кхуйи, чтобы согреваться, и тащил ее вверх по одной стороне горы и вниз по другой. Она такая хрупкая, моя маленькая пятипалая. Я упрекаю себя за то, что не позаботился о ней лучше.
– Это больше не повторится, мой резонанс, – говорю я, поглаживая ее щеку. – Я буду лучше заботиться о тебе, начиная с этого момента.
И хотя с моей стороны эгоистично использовать все припасы в пещере, я разжигаю огонь еще сильнее. Мне все равно, потею я или нет, пока моей Джорджи тепло и комфортно. И я прижимаю ее к себе, и кажется, что время замедляется. Ее руки зарываются мне под одежду, и мой член становится твердым от ее легких прикосновений. Но она все еще плачет, и поэтому я обнимаю ее и утешаю, как могу, пока слезы не утихают, и она только шмыгает носом от своих невзгод.
Пока она греется у огня, осторожно осматриваю ее руку, а затем отрезаю полоску меха, прикладываю к запястью один из костяных ножей и туго приматываю это подобие шины. Сойдет, пока я не покажу ее целительнице. Она благодарно улыбается мне и указывает на другой костяной нож на моем жилете.
– Мжно мне одн?
Качаю головой, показывая, что не понимаю, и она жестами объясняет, что хочет один из моих ножей. А, она хочет защитить себя. Отдаю ей нож, теперь у меня осталось четыре. Завтра я покажу ей, как пользоваться ножом, как наносить удары, и если на нее снова нападет метлак, она сможет дать отпор. В душе они трусливые создания, и когда им угрожает опасность, они убегают.
При виде ножа она радостно улыбается мне, как будто я подарил ей величайшее из сокровищ.
– Мн будт спкйнее с ним.
Киваю, хотя не понимаю ни слова. Для меня достаточно того, что она улыбается. Однако я сделаю больше. В этой пещере есть мех, оставленный для воинов, которые отваживаются охотиться так далеко. Шкуры огрубели с годами, но они все еще теплые. Когда мы уйдем утром, я нарушу правила охотничьей солидарности и заберу их для Джорджи. Я больше не позволю ей мерзнуть во время наших путешествий.
– Пджарить? – спрашивает она и указывает на добычу, висящую у меня на поясе. – Пджарим эт?
– Пджарить? – повторяю я, поднимая грызуна в перьях, чтобы она увидела. – Так вот как ты это называешь? Пджарить?
– Еда, – говорит она и улыбается мне, ее маленькие зубы сверкают. Она указывает на зверя, затем на огонь. – Поджрь ег, пожлста.
Ах, она дает мне указания. Я показываю на огонь.
– Пджарить?
– Есл бть точнми, эт огон, но да, пджарь. – она кивает.
Хотя это противоречит всем моим инстинктам, я делаю как она просит: снимаю шкуру с животного и насаживаю вкусные кусочки на один из своих костяных ножей, она подносит их к огню, а затем съедает один причмокивая. Она восклицает после каждого укуса, и к тому времени, как еда заканчивается, ее глаза становятся сонными и довольными.
Я тоже доволен. Мы остановились раньше, чем я планировал, но Джорджи в тепле, безопасности и накормлена.
Объясняю ей жестами, что должен собрать побольше дров и расставить ловушки для того, чтобы прокормить нас. Она останется в пещере, будет поддерживать огонь и отдыхать. Она выглядит обеспокоенной, но кивает, и я оставляю ее со своим костяным ножом и флягой воды.
Выбравшись наружу, я нахожу помет двисти. У меня с собой нет топора, но здесь, высоко в горах, деревья довольно чахлые. Я расставил силки для грызунов с перьями и птиц с серповидными клювами. Двисти – лучшая добыча, но Джорджи, похоже, твердо решила подняться в гору, а мы не сможем унести столько мяса. Если бы она была са-кхуйи, это было бы проще, но моя Джорджи хрупкая, слабее нашего самого слабого воина.
Возвращаюсь в пещеру, когда уже темнеет, и вижу, что Джорджи спит, свернувшись калачиком в мехах, с ножом в руке. Огонь догорел до углей, ее волосы высохли. Оказывается, они блестящие и золотисто-каштановые, на них так приятно смотреть.
Они почти так же прекрасны, как ее мягкая улыбка, которой она одаривает меня, когда просыпается. Потом садится и сонно смотрит на меня.
– Гора?
Качаю головой и складываю принадлежности для костра. Снаружи свирепствует метель, и сугробы, через которые нам придется пробраться, чтобы подняться на гору, с каждой минутой становятся все глубже. Откидываю загораживающую вход шкуру, чтобы показать ей метель, она выглядит удрученной.
– Завтра мы поднимемся на гору, – говорю я ей. Не знаю, почему она так отчаянно хочет попасть туда, но это, должно быть, для нее важно. Жестами пытаюсь объяснить, что мы отправимся, когда снова взойдет солнце и прекратится буря. В конце концов, просто останавливаюсь на «скоро».
– Скоро, – вторит она и одаривает меня улыбкой. Похоже, она удовлетворена ответом.
День обещает быть долгим. Солнца бы сейчас стояли в зените, если бы их было видно, а мы пережидаем бурю, укрытые от пронизывающего холода. Джорджи не может переносить непогоду так, как я, и то, что она со мной, связывает меня по рукам и ногам. И хотя я бы не променял ее на лучшую охоту, но должен признать, что присутствие девушки заставляет меня менять планы. Забота о ней стала приоритетной задачей.
Мысль о том, чтобы провести с ней весь день, кажется подарком.
Она указывает на огонь и произносит «огонь» на языке са-кхуйи.
– Да, огонь.
– Огонь, – повторяет она. Затем она хватает шкуры, на которых сидит, и вопросительно смотрит на меня.
– Меха.
– Меха, – эхом отзывается она. Слова звучат забавно в ее устах, как будто ей трудно издавать горловые звуки, как это делаю я. Но я рад, что она хочет научиться общаться со мной. В течение какого-то времени я называю предметы в пещере, а Джорджи пытается повторить слова в разной последовательности, чтобы запомнить.
В конце концов в пещере заканчиваются вещи, которые можно назвать, и мы переходим к телам. Она
