слабо улыбнулась Акме, состроив невинную гримасу. — На Кур напали чудища… По началу мне казалось, они служат коцитцам, и прислали их, чтобы погубить нас. Но как только они накинулись на коцитцев, все пленники разбежались.
Мирослав не сводил с девушки глаз и одобрительно улыбался, согласно кивая головою.
— Ты, что же, явилась из самой Эрсавии, прошла весь Архей и не ведаешь, что это за чудища? — усмехнулся кто-то за столом. — Не ведаешь, что за войны приближаются к Архею?
— Я так далека от политики… — Акме растянула свои одеревеневшие губы в хорошо разыгранной извиняющейся улыбке.
— Очевидно, — громко усмехнулась Каталина. — Если в столь жуткое время все бегут от границы с Кунабулой, как от огня. Ты же едешь в Керберру.
«Уж ты от политики ещё дальше меня», — мысленно фыркнула Акме, продолжая изображать неведение.
— Откуда девочку взяли? — продолжал свой допрос Мирослав, дружелюбно улыбаясь; глаза его обратились к Сатаро.
— Она жила в Куре уже несколько лет, — спокойно ответил Сатаро. — Коцитцы перебили её родителей. Мы не могла оставить её.
— Что тебе нужно в Керберре? — крикнули с задних рядов. — В Эрсавии не сиделось?
— Я целитель, — ответила Акме. — Недавно закончила обучение в Орне. И я давно мечтала посвятить свою жизнь больным и немощным. Но родственники не давали мне работать. Посему я и решила уйти подальше. Туда, где смогла бы работать.
— Домечталась, — усмехнулась Каталина.
Мирослав с улыбкой сытого кота откинулся в кресле и молвил:
— Видишь ли, дорогая Акме, в Верне на всех не хватает целителей. А целителей прямо из Орна никогда и не было на моей памяти. Посему я отблагодарю тебя, если ты окажешь помощь нашему местному целителю, благодаря которому, кстати говоря, вы пришли в себя.
— С превеликой радостью и благодарностью, — слабо улыбалась девушка, с ужасом осознав, что просто так её никогда не отпустит. И как высвободить себя из подобных пут она не представляла. Но всё ещё твёрдым и уверенным голосом она произнесла, желая вызвать его на всяческие заверения и обещания своим намёком: — Где бы я не была, я век не забуду доброты вашей…
— А зачем быть тебе где-то еще в столь страшное кровавое время, если можешь ты жить в Верне, в безопасности, далеко от войны? — улыбался Мирослав, цепляясь за слова, будто за спасительные канаты.
«Проклятая сволочь!»
— В Керберру прибудет великое множество раненых, — говорила Акме. — Отчего бы не помочь им, если я в силах сделать это?
Мирослав с радостным азартом ухватился за новый виток игры. Казалось, они видели друг друга насквозь. И никто из них не собирался отступать. Запутывая пути к отступлению, они лицемерили и врали напропалую, чтобы утопить друг друга в заблуждении и вырвать из этого выгоду.
— Да ты сама едва стоишь на ногах! Пока поправишься, пока поможешь нашему целителю, война-то закончится.
— Такие войны за пару недель не заканчиваются, — крякнул кто-то, ненарочной грубостью разбив наступление своего повелителя.
— А если понравится тебе здесь, мы только рады будем принять тебя в наш скромный дом, — извещал Мирослав, не дрогнув. — Тебя и ребёнка.
«Не хохочет во всё горло — и на том спасибо», — со злостью подумала Акме, чувствуя, как пол начинает дрожать под слабыми ногами.
— Приветствую тебя, отец! — раскатился по залу звонкий женский голос.
В зал ворвалась — агрессивно и радостно, без какого-либо намёка на грацию и лёгкость походки, — девушка, едва ли не младше Акме. Одетая в чёрную куртку, облегающие штаны и высокие сапоги, до зубов вооруженная, девушка была невысока, стройна, с сильными ногами; по гибкой спине её беспорядочной копною разбросались волнистые рыжеватые волосы. Глаза — крупные и серые, черты далеко не идеальны, но была в них толика очаровательной дерзости и привлекательной силы. На маленьких пухлых губах играла демоническая усмешка, придавая ее мягкому лицу отталкивающий оттенок грубости и злобы.
Она подмигнула Сатаро, окинула его оценивающим взглядом. Затем глаза её обратились к Акме.
Рыжеволосая подошла к ней, быстро прошлась вокруг нее, бесцеремонно оглядев, и изрекла, одобрительно кивнув головою:
— Хорошая штучка… Бледная, правда, и слабая, как лист осенний, но поправится…
Взглянув Акме прямо в глаза, дерзко и самодовольно, девушка спокойно перемахнула через стол, подбежала к Каталине, чмокнула её в щеку, подбежала к Мирославу и чмокнула в щеку его.
— Моя дочь, Реция, — улыбался тот, несколько мгновений с властным обожанием поглядев на своего ребёнка, вновь взглянув на Акме и проговорив:
— Акме останется помочь Цесперию с больными. Но для начала сама встанет на ноги.
— Отдай её мне, отец! — воскликнула Реция. — Она как будто бы очень мила.
— На что она тебе?
— Будет моей служанкой!
Акме вспыхнула от бешенства, но изобразила на лице лишь менее губительное недоумение.
— У тебя достаточно служанок, Реция. Эта для тебя слишком дорогая. Можешь взять любую безделушку из моего сундука.
— Моя Лила оставила свою хозяйку ради твоего солдафона! — вознегодовала рыжеволосая бестия. — Ей нужна замена!
— Пошла вон, — небрежно отмахнулся от дочери Мирослав.
— Тогда подари мне её прелестные кинжалы!
Зал загудел, а Акме сделала шаг вперед, покачнувшись и позабыв о притворстве.
— И откуда узнала?.. — буркнул Мирослав, из голенищ сапог вытащив ножи Эрешкигаль. Те, что принадлежали Акме.
Девушка тихо охнула: она решила, что навсегда потеряла их не то в Коците, не то в Куре.
— Повелитель… — выдохнула она, задрожав от слабости и отчаяния, пытаясь быть сдержанной. — Прошу, верни мне их. Если не доверяешь мне, придержи их у себя, а когда настанет время мне вас покинуть, верни. Медальон мой, доставшийся мне от отца, коцитцы отняли. Прошу, не забирай кинжалы. Это то единственное, что осталось мне от покойных родителей.
— Любопытное наследство, — усмехнулась Каталина, но уже не столь развязно; глаза ее с опаскою блуждали по красивым ножам.
— Ты владеешь ими? — требовательно спросила Реция.
— Весьма посредственно, лишь в целях самозащиты… — проговорила Акме, стараясь не глядеть на Мирослава, который, вероятно, не желал продолжать своих игр при беззастенчивой дочери.
— Сразись со мною. Покажи, что ты можешь. Победишь — я сама отдам тебе твои ножи, — улыбнулась Реция, подойдя к Акме. — Здесь и сейчас.
Акме сдержала вздох, заведомо зная, что с подобным самочувствием проиграет на пяти первых минутах. Но она не сказала ни слова и кивнула.
— Бой-то выйдет неравный, — тихо заметил Сатаро, но зычный голос его был слышен во всех углах зала. — Реция, дай ей время поправиться. Она на ногах не стоит.
Глаза Реции было сверкнули негодованием и капризным гневом, но, будучи тщеславна и непомерно горда собою, она была рада победить лишь в равном бою.
— Идёт! — резво воскликнула девица. — Как только
