за один день.
Да нас бы посадили на пару лет. А они делают это безнаказанно. Они делают то, что хотим мы, но не можем. Например, они могут устроить облаву на буйные сборища подростков. Даже родители этих подростков не против того, что те получат плетьми по непослушным задницам. Кого боятся педофилы, наркоторговцы, торгаши синтетики? Их. Но также их боимся мы. Но мы законопослушные граждане. Бельмом в глазу мы являемся только для правящей элиты… и для Церкви Судного Дня.
Потому что эта церковь — орудие государственного аппарата, поддерживаемая правительством, и дающая чиновникам возможность творить, все, что им только не заблагорассудится. Тоталитарная церковь с явно нацистскими убеждениями, набирающая популярность с бешеной скоростью, ее дела покрываются властью, многие ее члены находятся в самых высших эшелонах госструктур — она угроза не только нам, а нашему демократичному образу жизни, это прямая дорога обратно в средневековье.
Всеслав еще довольно долго распинался насчет инквизиции, горящих ученых на кострах, доносах и прочих прелестях мрачного прошлого в средние века. Зоя с интересом слушала его, может потому что знала точно, что он не преувеличивает. Она даже могла назвать некоторые имена тех, кто тайно состоял в этой церкви, и посты, которые занимали эти люди.
Церковь Судного Дня не была государственной, она даже порицалась прилюдно за суровые нравы, но на деле правительство закрывало глаза на все ее противоправные действия. А ее популярность была очевидной, безнаказанность вдохновляет.
Зоя понимала суть вещей, которые освещал Всеслав, и тоже начинала думать, что они важны. Незаметно для себя, она становилась частью этого диссидентского мира. Все эти митинги, собрания, подписи, попытки повлиять на окружающий мир стали казаться ей важными и серьезными действиями. Ведь если хорошие люди будут сидеть и молчать, миром будет править зло.
***
— Почему Церковь Судного Дня позволяет себе избивать граждан?
— Что? — у господина министра округлились глаза. — Зоя, что за вопросы?
— Мне интересно, почему нам не обеспечивают безопасность от этих фанатиков, почему я должна бояться, не сочтут ли они что-нибудь в моей жизни за грех, а потом придут и изобьют.
— Так, успокойся, — попытался немного осадить пыл взволнованной дочери ничего не понимающий министр. Минуту назад он монотонно перебирал бумаги, пока Зоя буквально не ворвалась к нему в кабинет. — На тебя напали Псы Судного Дня?
— Нет. Но я их видела в действии. И я не понимаю, почему никто не запретит эту Церковь.
— Потому что это Церковь Судного Дня, двадцать процентов населения в ней состоят, пятьдесят процентов ей симпатизирует, двадцати пяти процентам — все равно, остальные пять — моральные отщепенцы, которых они стегают своими плетями, и им она не нравится. Ты хочешь сказать, что моя дочь может входить в число последних?
Зоя глянула на отца, его взгляд был не столько жестким, сколько вопросительным.
— Может, — ответила она, в душе вздрогнув от собственной смелости. — В последнее время, мне открываются глаза на многие вещи, о которых я раньше не задумывалась. Но нормальный человек не может спокойно принимать все, что вы творите. И ты знаешь, о ком я говорю. О тебе и твоих друзьях чиновниках.
— Сбавь тон, — мрачно приказал министр. — Мы не на митинге, здесь я тебе не чиновник, а твой отец. И можешь не продолжать, лучше скажи, кто проводил тебя сегодня домой, чтобы я мог оторвать ему голову.
— Спроси своих шпионов, — бросила она ему, решив, что так должен закончиться их разговор.
Зоя никогда еще так резко не разговаривала с отцом, она сама не знала, что придавало ей злости, агрессии и решительности. Может в ней появилась вера в какие-то идеалы, сравни религиозным, за которые люди готовы были стоять до последнего. Может, новый круг общения вселил в нее уверенность в себя и свои силы, она не знала сама, но предпочла не заниматься самоанализом, а просто пошла в свою комнату, оставив рассерженного и расстроенного отца наедине со своими мыслями.
Было уже довольно поздно, так как после собрания человекоборцев, они с Всеславом еще долго разговаривали, потом сидели в кафе, потом снова разговаривали и так до самого ее дома. Все эти события буквально выдернули Зою из обычной размеренной жизни. Часть ее была ошеломлена очевидным произволом власти, часть переживала из-за разговора с отцом, часть была влюблена.
Но теперь она понимала, что ее жизнь уже не будет течь по прежнему спокойному руслу.
Глава 16
Всеслав обитал в небольшой квартире по улице Академика Уильямса. Несмотря на его презрение к роскоши и вещизму, которое априори должно было присутствовать у всякого молодого человека, идущего в ногу со временем, его жилище отнюдь не походило на каморку бедного студента. Хотя вещей действительно было немного, но дизайн, выполненный в бело-коричневых тонах, был настолько профессионален, что сразу выдавал работу дорогого мастера.
В этой обстановке, в своем любимом халате и с чашкой кофе, он с трудом походил на лидера оппозиционной партии.
— Ты выглядишь, как пижон, — заметил Адам, когда тот открыл ему дверь.
— Брось, ты завидуешь моему халату, купи себе такой же.
— Интересно, на какой барахолке ты его откопал?
Всеслав не успел ответить, потому что их шутливую беседу прервал телефонный звонок. Звонили Адаму.
— Это что за новости? — в недоумении пробормотал Адам, увидев кто ему звонит. Не дожидаясь вопроса Всеслава, он показал ему телефон. Это был Мясник. Он с довольно с растерянным видом взял трубку, глядя на Всеслава, который с искренним любопытством пристроился рядом.
— Привет, Родик, — приветствие прозвучало немного неестественно.
— Будь здоров, Адам. Давай не будем обмениваться любезностями, у меня есть кое-какая инфа для тебя.
— Именно для меня? Для меня, как для человека или как для твоего знакомого, хорошего знакомого, плохого?
— Хватит трындеть, — грубо осек его Мясник, и Адам про себя отметил, что в его словах не было той ленивой приторности домашнего сытого кота, которая так всегда его раздражала. — Я не твоя мама, чтобы звонить тебе без повода.
— Тогда интересно, почему ты звонишь мне, а не Всеславу? — поинтересовался Адам.
Мясник буквально рявкнул в трубку:
— Потому что! У твоего дружка, когда крыша уезжала, хоть записку прощальную оставила? Мол, так и так, людей убивать плохо, не делай этого, пока я не вернусь.
— Ладно, — сбавил тон Адам. — Но, вообще, не тебе нам нотации читать. Говори, зачем я тебе нужен.
— Ты мне не нужен, и, наверное, никогда не понадобишься, я бы вас с Всеславом, придушил обоих. Но все же придется предупредить. Помнишь, я говорил о Николасе Толме, когда вы меня, уроды,
