Энифа, переливались от перетекающих разрядов. В тот же миг она отправила в сторону наставника несколько сверкающих сгустков, заставляя его уклоняться и ставить блоки. Он желал подозвать больше голосов, но Цефея, отнимая у наставника все потоки до призыва, лишила Энифа возможности вести бой на равных. В руках девушки находилось множество тонких нитей, готовых сорваться с кончиков ее пальцев и устремиться к эльфу. Победа была близка, Хранящая готова была распахнуть ладони, выпуская потоки, но в этот миг мысли ее пронзило желание убить пойманную жертву. Цефея стояла в десяти шагах от наставника и разглядывала струящиеся меж пальцев голоса. Как могла она подумать об этом? Как могла пожелать подобного? Страх возвращался вместе с трезвостью рассудка. Словно голодные псы, голоса устремились к Цефее. До смерти оставался один шаг, но Эниф, вовремя остановивший бой, вновь спас жизнь избраннице Рагнарека.
— RillIen! — Приказал он. Наручи на запястьях Цефеи, хрустнули и развалились, обнажив изувеченные ожогами запястья девушки.
Цефея опустилась на колени, закрыла лицо руками и сгорая от стыда, призналась:
— Я желала убить тебя, Эниф. Я проиграла. Вновь.
— Но ты не убила меня. — Заметил эльф, присаживаясь рядом с ученицей. — Ты остановилась. Именно этого я и добивался, Цефея. На сей раз ты была близка к победе.
Тело девушки била крупная дрожь. Солнце близилось к горизонту и кровавые лучи окрасили едкий дым тлеющей травы в алые и бурые оттенки. Мир стал похож на отражение, застывшее в янтарной капле. Эниф поднял глаза к небу, встречая первые отблески тусклых звезд. Его силы стремительно восстанавливались и усталость минувшего сражения бесследно растворялась с каждым ударом бессмертного сердца. Цефея, в отличие от наставника, не знала покоя. Ее хрупкое тело, содрагаемое рыданиями, била едва сдерживаемая истерика. Некоторое время Эниф наблюдал за ученицей. Он размышлял о причинах, по которым столь молодое создание избрал Рагнарек. «…Юна, слишком юна… И почему он выбрал смертного? — недоумевал Эниф. — Однако… стал бы вечноживущий сражаться за жизнь Айры также храбро?». Не решаясь ответить на этот вопрос, он коснулся горячего виска Цефеи своей ледяной ладонью, наклонился к ее уху и прошептал:
— Sereni, Cefea. 20
В тот же миг тело девушки налилось тяжестью. Повинуясь древней магии эльфов, Хранящая крепко уснула. Что снилось ей? Эниф желал верить, что ей снились равнины, леса, горы, холмы и голубые моря, все то что так жаждала она увидеть и навеки сохранить в памяти. Рубин осмотрел тело Цефеи и облегченно вздохнул. Несомненно лучшим лекарством для Хранящей был сон.
— Ты просил дать тебе время и у тебя оно есть. — Тихо произнес Эниф, прощаясь с другом.
— Спасибо. — Кивнул Рубин и обнял друга. Он поднял тело Цефеи на руки и скрылся за дверью хижины, оставив эльфа одного.
Эниф вгляделся в алую полоску тлеющего над лесом заката. Гонимый собственными страданиями и судьбой, князь Долатэреля вновь возвращался в Тэлир. С тяжестью на душе он поднимался по трапу на борт белоснежного корабля. В его голове роилось множество мыслей и лишь одна звучала непрестанно, предательски нашептанная сознанием: «Чем же я лучше отверженных?». Эниф вновь бежал из своего убежища среди сметных на земли вечноживущих.
Паруса наполнились ветром, старпом корабля схватился за штурвал и «Отважный», подхваченный волнами, тронулся на Запад.
Поздним вечером, пробудившись от сна, Цефея вышла во двор и, присев на крыльце рядом с красноволосым другом, стыдливо опустила глаза.
Накрыв Сенторий покрывалом темноты, Ночь рождала звезды, разжигая их теплым дыханием восточных ветров. Мир сиял, искрился и едва слышно звенел, будто хрустальный колокол, восхищая красотой тайных сил, сохраняющих хрупкое равновесие мира.
— Эниф уехал вчера. — Сообщил Рубин, нарушая тишину неловкой попыткой завязать разговор. — Это значит, что у меня есть всего полмесяца, чтобы помочь тебе… — задумчиво произнес он.
Хранящий указал в темноту леса, где, с едва различимым свечением, тянулись к кронам высоких дубов несколько нитей голосов. Наблюдая за ними, Цефея горько сожалела об отсутствии у Рубина возможности видеть потоки до призыва. Однако, Хранящий, словно подозревая о близости голосов, коснулся лепестков скромного эдельвейса, росшего под крыльцом дома. Цветок, развернув пушистые листья к звездам, ловил ими самоцветную пыль. Белоснежная камнеломка, распустившаяся под ногами Цефеи, купалась в переливающейся стружке, трепетно содрогаясь от любовного прикосновения ночного ветра. Сердце Айры билось, пульсирующие потоки устремлялись к далекому небу, рассыпаясь под звездным куполом на миллионы частиц. Цефея столь завороженно наблюдала за голосами, что не сразу обратила внимание на Рубина, следившего за ее улыбкой.
— Красиво, не правда ли? — спросил он, кивая на эдельвейс.
— Значит, ты видишь их. — Сообразила девушка. — И как давно с тобой этот дар?
— Всю мою жизнь. — Признался Рубин. — Однако, причины, по которым я был награжден этой способностью, мне неизвестны.
Слегка расстроившись, Цефея тяжело вздохнула:
— Я думала, что Хранящие не видят голоса до их призыва.
— И ты была права. — Кивнул избранник Файро. — Рискну предположить, что мы с тобой — единственные во всей Айре или, даже, во всех мирах, способные видеть эту красоту. Увы, Хранящие наделены даром призывать и управлять голосами, но наблюдать же за ними могут лишь Перворожденные.
— Тогда почему мы с тобой видим их? — спросила Цефея, касаясь тонкой струны, скользнувшей меж ней и другом.
Рубин пожал плечами:
— Не знаю, Цефея. Что касается твоей природы этой особенности, то я связываю ее особенностью разделения Рагнареком его сил между вами. Не забывай, в тебе сошлись равные части крови. Наполовину ты человек, но другая твоя половина может называться Перворожденной. Прежде Айра не знала такого Хранящего.
Цефея, закусив губу, размышляла над словами друга.
— Кто бы мог подумать, что рассказ о моем прошлом будет даваться с таким трудом… — с тоской отметил Хранящий, качая головой. — Кажется, беседа превращается в исповедь…
Желая поддержать друга, Цефея накрыла его руку своей ладонью, беззвучно предлагая начать повесть. Рубин, собираясь с мыслями, глядел на переливающиеся потоки голосов. Извиваясь, они сплетались в широкие потоки рек. Зеленые искры его зрачков померкли, взгляд остекленел. События далекого прошлого вспыхнули перед глазами Хранящего, чей тихий голос начал свою долгую исповедь. Лес наполнялся новыми переливами симфонии, блесками вновь рожденных потоков и яркими всполохами вспышек. Звезды, поблескивая во мраке ночи, подслушивали Хранящего, но ветер, ревностно оберегая тайны Рубина, подхватывал каждое произнесенное им слово и уносил во мрак леса. Едва различимая среди музыки и шелеста спящего леса, летела во тьму его молитва, спеша к чертогам Горнего мира.
Мальчик, рожденный перед рассветом второго дня четвертого месяца Огня 1002 года, был результатом
