Сложная, запутанная, тяжелая, больше похожая на выживание. И при этом такая яркая, такая быстрая, порывистая и немыслимо прекрасная. Как Равенна. Кьяра грустно улыбнулась и высвободила руку.
— Хватит уже валяться тут. Действительно можно солнечный удар схватить.
Она поднялась, отряхивая одежду и не решаясь встречаться глазами с дворянкой. Та молчала и не двигалась. Кьяра подобрала с земли бутылку и допила теплые, выдохшиеся остатки вина. И пока пила, осторожно взглянула на Адель. Та смотрела в синее небо, лицо у нее было сосредоточенным.
— Мне кажется, ты врешь, — тихо сказала она. Кьяра опустила бутылку и проговорила как можно более зло:
— Что может знать об этом девочка из золотой клетки?
Развернувшись, она зашагала к дому.
В погребе стоял бренди, пыльная пузатая бутылка мутно-коричневой жидкости. Равенна давным-давно привезла ее откуда-то с севера и подарила ей, со смехов заявив, что Кьяра должна распить ее тогда, когда она будет далеко в море.
Когда завоют холодные ветра, и ни одна шлюха не сможет утолить твой голод. Когда волны будут с ревом грызть причал, взметая в свинцовое небо белые хлопья пены. Когда тебе покажется, что я уже никогда не вернусь, и тебе незачем больше меня ждать. Обещай, что нажрешься этим бренди, а потом будешь плясать пьяной на столе и смеяться громче всех, кто есть вокруг. И в тот же вечер мой корабль войдет в гавань, клянусь тебе всеми морскими бесами.
Кьяра взвесила бутылку на руке. Это было десять лет назад. Тогда Равенны не было в порту около восьми месяцев, и Кьяра чуть ума не лишилась от тревоги. И потом пиратка приплыла и подарила этот бренди. Наемница берегла его как зеницу ока. Во время одной из разборок между Южными Танцорами и Красными Псами, ее выследили до дома и подожгли его, когда ее там, по счастливой случайности не было. Она помнила, как вбежала в горящее инферно, облившись ведром ледяной воды, и едва не погибла, лишь бы достать это своеобразное доказательство любви Равенны.
Забрав бутылку, Кьяра вышла из дома и направилась на другую сторону долины, сквозь сосновый бор, через холодный ручеек, еще дальше, к расселине в скале, ведущей к открытому всем ветрам уступу. Она долго карабкалась по отвесным скалам, засунув бутылку за ремень штанов, но вскоре добралась до открытого всем ветрам плато. На горизонте, далеко-далеко впереди виднелась едва заметная полоска синего моря, сливавшаяся с небом. Воздух здесь был разреженный и холодный, ветер со всей силы драл ее одежду, грозился столкнуть ее вниз. Она подошла к самому краю и взглянула в бездну. Горный склон порос пушистым зеленым лесом. Отсюда было видно и ее крохотный домик в долине, казавшийся на таком расстоянии игрушечным, и бурелом возле выхода из долины, и даже крохотные крыши Травного Холма вдалеке. Но Кьяра, как и всегда, повернулась к морю. Равенны там уже не было, Равенна вернулась, но море манило так же, как и раньше.
Наемница уселась на камень, скрестив ноги, и выдрала зубами пробку из бутылки. В нос ударил запах крепкого бренди, легкий аромат яблок и соли. Ветер играл с ее совсем короткими волосами, когда она сделала первый глоток. Напиток обжег горло, но развернулся во рту диковинным терпким цветком. Прямо как ты, моя любимая. Такая жестокая и такая сладкая. Кьяра оперлась руками на колени и уставилась на море. Эти волны, вечные, медленные, накатывающие на берег с невыносимо равнодушным шумом. Они дали ей Равенну и отнимали ее каждый раз, когда та слышала что-то в их странной песне и начинала тосковать. В такие моменты она была похожа на волчицу, прислушивающуюся к чему-то, слышимому только ей, которая мечется по краю леса, не решаясь войти туда, а потом резко срывается, сломя голову бежит, уступая непреодолимому зову крови. Бежит, чтобы отдаться самому сильному самцу в стае, чтобы через время крохотные серые комочки открыли глаза и сощурились от яркого солнца, продолжая бесконечную песню жизни.
Когда Равенна слишком долго была на берегу, глаза ее темнели, наполнялись каким-то нетерпеливым огнем. Она переставала петь, переставала пить и плясать, становилась рассеянной и беспокойной. А потом в один прекрасный вечер, одарив Кьяру только торопливым сухим поцелуем на прощанье, она растворялась среди зеленых волн в попытке обогнать ветер. Или даже само время.
Она была прекрасна.
За тебя, моя любимая, подумала Кьяра, делая большой глоток бренди. За тебя и за то, чего у нас с тобой никогда не будет.
Наемница вернулась домой поздно, когда жаркое солнце уже давным-давно закатилось за горы, окрасив небо в бирюзу и морскую воду. Ноги заплетались, а в голове была абсолютная легкость. Все ее мечты раскололись, выброшенные твердой рукой в сторону моря вместе с допитой бутылкой северного бренди, на тысячи осколков.
В доме было тихо, но дворянка почему-то не ушла. Наемница надеялась, что теперь-то уж девчонка точно сбежит домой. Но вещи ее до сих пор были внизу, плащ и одежда висели на крюках, а Орех похрапывал в стойле. Уходи, устало подумала Кьяра. Я больше не могу. Просто оставь меня одну.
* * *
Адель плакала в подушку, пока не иссякли слезы. А потом еще столько же. Сердце разрывалось. За что ты так со мной? Зачем нужно было так долго играть? Зачем нужно было спасать меня? Из-за денег? И почему я до сих пор здесь? На что я надеюсь? А с другой стороны, куда мне идти? Ее прошлая жизнь теперь казалась серым безрадостным существованием, в котором было лишь однообразие и пустота. За неделю хмурая наемница смогла перевернуть весь ее мир, и эти чувства захлестывали Адель, топили, не давая возможности вздохнуть.
Прохладная ночь не отвечала ей. Она так и не смогла сомкнуть глаз до самого рассвета. А утром пошел дождь.
Небо заволокло серыми тучами, зарядил затяжной мелкий дождик. Адель не выходила из своей комнаты, сославшись на головную боль. Так оно было даже лучше.
Кьяре никто не мешал. У нее тоже болела голова, после безрассудного вчерашнего поведения, когда она позволила себе расслабиться. Заварив крепкого черного чая, она завернулась в плед и уселась на крыльце. Под небольшим навесом не капало. Дождь стучал по земле, поливая вскопанные и засаженные грядки, из которых пока еще ничего не проклюнулось. Кое-где образовывались маленькие лужицы. От горячего ручья шел еще больший пар, чем обычно. Им заволокло всю низину, затянув ее так, что расщелина в горах на другой стороне совсем скрылась из глаз.
Местный табак, которого у нее тоже оставалось не слишком-то много, сильно резал горло. Кьяра щурилась от головной боли, но продолжала выпускать кривые белесые колечки изо рта.
