пришлось бы купить для тебя лошадь. Так пусть же ею станет пангейская чистокровная.
Цефея удивилась неожиданному подарку Энифа, но более ее удивило его неожиданное приобретение. Жизнь молодого князя Долатэреля была аскетичной. Сняв мебелированную квартиру в Алморре, Эниф удалился от политических дел, спрятавшись под образом простого Хранящего. Князь заключил себя в стенах Алморры и изредка покидал границы города для путешествий на далекую родину. Эльф содержал всего одного слугу, которого он привез с собой с Тэлира во время первого побега из родительского дома; а в конюшне князя стоял лишь один конь — белоснежный Татис, чистокровный голубоглазый тэлирский скакун, чьи собратья ценились в Сентории подобно драгоценным камням.
— Алет в самый раз для юной всадницы. — Рубин оглядел кобылу и, похлопав ее по спине, жестом пригласил Цефею занять место в седле. — Она спокойна, но проворна. Пангейские лошади ценятся в кругах знати за свой характер. Родители любят дарить этих лошадей своим дочерям на совершеннолетие.
Перебирая нежную гриву, Хранящая выпрямилась в седле и пришпорила кобылу, срываясь с места в карьер. В два легких прыжка Алет набирала скорость. Впервые слыша грохот копыт своей лошади, Цефея испытала восхищение перед необузданной силой и скоростью скакуна. Едва успевая править Алет, Цефея следила за петляющей в зарослях мха и брусники тропинкой, то и дело исчезающей из вида. Кобыла мчалась вперед, бесстрашно перепрыгивая через поваленные деревья и коряги. Хранящая, вспоминая наставления Рубина, пригнулась и, раскачиваясь в такт с галопом, ощутила, как каменные мышцы Алет перекатываются под ее песочной шкурой. Спустя несколько минут стена леса расступилась и яркое летнее солнце ослепило Цефею. Зажмурившись, Хранящая залилась звонким смехом. Очарованная дыханием свободы, она отпустила узду и расставила руки, подхватывая тонкими пальцами потоки теплого ветра. На долю секунды ей показалась, что она парит над лугом, разглядывая его с высоты небес. Лошадь, замедлила бег, перешла на шаг и вскоре совсем остановилась. Они стояли посреди луга, усыпанного редкими вкраплениями голубых и розовых васильков, ромашек, мать-и-мачехи и незнакомых белоснежных цветов, которые дети Айры любили собирать для своих матерей. Вдалеке виднелись искрящиеся нити воды, переливающиеся с камня на камень — то были водопады Ланглары.
— Вот я и увидела вас… — прошептала Цефея, поглаживая кобылу.
Пройдет неделя, в течение которой Цефея неоднократно возблагодарит Судьбу за наставников и, особенно за их терпение. Множество раз, теряя силы во время очередной схватки с Энифом, Хранящая падала на землю, позволяя отчаянию овладеть ее телом. Избранника Хроноса подобные слабости выводили из себя. Он приказывал Цефее подняться на ноги и, если в тот же миг Хранящая не находила сил встать, поднимал ее силой.
— Если нет сил держать голоса, — твердил наставник, — возьми меч.
Тем временем возможности Цефеи росли день ото дня. Во время вечерней прогулки с Рубином девушка заметила струящийся ручеек, перетекающий из глубин земли в небеса. Едва заметная ниточка сияющей паутинки связывала перистые облака и густую зелень травы. Подойдя к ней, девушка восхитилась неизвестному явлению, однако, едва коснувшись нити, с удивлением обнаружила, что это один из голосов.
— Разве ты не видел? — с тревогой спросила друга Цефея, но Рубин задумчиво покачал головой.
Увиденное насторожило Хранящую. Сохраняя новые способности в тайне, она приняла решение самостоятельно проследить за их развитием. Настал день, когда глаза Цефеи видели мир так, как видят его Перворожденные и так Айра была прекраснее прежнего. Потоки голосов пронизывали все в мире, насыщая его жизнью. Каждое колебание ветра приносило с собой хрустальную, самоцветную пыль, едва видневшуюся в общих переливах голосов. Втайне Цефея гордилась этой способностью и наслаждалась красотой, остававшейся недоступной иным взглядам. Не находя причин для тайн, Хранящая все же сохраняла свой секрет даже от наставников. Изучая новые возможности, Хранящая вела дневник, в котором с находчивостью исследователя записывала в нем пережитые впечатления и мысли. «Голоса обладают единым разумом. — Писала девушка на грубых страницах тетради. — Иначе как можно объяснить то, с какой неохотой они подчиняются Хранящему, подверженному ярости и страху? Во время тренировок мною было неоднократно замечено, как изменяется мое поведение при соприкосновении с потоками. Любая эмоция, даже жалкая искра злости, вспыхивает с непреодолимой силой, затмевая собой голос рассудка. Управлять собой, а тем более голосами, в такие минуты неимоверно сложно. Хранящий становится рабом собственного дара. Кровь Перворожденного делает свое дело. Вот почему Хранящие подвержены страстям больше, чем простые люди. Кровь, текущая их жилах, мешает им слышать голос рассудка».
С тех пор была у Хранящей еще одна тайна. Часть ночи Цефея тратила на наблюдения за голосами. Когда Эниф и Рубин засыпали, Цефея, оставив сапоги в комнате, бесшумно выходила во двор и усаживалась на крыльцо. Она закрывала глаза, вздыхала, приводя мысли в порядок и, моргнув, наслаждалась вспыхнувшим во мраке танцем тысяч голосов. Они стекались ручьями к облакам светлячков, цеплялись за ветви деревьев, устремлялись ввысь — к звездам — а там, высоко в небе, рассыпавшись сверкающей пылью, опускались на мох. Переливаясь меж капель росы, среди лепестков пахучих ночных цветов, голоса медленно впитывались в почву, бесследно исчезая к рассвету. Прислушиваясь к симфонии дремлющей Айры, Хранящая не переставала улыбаться.
— Голоса созданы не для сражения… — говорила она ночи, — а для созидания. В большей степени, я намеренна наслаждаться их красотой.
Многое было подмечено Цефеей благодаря неожиданной способности, но все это она сохраняла в тайне, которую не смела разделить даже с Рубином. Ей было известно, что видеть голоса Хранящие могут лишь после призыва. И, так как объяснить причины своих необычных возможностей Цефея не могла, новый дар настораживал ее в той же степени, с которой восхищал.
Вместе с видением потоков, пришла новая волна неуверенности. Цефея, осознав количество голосов, окружавших ее каждое мгновение боя, испугалась их силы. Увы, страх вновт отразился на тренировках и Эниф почувствовав возрастающую слабость Цефеи, тихо поинтересовался: «Сколько можно тратить мое время?», после чего, не предупреждая, нанес меткий удар плотным сгустком голосов. Плечо обожгло болью, Цефея, вскрикнув, отступила на шаг, ожидая нового удара, но Эниф, шагнув к ученице, холодно спросил:
— Так ты намерена сражаться с Маалем?
Хранящая покачала головой. Будто семилетняя ученица Академии, она, опустив голову, ждала наставлений, но наставник продолжал молчать. «Готова ли я испытать боль еще раз? — спрашивала себя девушка. — Отказаться от воспоминаний о Рубине я не смогу, но и сражаться с Энифом у меня не хватает сил…».
— Раз так, — продолжал Эниф, — мне нет смысла тратить на тебя свое время. Через три дня я уезжаю в Тэлир.
— Эниф! — в отчаянии воскликнула Цефея, — Ты потратил на
