что я русалка. Я верила, а в шестнадцать узнала, что мне людей убивать на болотах судьбою уготовано. За что?
— Болотницы либо рождаются от Болотниц, либо от Царей Морских. – Пробасил голос печально, и я наконец поняла иронию, отрывисто рассмеявшись:
— Получается, и тут… По вине бабки отец мой Царём Морским новым стал, а следом и суть моя поменялась, потому что дочь его я законная? – Вопрос повис в воздухе, хоть я уже и так все поняла.
— Твоя бабка сама себя наказала деяниями своими. – Молвил голос, затихая: — За все нужно платить, и она сполна заплатила. Не быть тебе никогда наследницей ее, не русалка ты.
— Я ее ненавижу! Ненавижу! – Выкрикнула я, отчаянно заплакав, как голос свыше отрезал:
— Ненависть не поможет, и помни. От себя не сбежишь, дитя. А теперь иди. – И тихо добавил: — Тебя там ждут.
И все стихло.
Глава 15. Разговор по душам с Лешим
На болотах нынче была тишь да гладь. Солнце припекало, зависнув над головами нашими, щедро одаривая светом своим. Стрекозы весело стрекотали над ухом, пока камыши медленно трепыхались на ветру. Красота, что нисколько не трогала, все больше раздражая, как и Леший, что уж который день от меня не отходил ни на шаг, как, впрочем, и сегодня, пока я у самой кромки воды застыла, колени обняв свои да о судьбинушке несправедливой своей думая.
Я очередной раз тяжело вздохнула, на отражение глядя, да только друг мой старинный головою покачал:
— Ты бледная, как поганка. – Он завис около меня на ветви ясеня, да тростинку от себя отбросил, что жевал до того, продолжив: — Иди хоть муху съешь, себя порадуй. – Шутка была не смешная, и не актуальная нынче, поэтому я только отмахнулась от него:
— Иди лесом.
Мы помолчали ещё немного, вслушиваясь в звуки природы да воздух вдыхая, как он тихо молвил:
— С бабкой говорила? – Я поёжилась, как будто холодно мне стало от слов его:
— Нет. Видеть ее не желаю. Никогда.
Леший только вдохнул тяжело:
— Руса, это ее суть. Русалки не меняются. – И головою покачал: — Ты себе только хуже делаешь злобою этой обрастая. – И каждое слово ведь его правда была. Такова была натура русалочья, если можно так сказать. Ни души, ни тепла в них быть не может, да только как вышло, что мама моя другая была? Верно этого я не узнаю, поэтому и тихо проговорила:
— Я знаю, что хуже себе делаю. Что сделанного не воротишь, да только как… — Я руками взмахнула, головою в бессилии покачав и на друга глянув: — Просто это все разом навалилось на меня. Мне обдумать все надо, но не злиться при этом я не могу. Не понимаю, как можно столько злобы в себе нести.
— Можно, Руса. – Вздохнул он, с ветки своей слезая да около меня присаживаясь: — В мире много плохого. Главное самому таким не стать, а что до выбора других… Нужно принять, что не все от тебя зависеть может.
— Мне тяжко от мысли, что у меня все отобрали по вине одного. Всю жизнь я винила себя, что не такая, как ей нужно было, а оказывается права была, когда себя отстаивала. – Я всхлипнула, голову отвернув, на что Леший меня по плечу успокаивающе погладил:
— Себя отстаивать всю жизнь надо. В мире будет много тех, кто лучше тебя знать будет, как тебе жить надобно, и бабка твоя красочный пример тому. Она тебе внушила своё виденье мира, но ты из теста другого, поэтому боролась как настоящий борец за себя и суть свою. Теперь понимаешь, что права была, когда собою была? – Я кивнула, как он вздохнул: — А к отцу ходила?
Я вздрогнула, плечи сжав:
— Нет.
— Почему? Неужто боишься? Василиса, это уже не дело. – И это его «Василиса» болезненно в сердце отдало, поэтому я губы поджала, потихоньку злиться начиная от правильности слов его: — Он твой отец, сколько не избегай этого. Вам нужно поговорить.
Как будто я сама того не понимала, да только разница есть между пониманием и действием. Страшно было, тревожно до того, что аж сердечко в панике замирало. Видно, то у меня на лице промелькнуло, поэтому Леший тихо уточнил:
— Так дело в нем? В Иване. – И тише добавил: — Слишком много на тебя свалилось переживаний, да краса? Больно?
— Не говори о нем. – Просипела я, голову к коленям сгибая. – Больно. Очень. Так сильно скучаю по нему, что ни спать ни есть не могу.
Повисла тишина, пока руки мои от правды сказанной заледенели.
— Попрощаться нужно было. – Печально прошелестел голос, и я почувствовала, как друг меня за плечи обнимает, дабы согреть да успокоить, хоть мне совсем другие объятия нужны были сейчас: — Тебе бы легче было. А лучше вообще не расставались да поговорили откровенно.
— Отстань от меня. И так тошно. От всего… — И со слезами прошептала: — Я его сама от себя оттолкнула. Намеренно из-за страхов своих. Я же Болотница. Такова моя суть. Раньше таких как я истребляли. Кляли, зачем ему такая?
— Сейчас все иначе, Руса. – Покачал головою Леший: — Ты боялась чего? Увидеть презрения в нем?
— Он бы был прав в этом, если бы узнал и прогнал меня из-за этого. Другие хоть… Баба Яга и то помогает, как нужным то считает. А мы? Только путников убивать можем. Детей в трясину утаскивать.
— А ты так уверена, что он бы так поступил? Не сильно много ли ты думаешь?
— Я уверена, что он бы так и поступил. Любой бы так поступил…
Он только головою снова покачал, по спине похлопав меня:
— Хочешь мнение моё? – Я на него посмотрела, кивнув, и он улыбнулся мне по доброму: — Наслушалась ты бабку свою, вот и все. Вбила в голову глупости эти, поэтому ты и испугалась отрыться. Боясь, что также будет и с ним…
— Когда я бабке сказала, что Болотница? – Прошептала я, вспоминая тот день. События, хоть и давнишние, болью отдались в душе и я вздрогнула, вспоминая: — Она сказала тогда…
— Что ты противна ей? – Подсказал он, недовольно головою покачав да покрепче меня обняв: — А она
