безбожно фальшиво насвистывая какую-то мелодию, но на миг я как будто услышала отголосок другой – сильной и чистой. Но, конечно, мне лишь показалось.
***
– Мой господин! Мой господин!
– Тут нет господ, лысый, – усмехнулся один из надсмотрщиков. – Тут лишь мясо да кровь для горячих игр.
Ревели трубы, били барабаны, толпа шумела в предвкушении зрелищ. Участники готовились к бою: кто молился, кто проверял оружие, а кто задирал противников. Их поделили на две команды, выдали плащи – красные и синие. Герраху достался красный.
– Геррах! Мой господин! Дракон!
Геррах раздвинул плечом воинов и протиснулся к решетке, прутья которой с отчаяньем сжимал Эврас.
– Как ты меня нашел?
– А где ж вам еще быть, мой господин, – едва не плакал тот. – Я ведь знаю, какой вы. Искренний… прямолинейный… с пылкой душой… Дурак вы, мой господин, уж простите.
– Я не мог иначе, Эврас.
Геррах столько передумал за эти дни. Он мог бы прийти той ночью в ее спальню и сделать своею. Он мог бы увезти ее в красные горы силой. Он мог бы поехать с ней вместе хоть на край света, хоть в Эркайю – туда хотела Амедея, в город, где есть академия, в которую принимают женщин-магичек.
Чему они ее там смогут научить? Такой как она больше нет. Амедея исправила его поломанную судьбу, связав оборванные нити. Исцелила его тело и душу. Она – лучшее, что есть в его жизни и во всем белом свете.
Как объяснить то, что у него на сердце, Геррах не знал. Амедея будет здесь, а значит, и он должен быть рядом. Он ей нужен – и он придет. Она приз – и он ее завоюет. В этом было даже что-то правильное. Награда победителю. Она будет принадлежать ему, и от этого внутри ворочалось нечто темное, жадное, собственническое. А он уже принадлежит ей. Не потому, что однажды она его купила. Просто. Все очень просто на самом деле, и Геррах не видел нужды усложнять.
– Вас убьют, – по пухлому лицу Эвраса потекли слезы.
– Может, убьют, а может, и нет, – пожал плечами Геррах. – Видел Амедею?
– Она уже на арене, – всхлипнул он. – Бедная наша госпожа. Пусть боги даруют помощь. Они уже даровали. Хоть я по-прежнему думаю, что вы дурак, мой господин, но я все же верю в вас.
– Вот спасибо, – усмехнулся он.
– Я даже сделал на вас ставку. В мясорубке принимают с таким коэффициентом – вы бы знали! Так что если вы выживете и дойдете до финала – мы озолотимся!
– Ты отличный казначей, – похвалил его Геррах. – И прекрасный друг.
– Все, хватит разговоров, отошел! – надсмотрщик небрежно оттолкнул Эвраса тупой стороной пики.
– Шестой сектор! – выкрикнул Эврас, подпрыгивая и выглядывая из-за плеч толпы, что потекла к зрительным рядам. – Я купил места до финала! Покажите, кто тут дракон!
Геррах кивнул и отошел к своим, в красных плащах.
Амедея уже на арене, и его сердце забилось чаще от того, что совсем скоро он ее увидит. Возможно, он и правда сглупил. Подождал бы немного, выкрал бы ее – может, было бы проще, чем из тюрьмы. Но он не смог бы сидеть в шестом секторе рядом с Эврасом. Он должен быть рядом с ней. Потому что она его шехсайя.
В сухом языке пустыни нет подходящего слова, чтобы объяснить, что она для него значит. Он сказал – желанная, и Амедея оттолкнула его. Но шехсайя – это куда больше…
– Добровольцы, построились, – скомандовал надсмотрщик, орудуя палкой с ловкостью, выдававшей в нем отличного воина. Если бы он оказался на арене, то Геррах, пожалуй, постарался вы вывести его из строя первым. – Играем по командам: красные плащи против синих. Выжившие из команды победителей отправляются дальше.
– А из команды проигравших? – спросил кто-то.
– Горячие игры проводят во славу богов, – пояснил надсмотрщик, прохаживаясь туда-сюда между двумя рядами бойцов. – Бог войны радуется, когда мы проливаем кровь в ненасытный песок, и дарует силу нашим воинам и здоровых сыновей нашим женам. А богиня жизни плачет, и над сухими землями Аль-Малены идет дождь. Понимаешь?
Хитро устраивать горячие игры перед сезоном дождей.
– Если выжил в проигравшей команде, значит, твоя кровь неугодна как жертва богам. И ты уходишь.
Один из мужиков, грузный и неповоротливый, и больше похожий на пекаря чем на воина, вытер нос синим плащом и покосился на дверь позади. Какой бы порыв ни привел его сюда, он уже прошел.
– Но поскольку тут все добровольцы, то в поддавки мы играть не будем, – сказал надсмотрщик.
Между командами опустили решетку, с арены понеслись резкие звуки фанфар.
– Ты что, и правда дракон? – спросил кто-то из синих плащей. – Говорят, драконы из яиц родятся. Или ты по старинке? Ничего своей мамке не поцарапал, чешуйчатый? Тяжело было вылупляться?
Геррах не реагировал на подначки, но уважал их как средство вывести из себя противника.
– Не тяжелее чем тебе родиться из псины, – ответил он.
Мужик тут же ринулся к нему, но надсмотрщики быстро оттолкали его прочь.
Геррах оглядел свою команду. Сплошь отребье да калеки. Вон знакомый дед щерится беззубым ртом и подтирает слюни краем алого плаща. Выходит, надо сделать так, чтобы красные выжили. Очевидный вариант – перетянуть противников на себя. Что там задевает пустынных сильнее всего? Уважают отцов, не любят собак, презирают мужеложцев – все стандартно. Хотя вот еще – трепетно относятся к воде.
Опершись на топор, который он так удачно позаимствовал, Геррах принялся поливать оскорблениями команду противников, испытывая извращенное удовольствие, если ему удавалось скомбинировать в одной фразе все больные точки песчаных.
– Ваших отцов… немытые кобели… а потом испражнились в колодец дома…
В ответ в него полетели оскорбления, проклятия и отличный ножик, который Геррах, выдернув из стены, сунул за пояс.
Когда ворота на арену наконец-то открыли, команда синих плащей его ненавидела, а красные старались держаться подальше, как от прокаженного. А Геррах смотрел на помост, на котором сидела Амедея. На подлокотники ее кресла поставили большие медные чаши, у ног – огромные песочные часы. Амедея закрыла глаза, чтобы не видеть происходящего безумия, и казалась живым воплощением богини правосудия.
– Слышь, дракон, а ты сюда что, за бабой пришел? – спросил один из синих. – Может, в ваших краях приходится ящериц пялить?
Геррах лениво
