…Вот меня арестовывают. Прямо во дворце. За окнами ярко светит солнце, а на ковёр падает тень незнакомого стражника. На руки сразу же надевают кандалы. Удивление, беспокойство, но почти полная уверенность, что недоразумение разрешится в ближайшие часы…
…Допрос. Маленькая комнатка с казённой мебелью, совершенно обезличенная, невероятно яркий магический свет в лицо, и следователь, в сотый, наверное, раз задающий одни и те же вопросы. И я, тоже в сотый раз доказывающая, что все обвинения — полнейший бред. У меня хриплый, почти сорванный голос. Нет, меня не пытали, но я слишком часто переходила на крик от эмоций, пытаясь достучаться, объяснить, донести свою мысль…
…Камера, решётчатая дверь. Законник, которого я наняла, поняв, что самостоятельно мне не выпутаться. Он виновато опускает глаза, разводит руками. Ничего нельзя изменить, он старался, как мог, но доказательства моей вины слишком значительны… Отчаяние, гнев, ярость, готовность убивать всех, кто попадётся под руку. Я уже понимаю, что спасения нет, но всё ещё не готова смириться с этим осознанием…
…Суд. Пустая формальность: всё уже решено. Я ушла в себя, молчу, не пытаюсь спорить, тихонько раскачиваюсь на стуле к неудовольствию охранника, и лишь на пару мгновений поднимаю взгляд, когда зачитывают приговор…
…Тюрьма. Уже совсем другая, удалённая, для тех, кого списали со счетов. Здесь нет законов, нет правил и нет снисхождения. Стража развлекается так, как может. Если узников выводят из подземных камер и заставляют подняться по старым, истёртым ступеням на первый этаж, значит, будут развлекаться. Крики обычно становится слышно заранее. Сегодня я якобы в чём-то провинилась. Под спиной — жёсткий каменный пол, я лежу, пытаясь сгруппироваться, схватившись руками за голову, выставив локти перед лицом. В поле зрения то и дело попадают чужие ноги, обутые в грязные сапоги с тяжёлой подошвой. Удар приходит за ударом. Стоит повернуться, прикрывая побитый бок, как я вынужденно раскрываюсь другой стороной, и следующий пинок приходится туда. Кровь течёт изо рта и и из носа, по щеке и подбородку, на полу и одежде остаются пятна. Чего-чего, а следов своих развлечений здесь не боятся.
В теле — дикая боль, на грани терпимости, а быть может, уже и за гранью. На губах — солёный вкус крови. В душе — ненависть, такая, что, кажется, вот-вот разорвёт на части без помощи моих мучителей. Это чувство становится ещё сильнее, когда действо заканчивается, и мне приказывают самостоятельно вернуться в камеру. Сначала я могу только ползти, потом неимоверным усилием воли заставляю себя подняться и медленно, хватаясь за всё вокруг, иногда всё-таки падая и снова вставая, идти на подземный этаж, так ни разу и не получив даже самой малой помощи. Ненависть смешивается с унижением, превращаясь в страшную гремучую смесь. Здесь ещё не поняли, что, как хорошо от магии ни защищайся, я всё равно могу оказаться опасной…
…Совсем небольшая камера. Кровать, от которой всего пара шагов до решетки. Ведро для нечистот, источающее отвратительный запах. Но куда более отвратительно осознание, кто к этому запаху я уже привыкла. Равно как и к своей разорванной одежде, и перемазанному засохшей кровью телу: возможности как следует отмыться здесь, конечно же, не предоставляли. Окна отсутствуют. Зеркала, по понятной причине, тоже. Я сижу на полу, просто потому, что уже устала сидеть на кровати. Альтернатив немного. Можно не сесть, а лечь. Можно встать и походить по комнате. Но места так мало, что после четырёх-пяти шагов приходилось повторять прежний маршрут.
Сейчас я смотрю вверх и вижу потолок и голые стены. Я знаю, что никогда отсюда не выйду. Столько лет, сколько мне отпущено, я проведу здесь, в этой крохотной комнатке, с этими стенами, этой кроватью и этим ведром. Недели, месяцы, годы. В мире, превратившемся для меня в одну точку. Паника захлёстывает меня волнами, мешает дышать, и кажется, что я вот-вот умру, потому что не сумею глотнуть воздуха. Перед глазами всё плывёт, потолок словно опускается ниже, или это стены сближаются? Ведь существуют камеры, где неугодных узников уничтожают именно таким способом? Но нет, моя камера — самая обычная. Я понимаю это, когда меня чуть-чуть отпускает. Всего лишь жестокая игра моей собственной психики. Похоже, я схожу с ума. Здесь, в крохотной одиночной клетушке без окон, много ли пройдёт времени прежде, чем я окончательно потеряю рассудок?..
Гилберт дёрнулся, странно, неестественно мотнув головой. Ментальная связь прервалась. Тяжело дыша, с трясущимися руками, он опустил взгляд на колкую серебристую траву. Потом снова посмотрел на меня и открыл было рот, собираясь что-то сказать. Но вдруг схватился за сердце, беззвучно пошевелил губами и, закатив глаза, рухнул к моим ногам.
Решётчатая клетка исчезла в один момент, канули в небытие многочисленные зеркала. Всё, что было создано магической силой лежавшего на земле человека. Я присела на корточки, приложила пальцы к шее рядом с трахеей. Пульс не прощупывался. Неудивительно: произошедшие вокруг изменения говорили сами за себя. Гилберт умер, и его волшба, не закреплённая должным образом, покинула мир вместе с ним.
Следуя древнему человеческому обычаю, я закрыла ему глаза. Затем вновь сосредоточила внимание на шее, движимая теперь совсем другим интересом. Ничего, похожего на цепочку или шнурок, заметно не было. Я аккуратно расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Сомнений не оставалось: ключа нет. Поморщившись (не самое это приятное занятие — обыскивать покойных), я проверила карманы. Провела рукой над телом, прислушиваясь к колебаниям энергии. Хранители всегда держали ключ при себе. Иначе, без тесного контакта, артефакт постепенно утратил бы силу. Не сразу, конечно, скорее, за несколько недель, а то и месяцев. Но правила строго гласили: пока хранитель жив, он не должен расставаться с ключом. Увы, в данном случае мне не повезло.
Поднявшись на ноги, я щёлкнула пальцами, создавая непосредственно под телом мага воздушные носилки. Аккуратно пошевелила руками, и они взмыли в воздух. Дальше они медленно плыли передо мной, в то время как я продвигалась к выходу. В самом конце, добравшись до прямоугольной двери, я и осторожно придержала тело и уложила Гилберта на полу в комнате, которую по-прежнему можно было назвать зеркальной.
Глава 8. Острые осколки памяти
Только пустой она уже не была. Оказывается, за время нашего отсутствия здесь собралось с десяток человек, среди них — король, оба принца, важный вельможа, в котором я опознала канцлера, и несколько охранников разных рангов. Не знаю, что именно их привлекло: мы с Гилбертом успели уйти далеко, и через зеркало мало что можно было разобрать, но вид все имели встревоженный. Теперь же всеобщее внимание сосредоточилось на мёртвом маге. Офицер охраны проверял пульс, канцлер, хмурясь, шептал что-то Эдбальду на ухо, наследник рассматривал тело с чуть брезгливым выражением лица, а один из солдат на всякий случай направил в мою сторону лезвие меча. Я же утомлённо уселась на пол, согнув ноги в коленях и оперев на них локти.
— Руки вязать будете? — лениво поинтересовалась у стражника я, не меняя позы.
— Уберите оружие, — приказал король, впервые обратив внимание на наше маленькое противостояние. — Что это было? — обратился он ко мне. Не так чтобы ласково, но и не угрожающе.
— Борьба за власть, полагаю, — отозвалась я. Вытащила из кармана письмо, якобы написанное королём, и вытянула вперёд и вверх руку. Охранник взял послание и поспешил вручить его Эдбальду. — Магистр Гилберт очень боялся, что я запрыгну на причитающуюся ему ступень карьерной лестницы.
Кажется, его величество не был безумно удивлён, или же был удивлён, но не подал виду. Просмотрел письмо, хмыкнул и передал его канцлеру. Кронпринц подошёл поближе, чтобы присоединиться к чтению.
— Как ты его убила? — бесстрастно спросил король.
Я подняла на него усталый взгляд. Даже при всём желании, оказать монарху должное почтение и встать без посторонней помощи я бы сейчас не смогла.
