Он хохотнул, развернулся ко мне и демонстративно закатил глаза к потолку.
– Когда ты перестанешь спорить со мной по пустякам, Мари, мир перевернется!
– Этого нельзя допустить, – серьезно согласилась я. – Прошу, подожди. Выслушай меня. Это касается бриллиантов.
Алексей свел брови, но возражать не стал. Вернулся в комнату и, плотно закрыв за собою дверь, устроился в кресле, подхватив на руки забытый мною томик Мольера. Я пересказала князю то, что поведала мне Агриппина, но умолчала о своих к ней подозрениях. Сообщила я и об убийстве Петренко. Милевский поморщился как от зубной боли, когда рассказ мой коснулся осмотра тела. По счастью, именно на этих не самых приятных подробностях у меня окончательно сел голос. Я откашлялась.
– Всё, – хрипло подытожила я.
– Я понял тебя, – кивнул Алексей. – Ежов … Ежов… – он пальцами постучал по твердому переплету книги. – Напомни, это ведь к Ежову ты хотела податься за дополнительным заработком?
– Это более не актуально, – я поджала губы.
– Слава богу, – хмыкнул он и поднялся на ноги. – Страшно представить, чего бы ты насмотрелась, разбирая ночами его отчеты.
– Зато проводила бы время с большой пользой, – процедила я. – И смогла бы откладывать деньги. Чтобы хотя бы за частично выплатить долг. За Солнечное!
– Молчи! – оборвал меня он и, улыбаясь мне будто глупому ребенку, добавил: – Береги горло.
Я фыркнула и отвернулась к окну. Алексей ушел, а я послушала совета. Переоделась, легла на высокую кровать и закрыла глаза. Береги горло... Забавно. Впрочем, в этом весь князь...
После той страшной ночи Алексей действительно отпустил меня. В Петербург. Князь снял мне квартиру. Туда с вокзала отвез меня его секретарь. Показал он мне и сейф, в котором хранилась наличность. Его сиятельство позаботился о том, чтобы мне было на что есть.
Огромная пустая квартира на набережной Фонтанки, респектабельные соседи… разумеется, я не могла позволить себе ничего подобного. Суровая реальность была жестока, я не боялась работы, могла бы и в посудомойки пойти, и пошла бы – в агентствах по найму мне не отказывали, но и предложений не делали. Всё решил случай – я встретила Ивана. В магазине.
Я рассказала ему о своих мытарствах, он пообещал что-то придумать. И придумал. Мне нашлось место в полиции, и когда я попросила Андрея Аркадьевича устроить мне комнату, он нашел для меня служебную квартиру. В неё-то я и съехала, предварительно вернув в сейф всё, что потратила. До последней копейки вернула. Теперь я понимаю, как всё это было … смешно.
За несколько месяцев я закрыла долг перед Бортниковым, мне пришлось перезанять у него. Адвокат всякий раз тяжело вздыхал, но не спорил. Понимал – бесполезно. Щепетильность к деньгам, к счастью, досталась мне от матери, а не от отца. Папа так с Иваном и не расплатился.
Жизнь шла своим чередом. За зимой пришла весна. Её сменило жаркое лето. У меня была работа, у Милевского, я знала, новое увлечение. Бортников говорил, в высоких кругах все делают ставки, когда же, наконец, князь – завидный холостяк, перестанет быть таковым.
Еще зимой в мой новый дом переехала Анна с пятилетним сыном. Муж её погиб на войне, пенсии не хватало. С прошлой квартиры им пришлось съехать, а Анне – искать подработку.
В тот летний день были именины государыни. По Неве в честь праздника должны были идти корабли. Анна не успевала, и я вызвалась отвести Василия на прогулку сама. Матроска, фуражка, шорты и белые гольфики – он был необычайно серьезен и горд. Еще бы, мать возложила на него миссию – сопроводить на праздник меня.
К Дворцовому мы не пошли – затопчут. Свернули к верфям. Видно будет не хуже, и народу нет. Так и вышло. Стройными рядами корабли шли по акватории, радостно палили у Зимнего пушки, слышно прекрасно! Горящие глаза соседского мальчишки были мне отрадой.
Мы спрятались в тени тополей. И место повыше, и не так дует от реки. Вася вставал на носочки, и я подняла его на руки, чтобы видел лучше. Он обнял меня за шею и прижался щекою к моей щеке.
– Парус! – восторженно выдохнул он, указывая на корабль ручкой. – Красивый!
– Очень, – подтвердила я и поцеловала его куда-то в нос.
Василий зажмурился от удовольствия, я счастливо рассмеялась. Прохладный ветер потянул от Невы, играл с длинной юбкой белого платья и трепал отутюженный полосатый воротничок на Васиной матроске. Тополиный пух закружил вокруг белым снегом.
Зачем я обернулась? Я ведь почти смогла … забыть.
Автомобиль с открытой крышей остановился на другой стороне дороги. На заднем сидении сидел Алексей. Не один. С женщиной. В общем гомоне мало, что было слышно – «Мари…» я прочла по губам.
Я дернула уголком рта.
Жизнь идет, ваше сиятельство. И женская рука в белой перчатке ложится на темный рукав твоего пиджака. Мы теперь существуем в разных реальностях. Ты и сам это знаешь.
«Уходи...»
Не береди почти зажившие раны. И мои. И твои…
Кажется, дама князя выказала ему недовольство. Алексей бросил ей что-то в ответ и распахнул свою дверь. У меня зашумело в ушах. Я поставила Васю на землю и, крепко перехватив маленькую ладошку, приказала:
– Бежим!
И мы побежали. Вася смеялся, и я хохотала будто безумная. Широкие улицы, сквозные дворы. Я потеряла единственную летнюю шляпку, волосы рассыпались, и солнце пекло голову. Но, черт возьми, какой ерундой это казалось тогда!
Мы влетели в прохладный подъезд, я передала матери счастливого ребенка. Спустилась к себе и, спиной опираясь о деревянную дверь, позволила себе расплакаться. Один единственный раз.
Пыль скрипела на зубах. Я натаскала себе воды и устроила водные процедуры. Смывая прошлое, смывая пристальный взгляд князя.
Когда в мою дверь постучали, за окном уже было темно. Наверняка Анна прислала Василия с чем-нибудь съестным. Я сбросила с петли металлический крючок и открыла, не спрашивая.
В руках мужчины была моя шляпка.
– Ты потеряла, – сказал Алексей.
Я укрылась пуховым одеялом, но согреться не получалось – меня бил озноб. Как это ни прискорбно, хворь всё-таки свалила меня с ног. Приехал доктор, диагностировал у меня обычную простуду и ушел, оставив лекарства. Алексей присутствовал при осмотре и наверняка бы лично проконтролировал, насколько точно я выполняю рекомендации, но его попросил слуга:
– Вам срочная телеграмма, ваше сиятельство, – сообщил Федор. – Изволите принять?
Милевский озабоченно кивнул и оставил меня. Агриппина принесла бульон, я отправила было девушку обратно на кухню – аппетита не было, но она настояла.
– Алексей Сергеевич велел, чтобы вы съели хотя бы ложку, Мария Михайловна.
Она присела рядом и, поправив подушки за моей спиной, подала мне поднос.
– Я проходила мимо, он так ругался! Вот уж не думала, что благородным известны такие слова, – прыснула она.
– Ругался?
– На телеграмму, – пояснила девушка. – Интересно, это что ж такое ему написали?
Я поднесла ложку ко рту, меня замутило от одного только запаха еды. Я задержала дыхание и, морщась, проглотила её содержимое. Княжескую заботу нельзя не принять, даже если тошнит. С Алексея станется влить мне эту ложку силой.
– Подай мне микстуру, Груша, – попросила я, возвращая служанке поднос.
Мне, безусловно, тоже было интересно, что за известия получил князь. Но не слишком. Боль в горле даже думать мешала. Я отпустила Груню, приняла лекарство и почти сразу провалилась в глубокий сон. Благо, без сновидений.
Проснулась я от прикосновения теплой ладони к влажному лбу. Рубашка прилипла к телу, одеяло сбилось в ногах.
– Жар спал, – сообщил Алексей как будто бы не мне и отошел к окну.
Я села на кровати – это нехитрое действие отняло у меня все имеющиеся силы. На журнальном столике сквозь бархатный абажур тускло светила электрическая лампа. Княжна сидела в кресле, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику. На ней был всё тот же костюм, за окном темно, из чего я сделала вывод – вчерашний вечер еще не закончился.
