потрясающая, захотелось стать хоть немножко на тебя похожей… Уже сейчас.
Эстелла польщенно слушала, Марина рассказывала:
— Я пошла к Кэйли и попросила другую фигуру, если я все равно скоро изменюсь, лучше уж начинать привыкать сейчас.
— Понимаю. А Флав? Что у вас с ним? Он хоть и из моего клана, но жуткий ветреник.
Марина улыбнулась:
— Лу говорил, что у него целый гарем и мечта жениться на богине. А я же дочь богини…
Эс пристально взглянула в карие глаза.
— Ты влюбилась?
— Нет, мне просто с ним весело. Мы тут недавно катались на машине, он сказал: «Водить я не умею, ну и зачем мне притворяться? Пусть она сама едет, а все видят, что мы так можем! Мы же лучшие!»
Это были подлинно речи Флавиана, и Эстелла пока не понимала, радовал ли ее факт, что Марина цитирует его с таким воодушевлением. Увы, Лукаса, чтобы посоветоваться, рядом не было.
Глава 300. Вестки издалека
Дни проходили в томлении беспросветного и отчаянного ожидания. В любви. Вере. Надежде.
Неожиданно от Лукаса пришла смутная и смазанная вестка, но все же вполне различимая: Лукас помогал организовывать какой-то дворцовый переворот.
Девушки обсуждали положение:
— Ему не хватает опасности и непредсказуемости. У нас тут только стабильность. Лу стал царевичем очень давно, и это потолок, — Эстелла накручивала золотистый локон на палец. — Он царевич и он им будет, но я продолжу настаивать на его периодических отпусках, каких нервов оно бы мне ни стоило…
— Хе, а может, ему наведаться к Дамирке? Тоже экстрим, — Тамико попыталась подыскать менее травматичный для чувств обеих девушек вариант.
— Это чревато для нашего мира… Мир должен находиться в покое… Только такие отпуски.
— Главное, он жив, здоров и о нас помнит. А что Эрик, он сильно ругается?
— Да… Ему ж надо подстраховывать Правителей. Не отдохнуть, как следует, после Церемонии. Мы же и потом уедем.
Тамико лучилась удовольствием:
— Ничего, отгуляет позже.
Следующая вестка заставила впечатлительную Эс побелеть от ужаса.
Она залепетала, обращаясь к Тамико:
— Что? Что это?! Оно живое?!
Тамико получила точно такой же мыслеобраз и спокойно пояснила:
— Это жеребец. Конь. Животное. Живое, да… Лу участвует в каком-то конном турнире… Красииивый, — она мечтательно закатила глаза.
Эс прижала руки к груди.
— Очень опасно? Он в доспехах потому, что «конь» может его скинуть?
Тамико уклонилась от ответа:
— Как сказать… Для Лу не особо опасно… Копья опаснее. Не понимаю, куда он влез и как так умудрился!
Эстелла в отчаянии опустилась на пол, ноги не держали ее. Тамико кинулась к подруге.
— Брось! Все хорошо! Если уж он нам это показал, это наверняка уже в прошлом!
Однако сама на не испытывала полной уверенности в своих словах.
* * *
Алиска еще такой ребенок. Кью не сомневался, что увидев во дворе столько выпавшего снега, Алиса предложит как-нибудь с ним позабавиться.
Впрочем, кем был он сам, когда согласился пойти на удручающий каток второй раз, в который все прошло лучше и приличнее, по крайней мере, раздражающей безукоризненной троицы не было…
Алиса, стоя коленками на стуле, прилипла к окну. Снежинки крупные, пушистые все падали и падали.
Прежде, чем она раскрыла ротик, Кью подоспел к ней с бутербродом.
— Так, сначала мы поедим. И только после этого ты расскажешь, что ты хочешь.
В Алисе скрывалась бездна энергии, она могла весь день пробегать, к вечеру обнаружив, что ограничилась лишь легким завтраком, так что Кью взялся следить за питанием подруги сам.
Сегодня он пытался быть с ней на одной волне.
— Будем играть в снежки?
Алиса помотала головой.
— Нет! Я не хочу получить снежком в нос. Будем лепить бабу.
Перед глазами Кью встала пикантно-пошлая картина, и он не удержался.
— Ммм, с грудями-шариками?
На личике Лисы отразилась смущенная жалость.
— Неее, мы ей ветки вставим. Будут, как косы…
Кью несло:
— Хорошо хоть не рога… — шутка не удалась, и он сконфуженно замолчал.
Алиса прыснула:
— Ты такой мииилый, когда тушуешься… Никаких рогов и грудей, слепим просто снеговика. С носом-морковкой.
Светлый характер подруги радовал Кью — так здорово, что она не умела долго дуться!
До дней, когда Колетт становилась обидчивой и раздражительной, оставалось довольно много времени. Роберт знал наверняка, поскольку тщательно следил за жизнью Колетт во всех ее аспектах, но поведение милой сегодня было непривычным.
Что-то тревожило ее, и оно вряд ли было тщательно скрываемой от Роберта тайной — никакого напускного веселья или спокойствия, наоборот, старательно подавляемая обида.
Колетт вдруг стала чрезвычайно деловой, не ластилась и прикасалась к Роберту дежурно, для галочки. Так, чтобы не вызвать открытый конфликт.
Роберту отчаянно хотелось взять Колетт за плечи, сжать или даже встряхнуть с вопросом: «Ну что, что тебя тревожит?!», ведь она могла терять драгоценное время, но противореча своей же логике, он тоже выжидал, наблюдал исподтишка и ничего не предпринимал. Предполагал, что его грубость только ухудшит ситуацию.
Так прошли утро, и день, и вечер. Роб уходил по делам и возвращался, а Колетт избегала его, оставаясь печальной.
Ближе к ночи Роберт спросил прямо, понизив и без того низкий голос:
— Мне постелить себе в другой комнате?
Губы Колетт опустились, затем приоткрылись и спустя секунду приняли безучастное выражение. Она хотела в чем-то признаться, но не решилась.
— Тааак, — Роберт заговорил уверенно, зная что лжет, но смутно опасаясь, что его слова могут оказаться невероятной правдой, — ты завела себе любовника! Кто он?
Колетт опустила голову, затем вскинула ее:
— Ну что за глупости!
Тело выдавало, ей не терпелось покинуть комнату, и Колетт в самом деле поступила так.
Роберт тотчас нагнал Колетт в коридоре, прямо под ее картиной, аккуратно вставленной в рамку. Он выглядел так грозно, что Колетт невольно вжалась спиной в стену, а Роберт окружил ее, уперев ладони по обеим сторонам от «пленницы» и не давая сбежать.
— Ну? Глупости — это да или нет?
Колетт вяло и криво улыбнулась:
— Конечно, нет… Я только тебя люблю! — она судорожно дернулась навстречу и попыталась поцеловать Роберта в губы, он отстранился.
Все выглядело чрезвычайно подозрительно, и не говоря больше ни слова, Роберт сгреб высокую и тонкую Колетт в охапку и понес ее наверх, в спальню. Колетт не сопротивлялась, вызывая в душе Роберта море опасений.
Она просто наслаждалась? Экономила энергию для чего-то серьезного? Была виновата и решила не усугублять вину?
Растравленный и смятенный, Роберт аккуратно уложил Колетт на постель лицом вниз и спустя несколько секунд
