и кусками вырывая плоть.
Естественно чуваки мгновенно начали отстреливаться, в надежде ранить бешеных монстров. Но бестии были неуязвимы к пулям, удары лишь злили тварей, и те мгновенно бросались на тех, кто нажимал на курок.
Бойцы пытались защитить своего вожака, охватив его в плотное кольцо, но валились как подкошенные, не достигнув машины. Мгновенно превращаясь из бравых молодчиков в падаль. Часть хаотично летающих пуль попадали в парней Герцога. Но на них стрыги не набрасывались. Те, которые были лишь ранены, с помощью товарищей пытались добраться до своих машин. Двое — бездыханными телами остались в ресторанном дворике. Вдруг Василий Силантьевич хрипло застонал, подтянулся на руках и рванул со своего кресла. Больные ноги не выдержали — подвели. Он рухнул на колени. Кристовский мгновенно бросился к нему, подхватывая мужчину, на глазах ставшим слабым стариком, под руки.
— Олег! — не своим голосом закричал Герцог.
Я поняла, что третий умерший у меня на глазах от хаотично срикошетившей пули парнишка был для него важен.
— Убью! — он выхватил из потайного кармана небольшой револьвер и начал стрелять во все стороны.
Бросив клетку и сжимая в ладонях амулет, в силу которого от страха и бессилия я была вынуждена поверить всей душой, я через кусты, вокруг ресторана побежала к парковке. Кристовский же грубовато заломав Герцогу руку, выхватил у него оружие. Краем глаза заметила, что черные крылатые твари уже рвали белый костюм франта, выдирая вместе с тканью кишки и внутренности уже переставшего дышать мужчины. Битва была окончена. Она была выиграна. Но ни одна из сторон не наслаждалась триумфом.
— Варя, — крикнул Глеб.
Обернувшись, покинула своё убежища, устремляясь на голос шефа.
— Помоги мне! Держи Василия Силантьевича. Ребята, грузите тело ко мне, — раздавал Кристовский команды.
Герцог молчал. Я подошла к нему. На меня смотрели прозрачные голубые глаза. В них не было слёз. Они видели много зла. Они знали, что такое смерть. Они впервые познали, что такое горе.
— Глеб, поможет, — произнесла я обещание, которое зависело не от меня.
Тело действительно уже лежало в машине. Два амбала подхватили, практически на руках посади его в машину.
— Сделай, что можешь. Плачу любые деньги, — шёркнул губами вор в законе.
— Это не вопрос денег. Это вопрос цены, — медленно сказал Глеб.
— Я готов. Жизнь стоит жизнь.
— Забирай всё это мясо! — обреченно махнул он на тела.
— Оно не стоит ничего, — страшная правда холодом пробиралась мне под кожу, я еще не могла её сформулировать, но Глеб однозначно намекал на то, что было страшно даже произнести.
— Я готов на всё! Что ты хочешь.
Глеб лишь кивнул в сторону одного из молодчиков и добавил.
— Этого хочу не я. Цена не мне.
— Понял. Увидимся у тебя.
Машины уехали. На парковке остались распахнутые, вывернутые наизнанку автомобили дерзкой, но неудачливой банды, растерзанные человеческие тела и пять дохлых летучих мышей, вновь приобретших свой обычный вид. Можно было бы подумать, что они оказались здесь случайно, если бы их пасти не были в крови.
Каждая минута промедления делала дьявольский план тёмного медиума невозможным. Пожалуй только сейчас я поняла, на службу к кому я поступила.
— Если хочешь — можешь идти. Ты мне сейчас будешь не нужна.
— Я остнусь, — обреченно шепнула я.
Попав в команду, идущую под черным флагом, на берег уже не просятся. Всё произошло так, как я и думала. Бандиты притащили одного из своих, связанного, с кляпом во рту. В его зрачках светилась обреченность. Глеб положил их рядом: живого и мертвого, вложив руки одна в другую в крепчайшем рукопожатии. Все покинули кабинет. Остались только Глеб, Герцог и я.
И два тела перед нами.
Уже окончательно стемнело, но тем не менее я задёрнула шторы. Силуэты присутствующих стали еле читаемы. Сегодня ночью страх внутри меня рос по возрастающей. Но нужно было взять себя в руки. Глубокий вдох и медленный выдох. Чтобы ни случилось, я всего лишь делают свою работу. Это был не мой выбор, а значит не мне платить цену проклятья.
Незнакомым гулким голосом Кристовский начал произносить заклинание. Больше всего оно напоминало замысловатую поэму на неродном языке, либо какой-то дикий речетатив. От его слов тьма вокруг нас становилась гуще. Мне казалось, что рядом кто-то летает, касаясь нас крыльями. Веяло ледяным холодом и кисловатым, гнилостным запахом. Меня замутило.
В кромешной темноте я не могла рассмотреть лиц, но слышала размеренное дыхание Глеба и сдавленное, отрывистое — Герцога. Разбитые ноги не позволяли тому стоять, поэтому медиум пододвинул для него своё рабочее кресло. Мы образовывали своеобразный треугольник вокруг тел: двое мужчин и я между ними. Исходящие от Кристовского волны нагнетали чернильно-угольный мрак вокруг нас.
Медиум попросил развести руки, слегка касаясь друг друга подушечками на кончиках пальцев, образовать своеобразный круг. Темп произносимых заклятий усиливался. Его речь практически сливалась в одно длинное слово, не разделяемое паузами.
Вдруг лежащие перед нами тела засветились. Сначала лёгкое голубоватое сияние возникло в лобовой части головы незнакомого мне парня, обреченного шайкой Герцога. Затем оно начало усиливаться, тонкими линиями разбегаясь по всему его телу и просвечивая даже через одежду. Будто бы по кровеносным сосудам пустили некую сверкающую жидкость. Она набирала цвет из бледно-голубой становясь тёмно-синей. А затем в месте соприкосновения пальцев жертв начала перетекать из одного тела в другое. Образовавшийся во время этого свет слегка рассеял мрак. И я поняла, что теперь нас, стоящих в этом круге, было четверо.
Ровно напротив меня стояла женщина, с белыми спутанными волосами до самого пола и просторном, длинном платье с рваным кружевом вокруг шеи. Рукава платья свисали до пояса. На витом поясе, охватывавшем талию, висел тонкий серп. Её лицо ничего не выражало. Бледная, будто серая выцветшая бумага кожа была испещрена узором мелких морщин. Ресницы и брови отсутствовали, но не смотря на это её можно было бы назвать почти красавицей из-за ровного носа, высоких скул и изящной линии рта, если бы на месте глаз не зияли две дыры. Голову венчал обруч из завядших белых цветов.
Морена.
Куда она смотрит: вниз на своего нового подданного или прямо на меня — разобрать было невозможно. Меня охватило желание рвануть из комнаты, но сковывавшее оцепенение не позволяло двигаться. Я видела, что она шевелит губами, вторя Кристовскому.
Постепенно синие свечение на молодом человеке, чья гибель столь сильно подкосила Герцого стала усиливаться. А вот во втором жизненной силы практически не осталось. Таяли последние капли. И наконец полностью потухли. Некоторое время можно было разглядеть ультромариновые линии, но постепенно они начали бледнеть и наконец стали совсем не различимы. Тон Кристовского пошёл на спад. Очевидно, он заканчивал сеанс и прощался с
