— Сейчас дам мазь, — вздохнула женщина, вставая из-за стола. — Надо было мне заранее об этом побеспокоиться. И, знаешь, давай ты дня два-три посиди без дела, руки заживут, заодно, сам окрепнешь. А то я на твоём лечении разорюсь.
Граф выразительно фыркнул, напомнив:
— Говорил же — всё, что потратишь на меня, возмещу в тройном размере!
— Да не в этом дело! Вернее, в деньгах тоже, но ты пойми, что мне приходится тратить время и ингредиенты, которые я могу пустить на зелья. Чем быстрее и больше наготовлю зелий, тем скорее у нас будет необходимая сумма. А если я всё время по полдня буду тратить на твоё лечение, то вместо трех месяцев придется ждать пять или шесть. Показывай, что там у тебя.
— Понял. Постараюсь больше не калечиться, — буркнул мужчина и повернул ладони вверх.
Наконец, руки были обработаны, и помощник ушел в свою пристройку. Мариэта углубилась в работу, нет-нет бросая быстрые взгляды во двор, но «брат» не показывался.
А через два оборота к ней заглянул кагым.
— Мариэта, я слышал, к тебе брат приехал?
— Да, кагым-ага! Доброго вам дня, проходите, пожалуйста! Вот здесь, под деревом вам будет удобно, присаживайтесь на топчан, вот подушки, — суетилась женщина.
От хорошего расположения кагыма многое зависело — например, размер налога, продление патента на зельеварение. Он мог, как облегчить жизнь, так и существенно её осложнить. Маризте это объяснил ещё Дереш, и она старалась угодить влиятельному гостю.
— Ну, ну, не колготись, — добродушно пробурчал пожилой мужчина, с удовольствием располагаясь в тенечке. — Прохладительного что-нибудь принеси, и хватит. Да брата позови. Непорядок — приехал новый человек, а я не в курсе.
— Болел он, кагым-ага, — поспешно объясняла Мариэта, рысью таская из дома лучшее, что у нее было из еды и питья. — Только-только на ноги стал подниматься, а привезли его — всё равно, что неживого. Спросите соседей, они всё видели!
Отпаивала его отварами, два дня в доме лежал, руки поднять не мог. Пошёл на поправку — в пристройку перенесли, Ироний топчан делал, соседки помогали отмыть, да обустроить всё.
— Да, наслышан, — кагым обмакнул кусок лепешки в чашку с каймаком, откусил и довольно прижмурился, — хорошо живёте, дружно. Помогаете друг другу, так и надо.
Знаю, что брат нездоров, но сегодня он рубил кустарник, значит, вполне на ногах стоит. По-доброму надо было ему ко мне сначала сходить, познакомиться, испросить разрешение на житьё, потом уже в заросли твои.
— Кагым-ага, да Единый с вами! Если не верите, пойдем до тех кустов, сами посмотрите, как Михэ на ногах стоит! — всплеснула руками Мариэта. — Да он же топора не удержит, только помял ветки. Думала, завтра к вам отправить, чтоб он дойти-то смог.
— Хороший каймак, хозяйка, подбавь-ка. Потом сходим, глянем, что он там наработал.
Женщина, опрометью, метнулась в дом, схватила непочатый горшочек каймака, зацепила початый и вынеслась обратно.
— Вот, кагым-ага, кушайте! А это — вам с собой. Дома чаю захотите выпить, а вот и каймак к нему!
— А, спасибо, спасибо! Уважила! Где брат-то?
— Так, в пристройке он отлёживается. Четверть оборота топором помахал, руки убил. Намазала мазью.
— Позови.
Мариэта, не чуя ног, бросилась к летней кухне.
— Михэ! Вставай, там кагым-ага пришел, тебя зовёт.
Михаэль, придремавший было, спросонья не сразу понял, кто зовёт, куда идти, а Мариэта, чуть не приплясывая от нетерпения, маялась в дверном проёме.
— Заходи, чего ты на пороге стоишь? — удивился мужчина. — Расскажи толком, я ничего не понял — кто пришел, зачем я ему?
— Это кагым, он начальник здесь над всеми нами. Каждый приезжий, который остается здесь дольше, чем на день, должен прийти к нему и спросить разрешения. Войти не могу — ты, хоть и брат, да не родной, а двоюродный. Слухи пойдут, кагым смотрит. Иди скорее!
Поминая про себя граха во всех позах, граф сполз с топчана и выбрался наружу.
Кагым — пожилой тропиндарец, смуглый, чернявый, с цепкими черными глазами, внимательно осмотрел «брата» Маризты. Задержал взгляд на перевязанных руках, отметил впалые щёки, общий не слишком бодрый вид, и Михаэль спохватился, что стоит столбом.
— Кагым, приветствую вас! — как принято в Тропиндаре здороваться с обличенными небольшой властью людьми, он не знал, действовал по наитию. — Прошу простить меня, сестра говорила, а я хотел окрепнуть чуть, чтоб не падать по дороге, чтоб мог почтительно вам поклониться и не качаться при этом.
— Ну-ну, — одобрительно пробурчал кагым, — что я, не человек, что ли? Не понимаю?
Вот, сам пришел.
— Такая честь для нас! — граф наступил себе на горло, но изобразил поклон, показательно при этом покачнувшись.
— Садись! — поспешил отменить поклоны кагым, — женщина, неси чашку брату.
Поговорим.
Мариэта, встревожено покосилась на Михаэля — не напортачил бы! — ив очередной раз отправилась в дом.
— Рассказывай, — кагым потянулся за новой лепешкой.
— Брат я Мариэты. Двоюродный, — начал граф, вспоминая, что ему говорила зельеварка. — Так вышло — из всей родни только я, да Марита и остались. Всё некогда было навестить сестру, хоть давно собирался, но со службы не отпускали.
— А где ж такая служба? — поинтересовался собеседник.
— В местечке я писарем и переводчиком был. Один на все местечко, вот и не было мне отпуска. Зато платят хорошо.
— Да ты грамотный! То-то, я смотрю, с топором непривычен, да внешность у тебя, хоть и заморенный, не такая, как у кметов. Видно, что руками тебе мало работать приходилось. И как, отпустили?
— Отпустили. Я помолвлен, зимой ритуал проведём, тогда, сами понимаете, мне вообще не выбраться, поэтому и приехал сейчас повидаться и помочь.
— На сколько месяцев задержишься?
Михаэль поймал вытаращенные глаза вернувшейся Мариэты и, чтобы не рассмеяться, резко отвернулся.
— Как управлюсь с участком. Месяца на три, наверное.
— Ага, — важно кивнул головой кагым, — даю разрешение.
— Спаси вас Единый!
— Кагым-ага, за вашу доброту Единый даст вам много добра и счастья!
— Ладно, хозяйка, спасибо за угощение, — кряхтя, мужчина слез с топчана, прихватив горшочек с каймаком, — живите, ни о чем не переживайте. Вот еще, Мариэта, нет у тебя капель или зелья, чтоб брюхо не бурчало? Спасу нет, такие рулады выводит, кони шарахаются!
— Есть! Сейчас принесу! — от облегчения, что визит, похоже, прошёл удачно, Мари готова была, что угодно отдать.
— Мы с сестрой ваши должники, уважаемый! — граф решил, что добавка лести не помешает. Как лекарство — противное, но нужное.
— Рад поддержать добрых людей. Сестра у тебя мастерица. Хоть и вдовеет, но себя блюдёт. Мариэта говорила, три года в Империи траур?
— Д-да.
— Ага, — кагым покачал головой, глядя на приближающуюся женщину. — Не переживай за сестру. Как выйдет по вашему обычаю срок траура, мы ей подберём мужа. Лично сам займусь! Будет за мужем, как за крепким дувалом жить.
— Ваша доброта безгранична! — с чувством произнёс граф.
— Вот зелье, — подошла Мариэта. — Пить перед едой по десять капель.
Наконец, после всех расшаркиваний и словесных реверансов, кагым сел в тележку, ожидавшую его на улице около дома зельеварки, и отбыл восвояси.
Михаэль и Мариэта переглянулись и дружно выдохнули.
— Как же ты насобираешь на поездку и мага, если половину лекарств бесплатно раздаёшь? — спросил граф. — Соседкам, этому, еще старику какому-то, я видел!
— От кагыма зависит, смогу ли я тут жить, разрешат ли мне продавать зелья.
Соседки помогают, с соседями тоже надо дружить. А старик тот совсем бедный, не могу я последние монетки забирать, и без лекарства оставить не могу! — объяснила Мари.
— Тобой пользуются, вот и всё, — сердито бросил граф. — Сколько ты тут живешь? И за это время никто тебе не помог расчистить землю! Люди ценят только то, что им дорого обходится, потом, раз ты не берешь денег, значит, снадобья тебе ничего не стоят. Не смотри так, это люди подумают, ведь все судят по себе. Сами они, что дорого, бесплатно не отдадут, только то, что не жалко, что дёшево досталось. Так-ты обесцениваешь свой труд.
