дверью, мы зашли в кабинет. Вопросы действительно решались быстро. И уже через несколько минут нерадивого папашу лишили права не только на свидания с дочерью, но и запретили звонить Карине до основного суда.
Казалось, можно было бы мчаться к Марине.
Казалось, что в кои-то веки хоть тут пазл собрался.
Казалось, что день действительно может быть хорошим.
Только вдруг послышался выстрел где-то на улице.
А у меня едва не остановилось сердце.
* * *
Тахир не приехал ни днем, ни вечером. Я звонила пару раз, но попытки услышать его словно тонули в монотонном звучании города. Только его портрет оживал с каждым часом, и это единственное, что радовало. Я смотрела нарисованному Тахиру в глаза, бросавшие мне вызов, и терла уже до красноты затертый лоб. Повторить этот взгляд сначала казалось невозможно. Но шли часы, и мне все больше казалось, что я справляюсь. Я даже на какое-то время забылась в этом процессе и растерянно дернулась, когда мобильный, наконец, зазвонил.
– Зайчик…
Голос сухой, надтреснутый и невообразимо уставший.
– Тахир… – прошептала я.
– Марин, в моего сына стреляли. Он жив, уже прооперировали.
– Кто? – прохрипела я, а кисть в руке поползла по портрету. Краски смешивались под ворсом, часы работы шли прахом, но я не могла даже вздохнуть.
– Бывший муж Карины, – донеслось будто сквозь воду.
Мысли заметались, эмоции забились в груди. Я только открывала рот, но сказать не могла ни слова. И среди всего этого все ярче пульсировало понимание – он же теперь вообще не приедет. Он останется там, в другой жизни, с теми, кому нужен больше всего. А я – тут. В одиночестве.
– Ты… ты не приедешь, да? – зашелестел мой голос.
Я поднялась, бросила кисть и направилась из комнаты. Думала, что не могу больше. Что это – за пределами моих сил. Эти стены, это заточение и бесконечное ожидание. Я должна быть там, с ним. Да, может, я и заслужила. Да, может, это лучшая альтернатива смерти, от которой спас Тахир.
Но я больше не могу.
Пальцы прошлись по кнопке лифта, оставляя цветной развод от краски на панели.
– Я уже почти у тебя.
Я только успела растеряно хлопнуть глазами, когда створки вдруг раскрылись, и Тахир шагнул мне навстречу, опуская мобильный. Нет, никто из нас не рванулся к другому, сбивая с ног или подхватывая на руки. Мы замерли на несколько ударов сердца, осознавая одно и то же – вот и все. Невозможно больше жить по-прежнему, делая вид, что ничего этого не было. А потом медленно потянулись друг другу, сдаваясь. Тахир поднял меня на руки, пачкаясь в краске от моей футболки, а я уткнулась носом в его шею. Пропахший больницей, табаком, холодный и уставший.
– Я все испортила, – глухо призналась, когда он внес меня в гостиную и взглянул на портрет.
– Мы все исправим.
Мы почти не говорили той ночью. Оглушенные каждый чем-то своим, просто держались друг за друга, занимаясь любовью, принимая душ, ужиная и лежа в кровати. Меня беспокоило лишь одно:
– Ты же уйдешь завтра.
– Да. Надо сделать кое-что.
– Что?
– Расскажу Карине, что я – волк. Девочка уже должна знать. Иначе дочку ее не спасти.
– Что с ребенком?
– Отец ее выкрал. Выстрелил в моего сына и забрал.
– Тахир, ты не можешь спасти всех, – выпуталась я из его рук и уселась на кровати.
– Зря ты в меня не веришь, – улыбнулся он и вернул меня в свои объятья. – Иди сюда. И слушай внимательно. Постарайся не отчаиваться, пожалуйста. Не порть свои картины – я этого не стою. Не беги воевать со всем миром в одиночку босиком в спортивном костюме. Мне надо знать, что ты тут в порядке. Что я смогу все решить и вернуться к тебе. И прорываться будем отсюда вместе, поняла?
– Поняла, – вздохнула я, вцепляясь в него.
И все улеглось. У меня впервые был кто-то, за кого можно спрятаться. Кто поймет все по одному взгляду и сделает все возможное.
– И не извиняйся, пожалуйста, никогда.
– Я люблю тебя, – вырвалось у меня невпопад.
Он промолчал. Слышала – улыбнулся в своей манере и сжал крепче. Но так и не ответил.
Мне было просто в него влюбиться. Мы оба это понимали. А вот понять, что слова для него ничего не значат, – сложнее. Но это пока все, что было у меня в ответ.
Утром мы привычно расстались, но настроение не испортилось. Наоборот. Я плотно позавтракала, прогулялась по парку под накрапывающим дождем, а в обед направилась в оранжерею рисовать. Свет тут был потрясающий, звук воды успокаивал, и уже к вечеру мне удалось исправить портрет. Получилось даже лучше. Теперь взгляд Тахира заиграл живым огнем, и меня взбудоражило от него, как от оригинала.
Но стоило закончиться приемным часам у врачей, и оранжерея стала заполняться пациентками. Они, прогуливаясь мимо, заглядывали мне через плечо и поджимали губы, а некоторые качали головами, картинно вздыхая.
– Что не так? – не выдержала я на очередной напряженный взгляд. Невысокая худая брюнетка повернула ко мне голову. – Может, вы тут все, конечно, лучше рисуете.
– Ты же волка рисуешь, – сузила она глаза. – А он тебя чуть не убил.
– Меня другой чуть не убил, а этот спас! – возмутилась я.
– Все они одинаковые, – процедила женщина. – Потому что звери они, а не люди.
– Не все они такие, – огрызнулась я.
– Может, – пожала та плечами. – Но здесь других не видели.
Я предпочла собрать вещи и сбежать из оранжереи в комнату, хоть и не хотелось. На меня продолжали пялиться, явно обсуждали и неодобрительно закатывали глаза, качая головами. И я решила, что показывать свою сияющую физиономию тут не стоит. Странно, что раньше я этого не замечала.
Вылетев из лифта, я пробежала к дверям, ввалилась в комнату и с грохотом поставила мольберт. И едва не рухнула со всем этим в коридоре.
Навалилась тишина. Но только я решила, что не буду ей поддаваться, взгляд зацепился за грязные следы на полу, шедшие в гостиную.
Может, у Тахира не было сил снять обувь? Это же насколько ему плохо?! Почему не позвонил? И я бросилась в гостиную, но тут же ударилась о стул и попятилась обратно к входу.
– Привет, Марина, – оскалился Иосиф от окна.
Голос Иосифа ударил болью в солнечное сплетение, и я зажмурилась, пытаясь ее переждать. В черном костюме, идеальный, как и всегда, он вдруг повернулся ко мне и знакомо сверкнул желтизной глаз.
Ноги подкосились, и я
