одна женщина не вызывала во мне подобных чувств.
– И что, пойдешь на горячие игры, чтобы выиграть трофей?
– Нет, – ответил он. – Мои методы другие. И вот еще… – в полу вновь зашуршало, и из дырки в стене появился холщовый мешочек. – Собирался отдать при встрече. Все, пора улетать. Смена караула. Держи нос выше, Амедея.
– Ленни! – выпалила я, но никто мне не ответил.
Вернув камешек на место, я прислонилась к стене, развязала шнурок и высыпала содержимое мешочка на платок: моток проволоки, тонкий стержень для рун и… горстка черных чешуек.
Я завороженно перебирала их пальцами, чувствуя драконье тепло и отголосок знакомой мелодии. Геррах, наверное, уже на полпути к своим горам. Если бы я приняла его предложение, если бы не оттолкнула… Но толку теперь жалеть? С драконьей чешуей я и правда могу что-нибудь сделать. Как минимум – отвлекусь и перестану сходить с ума от ожидания и страха.
– Пятьдесят тысяч золотом! – надрывался глашатай, чумазый и носатый как грач.
Геррах с тоской подумал о родных землях, богатых и птицей, и зверьем. Здесь, в Аль-Малене, он видел только крикливых чаек, ящериц, греющихся на камнях, и котов, обожаемых тетей Молли. Узнав новости о племяннице, она рухнула в обморок, а очнувшись, стала требовать спасти ее девочку. Как будто он сам не хотел того же.
Однако тюрьму Аль-Малены, окруженную тремя кольцами стен, охраняли и днем, и ночью.
– А в довесок – рабыня, прекрасная как алмаз чистой воды! – не унимался глашатай, вокруг которого столпились любопытные.
Амедея – не рабыня. В ее прекрасном теле – свободный, пытливый дух, которому не место за решеткой.
– Она ж ведьма, та рабыня, – укоризненно произнес кряжистый мужик. – А вдруг наколдует чего…
– Боишься, что отсохнет да отвалится? – усмехнулся второй.
– Поговори мне еще, – беззлобно буркнул первый.
– К ведьме в придачу идут кандалы, всякие чары закрывающие, – снисходительно пояснил глашатай.
Ее дар отняли – понял Геррах, отрезали, как его крылья. И теперь она где-то там, за толстыми стенами, напуганная, беспомощная и совсем одинокая. Если б знать, что его посадят в соседнюю камеру, так навалял бы и глашатаю, и всем.
– А я видел ту ведьму, – встрял в разговор еще один, с сальными глазенками и широкими словно вывернутыми губами. – Она жила в доме по нижней улице. Ладная такая. Сама белая, тонкая, но сиськи так и торчат. – Облизнувшись, добавил совсем непотребное: – Я б ее прямо там на арене через сундук с золотом перегнул, юбки задрал и кааак…
Рука сама взлетела и вломила губастому такую затрещину, что тот кубарем откатился прочь и остался лежать у высоких стен.
Двое его собеседников развернулись к Герраху, но как-то очень быстро вспомнили, что не так уж они и дружны с тем третьим. А он, к тому же, шевелится и даже стонет. Подумаешь, решил прилечь в теньке – оно и понятно: день жаркий, солнцем напекло.
– Я думал, на арену берут только преступников и всякий сброд, – сказал Геррах.
Глашатай, сообразив, что его бить не будут, приосанился и задрал длинный нос.
– Так и есть, господин, – спохватившись, исправился: – То есть нет, не совсем. Воры, бандиты и рабы составляют основную массу участников, тут вы совершенно правы, однако на игры принимаются и добровольцы.
– Которые все равно сброд, – беззубо усмехнулся дед, подковылявший к ним ближе. – Давай, записывай меня, малой.
– Куда? – снисходительно скривился глашатай. – Тебя ж там сразу прикончат, дед.
– Ну, может, и не сразу, – возразил тот. – Я все ж кое-что умею. Так что минут пять-десять в мясорубке продержусь. А потом уж сразу за праздничный стол, где пируют герои…
Геррах слышал о чужой религии, в которой мужчине почетно умирать в бою. В его стране куда больше уважали смерть тихую, спокойную, в окружении семьи.
– Запись добровольцев ведется в казармах позади арены, – нехотя рассказал глашатай.
Эврас пытался подкупить стражу, но не преуспел. Дядя Амедеи уехал в дальнее поместье, чтобы поменьше марать свое имя скандалом. От тети Молли вообще никакого толку – она только плакала и падала в обморок. Однажды, правда, предложила запустить в тюрьму какого-то особо умного и сообразительного кота, привязав к его хвосту записку. Геррах согласился, лишь бы это отвлекло ее на какое-то время, но и тетю, и кота поймали, обсмеяли и отпустили.
Можно бы выследить Филиппа и убить, но как бы не сделать хуже. Сейчас Амедея по крайней мере жива, а если она не понадобится для игр, то вдруг ее сразу…
Думать об этом не хотелось, как и о том, что могли с ней сделать в тюрьме, но воображение подкидывало самые отвратительные варианты. И пока Геррах дошел до казарм, то накрутил себя до настоящей ярости.
Под тентом сидел тощий писарь с гладко зачесанными на пробор волосами, а перед ним – пара бывалых воинов да трое калек.
– Первый этап – мясорубка, – объяснял писарь. – Для разогрева зрителей. Вас поделят на две команды и победит та, в которой после сигнала останется больше выживших. На последующих этапах вас распределят по отрядам. Еда, проживание – за счет устроителей. Оружие можно свое, либо же вам его выдадут.
– Победитель только один? – хмуро уточнил воин, переложив боевой топор на другое плечо.
– Возможны варианты, – уклончиво ответил писарь. – В пятнадцатых горячих играх победила целая команда. Зависит от сценария, однако он держится в секрете.
– Уже думаешь, как будем делить приз? – усмехнулся другой воин. – Пополам.
– И бабу?
– А что, – он сплюнул на песок. – Я не жадный.
– Меня запиши, – выпалил Геррах, растолкав этих двоих плечами. – Геррах дра Шор.
– Дракон, что ли? – поинтересовался воин за его спиной.
– Перекидышей учитываем отдельно, – встрепенулся писарь.
– Нет, – ответил Геррах. – Я не могу оборачиваться.
Пока что. Но его дракон с каждым днем становился сильнее. Кожа зудела от растущей чешуи, кости слегка ломило, а лопатки чесались.
Геррах поставил подпись рядом со своим именем и, пригнувшись, вошел в открытую дверь. Узкий темный коридор вел куда-то вниз, откуда доносились крики и лязг металла. Двое друзей догнали его и напали без
