смогу числиться первоклассным специалистом и даже буду понижена в должности.
— Но у тебя золотой диплом, дорогая! — возмущённо воскликнула Кельсия.
— Да, мами, но его не достаточно, чтобы быть на высшем уровне в моей профессии. Нужна практика. Строго определённое количество часов практики. Иначе разжалуют в заурядные диагносты.
— В моей девочке не может быть ничего заурядного, — негодующе ответила матушка, — ведь моя девочка — личность незаурядная, вся в меня! Правда, господин Нильсборий?
— Безусловно, душа моя! — раздалось из-за развёрнутой газеты.
— Поэтому, разумеется, ехать нужно, — кивнула Кельсия, будто Сурьма в этом сомневалась. — Я помогу тебе собрать вещи. Сколько — день, два?
— Пару недель, мами.
— Пару недель? Недель?!
— Именно столько часов практики мне нужно. Я безнадёжно отстала, мами! — Сурьма выразительно уронила руки на колени. — Меня разжалуют!
— Даже и не думай, дорогая, даже и не думай! Никто не посмеет сомневаться в исключительных способностях моей девочки! Ты поедешь в эту свою командировку и с лёгкостью докажешь тем олухам, что одна стоишь их всех, милая! Правда?
— Да, мами, разумеется, — кивнула Сурьма, пряча в потупленном взгляде хитрую искринку.
— А с кем ты едешь, дитя моё? — раздалось из-за газеты, и верхний её уголок отогнулся, являя присутствующим серо-голубой глаз.
— Э-м-м-м… С напарником.
— Ну конечно, с ней пошлют ещё и помощницу, — вмешалась Кельсия, — ведь девушке не обойтись без горничной, особенно в дороге, и уж господин начальник это понимает! Верно, дорогая?
Сурьма неуверенно кивнула, бросила взгляд на отца, который смотрел на мать весьма скептично: не верил.
— Поездка долгая, мы всё время будем заняты работой. Нам дают вагон с отдельными комнатами и кухней, — начала Сурьма с того, что было чистой правдой, — и с нами поедет кухарка — пожилая матрона, на вид весьма строгая.
Просто так, глядя отцу в глаза, она бы солгать не решилась. Не смогла бы. Но удивительно, как легко оказалось вплести эту ложь в правду! Отец внимательно посмотрел на неё, а потом кивнул: в кухарку, которая будет кормить их в пути, он поверил больше, чем в горничную. Во всяком случае, была же в мастерских и столовая, и штатные кухарки!
— А что этот твой напарник? Достойный ли человек? — спросил отец.
— О! Да, он прекрасный специалист, очень опытный в своём деле! — охотно согласилась Сурьма и на миг задумалась: а как бы она охарактеризовала Висмута не как служащего, а как человека? — Он очень благородный, папи, — вымолвила она уже тише, а голос прозвучал несколько иначе, и господин Нильсборий задержал на дочери какой-то новый, незнакомый ей взгляд.
— Не знала, что в ваших мастерских есть ещё кто-то из благородных! Ах, какой приятный сюрприз, что среди тех людей присутствуют господа твоего круга! — всплеснула руками матушка. — Тогда я тем более спокойна за эту твою поездку! — довольно заключила она, и отец с неслышным вздохом возвёл глаза к потолку.
Сурьма задавила просящуюся на лицо улыбку. С родителями дело улажено. Осталось поговорить с Астатом.
Они встретились на прогулке в зелёном лабиринте, и Астату новость не понравилась. Он поджал губы, нахмурил изящные брови, но сказал лишь:
— Не помешает ли твоя отлучка свадебным приготовлениям?
— Я вернусь недели за три до свадьбы и всё успею! — заверила его Сурьма. — Здесь остаётся мами, и она уладит всё, что касается часовни, столов, цветов и прочей обстановки. Под моей ответственностью лишь примерки платья.
— Хорошо, — кивнул Астат, но по его скисшему виду было очевидно, что ничего не хорошо.
— Ты расстроен? — на свою голову спросила Сурьма.
— Я не одобряю этой затеи, — скупо отозвался Астат, сосредоточенно наблюдая, как влажный гравий чуть проседает под каждым его шагом, — как не одобряю и твоей работы. Но раз это важно для тебя…
— Ты даже не представляешь — насколько!
— Но я тешу себя надеждой, что после свадьбы ты поймёшь, что важно на самом деле, и оставишь эти глупости с паровозами.
Сурьма, уже набравшая в грудь побольше воздуха, чтобы в очередной раз рассказать Астату о чудовищно прекрасных не-зверях, осеклась.
— Что?!
— Ты же не станешь отрицать, душа моя, что для женщины нет ничего важнее, чем составить достойную партию и родить детей, верно? Другие девушки мечтают о замужестве, но не всем повезёт стать жёнами молодых, состоятельных и привлекательных мужчин. Кто-то будет обручён со стариком, кто-то — с простым работягой, не наделённым ни манерами, ни лицом, а кто-то так и останется старой девой. К тебе судьба настолько добра, что ты уже привыкла к её подаркам и перестала их ценить. Поэтому упускаешь важное, гоняясь за глупостями. Но это изменится, я уверен.
— Вот, значит, как ты думаешь? Значит, пределом моих мечтаний должна быть наша свадьба? На большее я, по-твоему, не гожусь?
— Годишься, безусловно, — сдержанно согласился Астат, — только вот это всё лишнее, оно тебе не нужно. Все эти не-звери…
— Да тебе-то почём знать?! — вспылила Сурьма, и гравий скрипнул под её ботинками, резко развернувшимися на месте. — Между прочим, только все эти не-звери дают мне то, чего я так отчаянно желаю! С ними я чувствую себя по-настоящему живой, чувствую, как кровь стремится по моим венам и заставляет сердце биться чаще, а в нём — ну наконец-то! — рождаются те самые пузырьки игристого, и лопаются, и щекочут, и наполняют меня счастьем! С тобой что-то не так, Астат, раз ты не хочешь понять меня, — она упрямо уставилась из-под полей своего цилиндра на склонившегося к ней Астата.
Тот смотрел уязвлённо.
— Всё то, что ты сейчас перечислила, душа моя, — тихо сказал Астат, — чувствуют девушки в отношении своих любимых, а не паровозов. Скажи, наполняют ли тебя счастьем мгновения, проведённые рядом со мной? Мои прикосновения? — он взял её ладонь в свои и погладил большим пальцем тонкое девичье запястье над перчаткой. — Мои поцелуи? — он склонился ниже, сухо, даже как-то церемонно, коснулся губами её губ и выпрямился в ожидании ответа.
— Они… Они… Они чересчур вежливы, чтобы, — пролепетала Сурьма, но Астат перебил её всё тем же тихим, сдавленным голосом.
— Это с тобой что-то не так, душа моя, раз ты неспособна чувствовать… чувствовать хоть что-то с любимым мужчиной. Надеюсь, после нашей свадьбы всё станет иначе, — он любезно поцеловал ей руку и пошёл прочь, хрустя гравием под подошвами до блеска начищенных ботинок.
— Что ж, дальше тебе нельзя, — с лёгкой грустинкой улыбнулась Сурьма, забирая у Астата свой дорожный чемодан у проходной мастерских.
Нетяжёлый: кое-что из личных вещей, сменный комплект рабочей одежды и пара платьев на всякий случай.
— Я буду думать о тебе всё время и ждать твоего возвращения, — Астат легонько сжал её руку, — ты ведь тоже
