!
На нашей кухне бесновался волосатый тощий человек с обросшей мордой и сплюснутым носом.
Оборотень?
Нет! Проклятье на собачьей шкуре! Родовое проклятье! Сильное! Не на Митора наложенное!
18
Моя рука ныла. Истошно орала дочка. Радим выпихивал во тьму ночи проклятого Митора. Ульянка сидела на полу ни жива не мертва.
Стоп! Надо взять себя в руки!
Обернула полотенцем кровоточащую руку. Затужила как могла. Подхватила дочь одной рукой и закинула ее на плечо.
— Солнышко, маленькая, мама здесь с тобой, — зашептала я и вложила в слова капельку силы.
Соответственно, мои слова для нее ничего не значат. Она сама такая же ведунья, как я. С нее сила стекает, как вода с камня. Чтобы повлиять на нее нужен сильный колдун.
Марьянка продолжила орать не своим голосом мне в ухо. До хрипоты, до боли в горле. С широко раскрытыми глазами и застывшим ужасом на лице.
— Испуг? — спросила я ее бледное лицо. — Выливать надо.
Подошла к содержанке, попинала ее ноги и приказала:
— Воды нагрей, да свечи неси. Испуг дочке выливать буду.
На ней моя маленькая толика силы сработала. Ее потрясенное выражение лица изменилось и она споро бросилась греть воду в чайнике.
— А что это было? — бледными губами запищала Ульяна.
— Спусковой механизм — злоба и ненависть, — я подкинула дочку, но та не переставала орать. Она вцепилась в мои волосы и теперь перешла в хрип. — Проклял кто-то мальчиков род. По мужской линии передается.
— А как ты это поняла?
— Глаза его сказали. Воду не перегрей и тряпицу чистую неси.
Девушка бросилась исполнять наказ, а я приступила к своему делу. Мое сердечко дергалось от крика дочери, но я понимала что нужно все правильно подготовить, а иначе только хуже сделаю.
Дочку в таз поставила и сверху лить стала водицу теплую колодезную со словами:
— Как льется вода, так вылейся испуг
Из Марьяны, из ее очей,
Из ее речей, из ее кровей,
Из ее костей, с печени тезя,
Страху быть нельзя.
Уйди ты, испуг, на порог,
С порога пойди на восток.
На востоке — трясина, на трясине — кочка,
На той кочке, чертова дочка.
Она испуг заберет, в трясину заберет.
Слово мое — ключ. Замыкаю.
Дочка рот прикрыла и стала плакать, как обычно: со слезами и руками ко мне стала тянуться.
Но я продолжила. Силу свою всю в слова тайные вливая.
Взяла воск топленый в тряпицу и стала его мять руками над головой ребенка и обходя по кругу, формируя из него круг.
— Испуг-испуг, выходи из головы, из рук, из костей,
Из очей, из плечей, из речей, из жилок, из всего тела.
Ты испуг-испужище, темные глазищи, тебе не быть,
Головы не кружит, кости не сушить, Выйди испуг-переполох,
Колючий, злючий, студёный, ветряной, от дурного часа от черного глаза.
Слово мое — ключ. Замыкаю.
Марьянка плакать вовсе перестала и я взяла ее на руки, в полотенце завернув.
— Мама, — протянула она и уткнулась мне в шею.
— Поспи, Ладушка. Поспи, родимая, — поцеловала ее носик, личико и ручки.
Малышка уснула, а Ульяна бросилась все прибирать.
