сам лег сверху, придавливая Колетт всем своим весом.
Колетт задергалась:
— Пусти!! Сейчас же! — в ее голосе прорвалась ярость.
Это немного успокоило Роберта, по крайней мере, Колетт считала себя правой. Он чуточку ослабил давление.
— Пущу. Когда прекратишь меня изматывать. Весь день не пойму, что с тобой происходит! Бессовестная!
Он нападал, и эта манера злила Колетт.
— А не все ли тебе равно, что со мной происходит?! Ты всегда поступаешь, как хочешь только ты сам!
Роберт опешил от ее неожиданного обвинения. Он долго терзался и надеялся быть мягко и любовно успокоенным, но получил лишь обвинения… Потому он снова придавил маленькую смуглянку, отвечая раздраженно:
— Нет, мне не все равно. И ты мне скажешь правду.
Колетт странно дернулась, он был уверен, что не примял и не сломал ей ничего, столь дорогое и любимое ему, так что это движение могло означать, что…
И Роберт неожиданно для Колетт вдруг начал недвусмысленно тереться о ее соблазнительно выпуклые ягодицы и ласкать ее в самом деле возбужденное и жаждущее тело. Сильно надеясь, что Колетт скоро расслабится и выдаст томившее ее душу.
Когда они устали от агрессивной страсти и от безмятежной нежности, от касаний, от поцелуев, от укусов, от объятий и скольжений стояла глубокая ночь.
Роберт знал — любимая принадлежит ему, иначе все шло бы совсем не так, но попросил:
— Котена, расскажи мне правду. Успокой меня. Пожалуйста.
Колетт смотрела виновато:
— Да нечего мне рассказывать. Ничего не случилось.
Роберт пытал:
— И все же. Расскажи. Я же не усну, буду переживать!
За крепкой броней он был так уязвим, что Колетт густо покраснела. Выдала:
— Мне приснился сон… Про тебя и про…
— Про кого?
Колетт нервно убрала локон за ухо.
— Про тетку одну. Я там во сне тоже ее знала. Ужасная тетка, ты всегда говорил, как она тебе противна, а сам постоянно меня обманывал… И правда, ты же приглашаешь кого-то домой, когда меня нет…
Значит, она замечала, просто не говорила ничего. Роберт смутился:
— Бывает. Родрика или Оли… Еще Петер иногда заходит или еще кто-нибудь из парней. Но другие бывают только случайно, без приглашения.
Колетт улыбнулась:
— Только их, да?
— Только. Ты сердишься?
Колетт уткнулась носом в его теплую ароматную кожу.
— Нет… Из-за них — нет…
Роберт ответил тихо, будто думал вслух:
— Хорошо. А больше никого нет. И не будет. Ты моя единственная. Самая любимая.
Глава 302. Предложение богини
Еще на лестничной площадке Кацуо ощутил неладное: еле различимые звуки пианино, словно кто-то играл на его инструменте.
Ни Такео, ни Кью не стали бы так бесцеремонно вести себя. В квартире находился чужой и после всех своих перипетий Кацуо опасался, что враждебно настроенный чужой.
Оставалась смутная надежда на иллюзию, можно было, конечно, вызвать защитников правопорядка и вскрыть жилье в их присутствии, но только в общении с неизвестным Кацуо мало полагался на людей.
Мысленно приготовившись к худшему, он открыл дверь квартиры и понял, что был прав — звучало его пианино, а из комнаты, где оно располагалось, исходило чарующее сияние, единственный источник света в темных помещениях.
Стараясь убедить себя, что ничего особого не происходит, Кацуо щелкнул выключателем, поставил пакет с продуктами на пол, разулся… Задумался. Он хотел есть, а чего желало нечто в комнате? Кацуо отнес пакет на кухню и взялся за приготовление ужина, надеясь, что существо проявит свои намерения первым.
Взнервленный до предела, он не сразу осознал, что музыка стихла, и что кто-то стоит за его спиной…
— Нехорошо, — Кэйли покачала головой, — совсем он тебя измучил! От волос богини исходило свечение, она была, словно полная луна.
Кацуо облегченно выдохнул:
— Ааа… Это ты играла…
Кэйли улыбнулась, ослепительно и просто, по-весеннему.
— Все пройдет, трудные времена останутся позади… Поешь, и давай поговорим… У меня к тебе предложение…
Карие глаза смотрели недоверчиво.
— Ты… Мне? Тебе положить? — он имел в виду порцию, которую разогревал.
Восхитительная улыбка осветила лицо богини.
— Спасибо. Ты же на себя ее рассчитал. А я могу тебя чем-нибудь угостить?..
Кацуо почувствовал себя неловко.
— Нет, спасибо.
— Ладно, я подожду у пианино, — и Кэйли выплыла из комнаты, оставляя за собой шлейф дивного аромата. Кацуо с трудом удержался от желания последовать за ней немедленно.
Три дня назад он позвонил Лане с предложением окончательно расстаться — именно по телефону, чтобы не оставлять никаких сомнений в серьезности своего намерения. Ему надоело гадать, встречается ли Лана с кем-то параллельно — в любом случае по тем или иным причинам Лана не давала всего, что Кацуо жаждал. Не могла или не собиралась.
Он оповестил ее о решении, послушал ответное молчание и нажал сброс. На душе было гадко и пусто, и страстно хотелось верить, что по окончании этих отношений, где выдумка доминировала над реальностью, на его личном небосклоне посветлеет.
Кацуо пришел к Кэйли — она опустилась на пол, когда он вошел, и устроился головой у нее на коленях, и хотя Кэйли была сверху, он ощущал не только прикосновения ее ласковых рук к своим волосам — все его тело словно нежил кто-то невидимый, доставляя удовольствие каждой клеточке.
— Разве сервис максимум, к чему ты стремишься? — голос Кэйли лился медом. — Ты забросил тренировки, а ведь ты мог бы стать отличным гонщиком…
Кацуо, разомлевший от происходящего, все же возразил:
— Молодость уходит… Нужно что-то стабильное.
— Да, — Кэйли продолжала гладить его достаточно длинные и густые блестящие волосы, черные, как смоль, — ты мог бы выигрывать, а потом тренировать… Старость мне подвластна, захочешь, станешь хоть младенцем…
Кацуо, заинтригованный, засомневался:
— Но в Городе не проходит никаких крупных соревнований… Хотя я могу ездить… И как же Такео, ему нужен кто-то в сервисе! Да и зачем это тебе?
— Мне интересно, — Кэйли околдовывала улыбкой, — а еще я не люблю, когда кто-то страдает… Из-за чувств, из-за импульсивности, из-за любви… Подумай над моим предложением, решишься всерьез — я помогу. Такео кого-нибудь подберу, классных механиков много больше, чем превосходных гонщиков…
Перышко задумчиво скользило по ее обнаженному бедру, впрочем, волосы Флавиана были мягче и приятнее пера.
Исполняя ее пожелания, Флавиан оставался совершенно закрытым, и Марина не понимала… Она мало что понимала, когда ситуации выходили за рамки бесшабашного веселья, и с удовольствием бросилась бы к Лу за разъяснениями, да только «отец» все еще находился в странствиях, присылая Марине вестки о полном душевном и телесном порядке. Без подробностей.
Марина досадовала и корила себя за несдержанность
