– Я распоряжусь о медовой настойке для тебя, – обернулся он на меня в дверях.
– Это лишнее.
Милевский окинул меня нечитаемым взглядом и ледяным тоном отрезал:
– Мне лучше знать.
Мне доставили вещи – два огромных черных сундука. Саквояж, надо полагать, потерялся где-то в коридорах Остафьево. Я открыла замочек на том чемодане, который был ближе, и нашла домашние туфли среди множества новых женских вещей.
Алексей был единственным ребенком покойного князя. Но страстное желание нарядить меня, выдавало в нем мальчика, заигравшегося в куклы несуществующей старшей сестры.
Я сняла накидку, переобулась. Яркая вспышка осветила комнату, громко ударил гром, и я подошла к окну. Ветер кренил деревья, с неба хлынула вода, и крупные капли покатились по прозрачному стеклу. В Остафьево начался дождь. Пальцем повторив путь одной из капелек, я оставила след на запотевшем окне.
В дверь постучали, и сквозь уличный шум я услышала:
– Чай, барышня!
Агриппина чинно вошла с огромным подносом и, сгрузив его на круглый маленький стол, бросилась мне на шею. Я расцеловала девушку и, утирая слезы радости, спросила:
– Как ты здесь, Груша? Не обижают?
– Да что вы, Мария Михайловна, как можно! А вот вы бледная, тонкая да звонкая, – шмыгнула она носом. – Видать, правду про то, что в Петербурге голодом народ морят, говорят.
– Это кто ж такое говорит? – рассмеялась я, держа её за руки и усаживая на кровать.
– Да, болтают всякие… – она замялась и отвела глаза.
Я насторожилась. Неужто и до Остафьево дошли столичные веяния? И если дошли ... слуги ведь знают, где хозяева хранят драгоценности…
– А братья твои где? – тихо спросила я.
– Младшему, Николаю, на заводе два пальца оторвало… Думали, сопьется…
– А он?
– В грузчики пошел. А Савелия не дождались. Погиб.
Я понятливо вздохнула. Войну, из которой мы вышли победителями, было не принято вспоминать, но и забыть … невозможно. Газеты кричали о мире и восстановленной справедливости, да только там где есть справедливость мировая, для личной справедливости места нет.
– Тяжело без заступника, Мария Михайловна. Батюшка ваш, царствие небесное, за народ свой чаял, жизнью поплатился. Всё отдал. Святой человек, был. Помнят его, не забыли.
Я поднялась на ноги, налила чай, подхватила с подноса обещанную медовую настойку и от души плеснула в кружку. Сделала глоток, обжигая горло.
Святой… земля ему пухом…
– Отец много мечтал, – горько заметила я. – Только это и делал.
– От копеечной свечи Москва загорелась, – улыбнулась Груня. – Рано или поздно его мечты в быль воплотят. Найдутся люди, – твердо закончила она.
Снова сверкнула за окном молния, под внимательным взглядом бывшей горничной моей и Оли я допила чай.
– Пока одни воплощают мечты, вторые гибнут. Будь осторожна, Агриппина. Ты можешь пострадать почем зря.
– Не волнуйтесь за меня, Мария Михайловна, у меня счастливая монетка имеется, – серьезно сказала девушка и достала из ворота веревочку. – Савелий на дороге нашел, в карман убрал, так она его от пули однажды спасла. Перед смертью он начальство передать мне её просил. И ведь передал поручик, представляете? Из самого Петербурга Николай Иванович приехал, нашел, где я служу, да и приехал! А красавец какой ... Молодой, высокий, светловолосый, глаза как море! Княжна как увидела, так и сомлела. Даже ночевать оставила. Он и задержался! «С такими воинами, как вы, поручик Петренко, нам не страшны враги...» – передразнила Груня княжну.
Я рассмеялась – медовая настойка сделала своё дело, и только когда первое веселье сошло, осознала её слова.
– Повтори, как звали поручика?
– Петренко Николай Иванович, – с готовностью ответила девушка и с мечтательной улыбкой сжала ту самую, счастливую монетку – подарок покойного брата.
Случайность? Или… божий промысел? Ведь именно мне Белянин доверил вести документы по делу об убийстве Николая Петренко.
Имя-отчество-фамилия… полное совпадение. Однофамилец? Вряд ли. Да и в деле была пометка о том, что покойный только вернулся из Москвы. Волосы Петренко были светлыми, глаза … меня передернуло от воспоминаний, снова мне чудился запах разложения, спирта и нашатыря.
Поручик Петренко вернулся из Москвы и якобы повесился, судя по найденной записке – из-за огромных долгов. Долги были, это правда. Только вешаться он не собирался, его задушили. Что если в Москву он ехал поправить финансы? Почему бы не за счет падкой на красивых мужчин княжны?
Или, может быть, убийство и кража не связаны? И в Москву он действительно ехал, чтобы передать монетку сестре погибшего воина. До слёз романтично, приторно сладко, как самая желанная на свете ложь.
И легко подтверждается – достаточно узнать, где оба служили.
– И давно он уехал? – с улыбкой спросила я.
Был и крошечный шанс, что убитый и случайный любовник княжны – разные люди.
– В начале прошлой недели. Анастасия Алексеевна теперь в Петербург засобиралась, книги какие-то в Университеты передать.
Тело Петренко обнаружили ночью в четверг… совпадает и время. Если при нем был гарнитур, был и мотив.
– А тут мы… – я отломила кусочек пирога.
Могла ли княжна не сложить пропажу гарнитура и отъезд Петренко? Если она сама настаивала на их связи… если действительно сильно им увлеклась…
– Ох, засиделась я с вами, Мария Михайловна. Пойду! – опомнилась Агриппина. – Рада я, что вы наконец-то замуж за князя вышли! Очень рада! Долгих лет вам в браке, и детишек побольше!
После слов Милевского пожелание детишек от служанки было как нельзя кстати, и я хмыкнула.
– Благодарю, Груша, – ответила я девушке, проводила её до двери и добавила: – Но ты ошиблась, мы не женаты.
Она недоверчиво на меня посмотрела.
– Не простили, значит…
– Нет, – подтвердила я. – Но даже если бы и простила, где ты видела, чтобы князьям позволено было жениться на неблагородной? Разве что в романе, но это жизнь – увы.
Агриппина поджала губы и, прежде чем уйти, заметила:
– То-то и оно, барышня. А ведь все люди – равны.
Я зло хохотнула. Груня свела светлые бровки.
– Равны, Груша, – кивнула я.
Нет смысла спорить. Идеи равенства, бесспорно, привлекательнее правды. Служанка вышла, и я добавила закрытой двери:
– Равны. В романах так точно равны.
Могла ли благодарная Груша поведать Петренко, где хранит ценности княжна? Проникнувшись революционными идеями... не для наживы ради, для всеобщего блага...
Раскат грома стал мне ответом. Я уселась за застланный белой скатертью стол. Чай, пирог. Спасибо заботе князя – я достаточно согрелась: завинтила крышечку и отставила флакон с настойкой. Еще не хватало мне пить от тоски.
Пожалуй… ведь ради всеобщего блага многим можно пожертвовать. Жизнь одной восторженной служаночки ничто, если речь идет о миллионах людей, не так ли? Но что делать мне?
Я руками закрыла лицо.
Жить. Просто жить. Правда, «просто» это – весьма условно. Я пальцем обвела шрам на ладони, совсем как Дмитрий недавно. Белянин, Чернышов, Милевский … говорили об опасности, я не сомневалась в словах всех троих и всякий раз испытывала страх, думая об убийствах несчастных девушек.
Но сейчас страх стал другим. На живую сдирал кожу, раскаленными прутьями иссекал оголенные нервы.
Тот самый, много лет преследующий меня в кошмарах страх. Заслуженная кара. Как всё-таки странно, что он снова пришел здесь, в Москве. Нет, пожалуй, ничего странного. Всего-то возмездие.
Звонкой трелью запел в поместье рояль. Я помнила, он стоял в большой светлой гостиной, внизу. Все комнаты первого этажа соединены коридором, и тканая дорожка стелется по полу. А наверху спальни, друг за дружкой, связаны длинным узким балконом, на который ведет лестница. Когда в Остафьево музицируют, слушатели – весь дом.
