Правильно говорят, аппетит приходит во время еды.
Слова как-то свободно лились и лились, складываясь в предложения, Клайс внимательно слушал, качая головой. Я рассказала и про помидор, и о том, как Тибриус с приятелями меня поймали тогда, после лекарской. Да и вообще. Вот как мне с этим жить?
- Так это не вам нужно об этом думать, - улыбка на лице Кодеуса Клайса стала совершенно людоедской, - это пусть теперь ар Мориш поразмыслит.
И я вдруг испугалась.
Не сделала ли я хуже, что нажаловалась? В деревне ябед не любили, это точно. А здесь?..
- Что… с ним будет теперь? – голос охрип, теперь каждое слово застревало ершиком в горле.
Клайс дернул светлой бровью.
- Жив точно останется, если вы об этом. Но поговорить с ним придется.
Он сидел и пристально смотрел на меня, словно хотел забраться в мысли. Я опустила взгляд. Ну, вроде бы все рассказала… почему он молчит? Ждет еще чего-то?
- Все это, конечно, хорошо, - наконец проговорил Клайс, - но ваш рассказ не объясняет, каким образом в мире живых объявилась хорша и сожрала одного из ваших обидчиков. Больше ничего мне не хотите поведать, м?
Я стиснула зубы. Рассказать про Винсента? Или о том, что не принимаю перед сном зелье?
Но Винсент… Это ведь даже не моя тайна. Имею ли я право говорить о нем наставнику? Что, если Клайс захочет его уничтожить?
Великие Все! От одной только мысли об этом сердце как будто прошили стальной нитью, а в душе поднялось внезапное желание защитить моего друга из Долины Сна. Смешно даже. Я – и защитить его.
Посмотрела честно в красноватые глаза Клайса.
- Мне… нечего добавить, мастер. Правда, нечего.
- Хорошо, нечего так нечего, - легко согласился он, - что ж, вы свободны. Идите, отдыхайте. День у вас выдался тот еще… Равно как и у меня.
Кивнув, я отставила пустую чашечку, выбралась из кресла. Уже на пороге – сама не знаю зачем – обернулась.
- А что у вас случилось, мастер Клайс?
Сидя за столом, он развел руками.
- Так ведь, дорогая моя, мне отчитываться перед Советом за убитого сноходца. Меня, знаете, за это тоже не похвалят.
- Мне жаль, - я снова кивнула и осторожно выбралась за дверь.
В душе стремительно зрело чувство, что только что я сделала ошибку, нажаловавшись на ар Мориша.
Объятия согревают душу.
Тем вечером мы сидели в обнимку с Габриэль. Я ревела в три ручья, потому что, оказавшись в тишине и сумраке, внезапно осознала, что произошло днем. Сперва меня хотели унизить, поиграться, а потом изнасиловать, затем – одного из подонков не стало. Вот так просто, был человек, пусть плохой, бестолковый, мерзкий прихлебатель – и нет его, и такое удивление в единственном уцелевшем глазу. Я буду помнить это… всегда, наверное. До тех пор, пока сама не шагну в вечность. Тот Геб, он, конечно, был бесхребетной мразью, но заслуживал ли он смерти? А ар Мориш? Хотела ли я, чтобы хорша его догнала?
Я рыдала, уткнувшись в плечо Габриэль, она тихо гладила меня по волосам и шептала что-то успокаивающе. Что-то вроде «ты не виновата, но такое иногда случается». Да, я не была виновна в смерти Геба, но вместе с тем… как-то очень внезапно все произошло. И раньше хорши в замок не хаживали. Кто-то… прислал ее, почувствовав, что мне плохо и страшно?
Впрочем, отчего же «кто-то». Существовал только один человек, который мог это сделать и который чувствовал меня, находясь при этом в Долине Сна. И вот эта легкость, с которой он сперва выкинул меня и наставников из Долины, а затем прислал хоршу, пугала – до хрусткого холода в душе, до мурашек по коже, до леденеющих пальцев. Винсент… Я понятия не имею, каковы пределы его могущества, да и есть ли они. И если он и в самом деле Князь Долины… что мне делать со всем этим? Разбить кулон? Принимать на ночь зелье? Никогда больше его не видеть, спрятаться, сидеть тише воды и ниже травы?
…Но мне с ним было хорошо, как ни с кем другим, в этом-то и была беда. И, вспоминая о Винсенте, я ловила себя на том, что думаю о нем с теплом и радостью, и снова с нетерпением жду, когда он раскроет передо мной книгу, старинную, с шершавыми пожелтевшими страницами, и его пальцы осторожно накроют мои. Такое трепетное, несмелое прикосновение, от которого мгновенно мерзнут ступни, а в груди собирается щекочущее чувство предвкушения чего-то нового и запретного.
- Не плачь, Ильса, - утешала Габриэль, - я думаю, не должно больше ничего такого повториться. Ну, должны же они что-то придумать. Возможно, кто-нибудь приедет из другого замка. Организуют охрану. Не плачь, а то завтра глаза будут красные весь день.
И невозможно было объяснить, что я рыдаю уже не столько оттого, что на моих глазах хорша мгновенно убила Геба, а оттого, что сама я как будто над обрывом, и ветер треплет меня, словно куколку из лоскутков, легкую и неловкую, грозя швырнуть вниз, на острые камни.
Мне было страшно. И больно.
Но самое ужасное, что вместе с этим на сердце разливалось приторно-сладкое чувство удовлетворения – оттого, что нашелся кто-то… для кого я имею ценность.
Вот это, последнее, было особенно противным и стыдным. Я не должна была радоваться тому, что из-за меня кого-то убили.
…Я даже не услышала, как в дверь тихонько постучали, очнулась только тогда, когда Габриэль мягко отстранилась и пошла открывать.
Оказалось, это пришел Альберт. Тихо поздоровавшись с Габриэль, он прошел внутрь, выложил на стол два маленьких свертка.
- Привет, Ильса.
Я всхлипнула и попыталась вытереть глаза и нос уголком простыни. Надо бы умыться, нехорошо, когда мужчина тебя видит в таком растрепанном состоянии.
- Уже наслышан обо всем, что за сегодня приключилось, - он неторопливо подошел ко мне, держа в руках один из принесенных свертков, - как ты себя чувствуешь? Возьми, это тебе.
И тут же, повернувшись к Габриэль, добавил:
- Я и тебе принес, возьми, пожалуйста.
В руки легла коробка, завернутая в хрустящую коричневую бумагу и перетянутая шелковой белой ленточкой.
- Что это?
Ответом мне была привычная уже кривая улыбка, только глаза остались серьезными. Уже не впервые у меня возникало чувство, что Альберт смотрит на меня не так, как на прочих. На Габриэль он поглядывал заинтересованно и добродушно. На Аделаиду – просто добродушно. На ар Мориша – с легким презрением. А на меня… Время от времени Альберт бросал такие взгляды, словно хотел рассмотреть во мне нечто большее, чем я была или могла казаться, и тогда я невольно вспоминала нашу встречу в темных коридорах замка, и снова неприятный холодок по позвоночнику…
- Это конфеты, Ильса. Мы сегодня с одним парнем были в городе, вот, подумал, что вам будет приятно.
- Люблю конфеты, - подала голос Габриэль, - спасибо!
Альберт посмотрел на нее – и опять его взгляд сделался просто заинтересованным, как может молодой мужчина смотреть на юную женщину.
- Спасибо, - пробормотала я, нерешительно потянув за конец ленточки.
- То, что наставник напоролся на хоршей в Долине, такое бывает, и не редко, - неожиданно сказал мне Альберт, - хорошо, что вам удалось уйти. Но вот хорша в нашем мире… Это что-то новенькое. О подобном я никогда не слышал.
Габриэль вздохнула и начала накрывать на стол. Расстелила полотянную скатерть, поставила чашки. Оставалось сходить за кипятком.
- А что наставники говорят? – спросила она уже с чайником в руках.
- Меня целый день не было в замке, - Альберт пожал плечами, - но! – тут он поднял вверх указательный палец, - тебе, Ильса, это будет полезно услышать.
Я невольно поежилась. Хорошие новости так не сообщают.
- Примерно час назад я проходил мимо конюшни, - загадочным тоном сказал Альберт, - и, угадайте, что я там наблюдал?
- Мы не знаем, - шепнула я, в замешательстве вцепившись в коробку с конфетами.
- Там пороли ар Мориша, - с глубочайшим удовлетворением в голосе сказал Альберт.
- Как это – пороли? – не удержалась я.
В самом деле, вот как? Разве такое возможно… с герцогом, пусть и ненаследным?
