Мы синхронно запрыгнули в сëдла и встали на линии старта. По звуку свистка мы одновременно рванули вперëд. Маршрут был недлинный, но сложно выстроенный: сначала скакали в гору, затем с горы, далее меж деревьев и диких роз, после — галопом летели по узкой тропинке, которая к тому же шла змейкой.
Мы скакали вровень, ноздря в ноздрю, но в момент перед прыжком через чухонец {?}[это высотное препятствие в виде забора из жердей, которые закреплены на 2 стойках. ] Юнги немного замешкался, и это дало мне небольшое преимущество, и на последних метрах я вырвалась вперëд и выиграла в первом состязании.
Я думала, что Юнги расстроится своей участи, но он радовался моей победе и искренне поздравлял меня, а когда я ему вновь сказала, что мои навыки не так хороши и что эта победа — заслуга моего коня, то он стал отрицать это и снова начал восхвалять вороных лошадей.
А не дразнит ли он меня часом…
Мы дали лошадям отдохнуть перед вторым этапом, а сами попивали чай за столиком, не прошло много времени, как мы начали новый спор, на этот раз наш разговор дошёл до абсурда: чем лучше завтракать: кашей или бутербродами, благо, этот спор не продлился долго - нас позвали для разрешения первого.
Юнги был глубоко поражён, что его строптивый конь, который не подпускал к себе никого, кроме его самого, поклонился мне и разрешил себя оседлать. Мой соперник даже не постеснялся высказать это вслух и слегка пристыдил своего коня, упоминая, что рассчитывал на его верность. Но куда даже самым верным коням против моего обаяния, сказала я в защиту скакуна, который был добровольно повержен моей любовью к лошадям. Мин тоже смог легко сесть на Шанса, но меня это больше порадовало, чем огорчило, и мы стали подводить итоги: у нас ничья во втором испытании, но Юнги проиграл в первом и сам признал поражение. Я выиграла спор, позабыв о каше с бутербродами. И слава Богу, потому что моё упрямство могло довести и до подобного соревнования.
В минуту ликования и возвещения о своей победе я была поражена, будто меня облили холодной водой: сердце замедлилось в своём биении, конечности отекли и перестали слушаться, а в голове стало пусто и глухо - подошёл Герцог, похвалил меня, сообщив, что вовсе не сомневался во мне и приобнял. Я чувствовала его тёплое нежное, но в то же время сильное плечо, возможно впервые в жизни. Видимо, ему стало так же неловко как и мне, а может даже больше чем мне, потому что я стояла как вкопанная, не веря в происходящее, смотря на удаляющуюся спину отца.
Может я ещё не проснулась…
Незаметно я ущипнула себя за руку, почувствовав боль, поняла, что это не сон.
— Аделисия, ты чего замерла? — Юнги положил руку мне на плечо и слегка потряс, видимо, некоторое время я не откликалась.
— Ой, прости, ты что-то говорил?
Юнги засмеялся и игриво ткнул пальцем в мою голову :
— Хватит витать в облаках… Я спрашивал, что ты хочешь получить за выигранный спор?
— А мы на что-то спорили? — я в недоумении посмотрела в его тёмные полумесяцем глаза, в которых я увидела любовь и заботу. - Разве что, ты признаешь, что фризские лошади лучшие!
Как один лишь взгляд может растопить лёд сердца? Я почувствовала, что именно в этот момент между нами пала стена, которую я возвожу с каждым человеком, чтобы не сближаться , заранее защищаясь от возможности впоследствии получить удар в спину, и только один Юнги каким-то образом смог разрушить её.
— Аделисия, что с тобой? У тебя что-то болит? — Юнги взял меня за руки, — доктора позвать?
Я смотрела в его искренние глаза и не понимала, почему он так всполошился, пока не почувствовала влажную щекотку на своих щеках. Быстрым движением я смахнула капающие слëзы и отвернулась: мне было стыдно. Эмоции от резкой перемены в поведении отца, и понимание, что в глубине души я всегда жаждала его внимания и любви, как и другие дети от своих родителей, а также поддержка и забота Юнги переполнили меня и вырвались наружу.
Юнги не стал больше ничего спрашивать, а лишь приобнял за плечи и прижал к груди: я почувствовала тепло, и услышала спокойное, убаюкивающее сердцебиение. Так мы стояли некоторое время, пока я не пришла в себя, и как хорошо, что рядом не было никого, кто мог увидеть нас.
— Спасибо… — это единственное что я могла сказать, когда я вышла из его объятий, и мне кажется, что больше ничего не требовалось: ни объяснений, ни оправданий, ни извинений.
***
После поздравления дочери в выигранном споре, Адриан не стал задерживаться и умчался в свой кабинет, по пути чуть не сбил с ног дворецкого, который отчитывал горничных. Герцог приказал, чтобы ему принесли виски в кабинет и громко захлопнул за собой дверь. Сейчас в его голове творился полнейший беспорядок: он впервые обнял своë единственное и уже взрослое дитя. В этот момент он испытал двойственные чувства: радость, что она жива и не сопротивляется его неуклюжим объятиям, но когда он посмотрел на её глубоко удивлённое лицо, то понял, что рано поддался отцовским чувствам, ведь, по всей видимости, Аделисия ещё не готова принять их, и его окутала грусть. Если бы он раньше понял, что натворил, если бы был по отношению к ней более ласковым и участливым, то сейчас Аделисия реагировала бы по-другому, возможно, поцеловала бы в щеку и сказала «спасибо, папа». «Папа»… Раньше он не замечал, что она обращается к нему «герцог» и только так, он считал это обычным делом, но теперь это сильно задевало его чувства. Адриан не винил в этом дочь, он прекрасно понимал, что виноват только он, ведь именно он отдалился от крошечного ребёнка из-за своей же незрелости и злости на весь мир.
Также его не на секунду не отпускала тревога за её жизнь. Кто-то целенаправленно травил его дочь, и долгие размышления никуда его не привели…
Первым подозреваемым был Чимин, но Герцог понимал, что принц не настолько глупый, чтобы травить свою будущую жену так открыто, тем более в своём же дворце. Да и его отношение к Аделисии изменилось в лучшую сторону.
Второй, кто попал в поле его подозрений, была Пенелопа Элфорд. Сколько бы он не копал под неё – она была чиста, да и мотивов у неё не было.
Отравление Аделисии не похоже на случайность…
Также скрытое от всех расследование Джинхо не дало никаких результатов. Мин отправил своего сына, чтобы он передал письмо лично в руки: нельзя чтобы кто-то узнал об отравлении. И тем более чтобы не догадывался отравитель, о том, что они знают и тайно ищут его.
Если была бы хоть маленькая ниточка, то герцог сразу же вцепился в неё и уничтожил всех, кто пытается навредить его дочери.
***
Чимин вместе со своим помощником сидел в своём кабинете и решал рабочие вопросы, связанные с государственными делами, которыми он должен заниматься в качестве наследного принца, а из-за длительных поездок в Западное государство накопилось много работы. И с самого приезда он начал просматривать документы, но когда у него освободилось время, он ушёл в работу с головой. Ему хотелось поскорее закончить с делами и поехать к Аделисии, он беспокоился о её здоровье, естественно, он знал, что его невеста пошла на поправку, сразу как только приехала домой, но он не догадывался, что она была отравлена.
Чимин знал, что Юнги отправился по каким-то делам в Западное государство. Он догадывался, что его друг обязательно встретится с Аделисией, и его начинала съедать ревность. Перед его глазами так и всплывала картина, когда он застал их на балконе во время бала. Юнги смотрел на неё влюблёнными глазами, и принц боялся, что его невеста ответит взаимностью, а он не хотел потерять её.
С каких пор я стал таким?Задался вопросом Чимин и попытался вспомнить, когда всë это началось.
Тихий стук в дверь заставил его отвлечься, и после разрешения в комнату вошёл парнишка невысокого роста и без слов подошёл к Чимину и что-то прошептал на ухо.
Лицо Чимина исказилось, а рука, державшая документы, яростно стукнула по столу с такой силой, что чернильница перевернулась, и чёрная лужица растеклась по бумагам. Парнишка же тихо ушёл, как будто ничего не произошло, закрыв за собой дверь.
