вот был бы ее паттеран. Маленький кружевной Эдвард рядом с ней казался забавным. Хотя… как знать.
Кхире пошли бы ключи на поясе. Ее паттеран – ольха и бессмертник. Семья и покровительство. Хранительница очага.
Энии… ее имя означало «поющая ши». Ей подошли бы мелькающие серебряные ленты танцовщицы-меж-мирами из семьи Саил, Ивы, рода Березы. Гибкие, подлунные, опасные. Ива открывает дорогу мертвым в мир живых…
Эшлин тряхнула головой. И мысленно дорисовала паттеран Энии – ивовая ветвь и жасмин, красота-из-тени.
А Мавис… она никак не могла толком рассмотреть Мавис. Полнотелость всегда считалась женской наполненностью, благословением – признанные красавицы семьи Куэрт, Яблони, могли бы похвастаться вот этой налитой крепостью яблока или свежего хлеба. Полнотелость Мавис была другой. И мышиный цвет ее косы. И взгляд. Она пряталась в своем теле, в своем бесцветье, в своем молчании.
Эния подсела ближе к угощению, поднесла Эпоне оранжад, налила себе, ловкая даже в огромной шляпе. Запела:
Энни пела, зерно меля,
И разбудила она короля,
Слугам король вопрос задает:
«Что за птичка так дивно поет?»
«Это Энни поет во дворе
Слаще, чем соловей на заре».
Король слугу за певицей шлет:
«Пусть же она быстрее идет».
Пела Эния вправду не хуже птицы. Эшлин слушала перипетии объяснения остроумной служанки с королем и не могла отделаться от предчувствия. В предчувствии была открытая дверь меж мирами, и песня для того, кто назвал себя самым главным – король, да? – и…
Поет она песню, поет она две —
Затанцевали и щепки в траве,
Поет она три, четыре и пять —
Весь двор королевский пошел танцевать.
Поет она шесть, поет она семь —
Король с ней танцует на зависть всем.
Ее повернул он к себе лицом
И одарил золотым кольцом.
Ныне Энни обручена,
Королевой станет она.
Ныне Энни обручена —
Так чудесно пела она.
Эния оборвала последний повтор, выслушала похвалы, засмеялась, убежала смывать краску – Кхира и Мавис потянулись за ней помочь. Эшлин хотелось посидеть еще, глядя на солнце – оранжевое, тревожное.
– Тебя допрашивал магистр Эремон? – спросила Эпона, так и сидевшая рядом. – Он умнейший из инквизиторов нашего времени, знаешь?
– Допрашивал. Нет, я ничего о нем не знаю. У нас не бывало инквизиторов.
– Если ты правда жила в глуши, неудивительно. В такие маленькие затерянные деревни они едут, только если к ним приходят слухи о возможном самосуде над ведьмой или колдуном. Над необученным магом, в общем.
Эшлин поежилась:
– Это как?
– Значит, у вас не бывало. И хорошо. Среди таких обвиненных собственными соседями девять из десяти – не маги вообще. Просто люди с дурной славой. Или жертвы чужой зависти. Ну, еще один – правда маг. Долг инквизиции в таком случае – самосуд предотвратить, дело расследовать самим, рассудить по справедливости. Если маг невиновен или даже виновен, но совершил зло по недомыслию, потому что собственной магией плохо владеет, – его привозят сюда учиться. Я сначала подумала, что ты из таких.
Эшлин покачала головой. Реалии этого мира пугали ее. Родной был проще.
– Тебе нравятся инквизиторы, Эпона?
– Я бы хотела быть одним из них. Одной из них. Но в этом-то и дело – туда не берут женщин. Иногда бывают исключения, очень редкие, особым королевским указом.
Эпона говорила вдохновенно и сейчас была очень красивой.
У ши женщины-воительницы тоже были редки. Филиды говорили, что жизнь либо отбирается, либо создается, и та женщина, что убивает, не сможет выносить дитя. Детей в семьях ши и без того было немного, поэтому такой судьбы боялись. Но среди героев битв на холодных и острых фоморских скалах помнили Рианнон Бесстрашную из семьи Льис, Рябины, и Маруну Змеиную Шкуру из семьи Руш, Бузины, и Ниссу Острый Шип из семьи Страф, Терновника. Не менее двенадцати Эшлин перечислила бы легко, в их подвиги они играли с братом. Как Рианнон бросилась со скалы в пропасть вместе с предводителем фоморов, связав его с собой зачарованной сетью. Как ушла из дома Маруна мстить за брата-близнеца Майла, одетая в его одежду и доспехи. Двенадцать фоморов убивали великого бойца Майла, шесть из них пали в том бою от его руки, пятерых отыскала его сестра, чтобы сложить их каменные сердца к ручью, чья вода навек покраснела от крови Майла. Шестой же убил Маруну, но волосы убитой превратились в двенадцать ядовитых змей, прокусивших каменную кожу фомора, и он не ушел далеко. А Нисса Острый Шип сама сковала себе копье, разившее без промаха и пробивающее камень, и, убив этим копьем сына вождя фоморов, бросилась на копье сама, потому что любила того, кого вынуждена была убить.
«Есть гордость и честь в том, чтобы сражаться с врагом, и печь хлеб, и качать дитя, и растить деревья, и строить дома, – говорила мать. – Нет ненужного пути, нет пути без гордости и чести. Есть твой путь и не твой».
– Я думаю, ты тоже станешь таким исключением.
– Надеюсь, ты наделена предвидением хоть на толику. В любом случае спасибо, – Эпона улыбнулась.
– А что такое компаньонка?
– Ты не знаешь? Ах да… да. Это значит «спутница». Нечто выше, чем служанка, но ниже, чем я сама. Я очень знатного рода, ты поняла, наверно. Но здесь, в Университете, это не важно.
– Знатный – это древний? Или прославленный делами?
Эпона засмеялась:
– Ты попала в точку. Древний. И долженствующий прославиться делами. Но вторым нередко пренебрегают и пытаются выезжать на славных деяниях предков, если вообще не на легендах о них, – она вздохнула. – Видишь, как у нас – род древний, земли и богатства большие, но уже давно ничем не знамениты, кроме близости к королевской семье. Надежда на моего брата, Фарлея, – что он станет известным магом, королевским советником.
– А ты? – удивилась Эшлин. – Ты не станешь?
– Я стану магом в основном для того, чтобы обуздать дар и не сделать случайно дурного. Но главное – я удачно выйду замуж, и мы породнимся с Баллиолями. Странно, – она с любопытством посмотрела на Эшлин, – это, наверно, потому, что ты такая неискушенная – не обижайся – и издалека. Мне очень легко с тобой говорить о том, о чем я не говорю ни с кем. Или такая у тебя магия?
Эшлин хотела было ответить, но над ними произошла небольшая катастрофа, до смешного повторявшая недавнюю, – ветка вяза повыше пришла в движение, и с
